Сделка - Элиа Казан

Самую негативную роль в этом, с точки зрения нашего агентства, сыграло то обстоятельство, что доклад ушел в «Зефир» прямо, минуя мистера Финнегана или нашу систему «противовесов и балансов» — Обзорное собрание директората. В прошлом мои отношения с парнями из «Зефира» были такими хорошими, что никто и не думал проверять наши контакты. Более того, за все время в «Вильямсе и Мак-Элрое» я ни разу не составил доклад в пораженческих тонах. Это-то их и шокировало. Незаменимый Эдди признал поражение. Агентство не простило мне последней строчки доклада: «Джентльмены, — гласила она, — мы пытаемся оживить труп!»

Эхо взрывной волны от моей бомбы уловили все сейсмографы от бульвара Уилшир до Мэдисон-авеню. На слуху была новость: счет «Зефира» у «Вильямса и Мак-Элроя» идет вниз. Людей «Зефира» уже видели в обществе высших чинов других рекламных агентств. Они жаждали получить свежие идеи. А между тем мой доклад подвергался самому тщательному анализу. Но правда состояла в другом — анализ занял пять секунд. А их реакция, среди своих, могла быть выражена в трех словах: «Эдди в задницу!»

Разумеется, они выдержали паузу делового этикета — неделю и пригласили к себе в офис. После ритуальных шуток и сплетен их шеф прочистил горло и сказал, что они подвергли мой доклад самому внимательному изучению, потому что испытывают глубочайшее уважение к моей дальновидности и очень ценят прямоту, а время для подобной прямоты действительно настало, стоит только взглянуть на цифры продаж… И тем не менее они решили продолжить выпуск «Зефира»!

Мы застыли в креслах, устремив взгляды друг на друга. Я знал, как можно увильнуть от ответа, сказав, что самый лучший человек, которого можно назначить для продвижения дела, это тот, кто не верит в перспективы этого дела. Но к тому времени я уже вошел в колею и осознавал, сколь серьезна ситуация. Поэтому я сухо кивнул и сказал, что вернусь к «Зефиру». Затем поспешил к мистеру Финнегану.

Он уже был в курсе новостей и чуть не избил меня. «Вильямс и Мак-Элрой» на грани потери счета в пять миллионов ежегодно! Набрав номер «Зефира», он доложил им, что точка зрения фирмы, которую он представляет, в данном случае вовсе не совпадает с точкой зрения одного из ее ответственных сотрудников, в данном случае мистера Андерсона. Более того, мистер Андерсон уже не ведет дело «Зефира», и он, Финнеган, настаивает на немедленной встрече для обсуждения возникшей проблемы. Они ответили, что, разумеется, конечно, хорошо, согласны, но они уже давно начали обсуждать кое-какие идеи относительно кое-чего с кое-какими другими людьми… Как супермен, мистер Финнеган выпрыгнул из кресла и закричал в телефон, что на предстоящей встрече эти вопросы обязательно будут обсуждены, но что, черт возьми, он хочет изложить сейчас же по телефону, это то, что он забирает всю тематику по «Зефиру» в свои руки и с этой секунды он будет лично вникать во все детали, связанные с… он лично будет следить… Катастрофа, шумно врывавшаяся мне в уши, казалось, происходит с кем-то другим в каком-то другом месте. Отстраненно я слышал земные толчки и грохот рассыпающихся зданий. Внезапно я снова превратился в Никто, и в голове раздался тот самый «ничейный» мотивчик — насвистывание. Даже когда мистер Финнеган рычал в трубку, я отсутствовал. Я думал о том, о другом и о массе разных приятных вещей, но только не о «Зефире». В Сиэтле «Зефир» не продают.

— С какой стати ухмыляешься? — положив трубку, прогрохотал мистер Финнеган.

— Ни с какой, — ответил Никто.

— Ухмыляться действительно нечему! — сказал он и, повернувшись к пульту, нажал кнопку. — Никто, пошел прочь!

Как медленно люди поднимаются, как быстро они падают! И хотя встреча команды «Зефира» и мистера Финнегана состоялась, было уже поздно. Моя докладная записка прикончила весь счет. Обе стороны были вежливы, но конец был неотвратим. В свете изменяющейся ситуации, сказали они, их охватывает беспокойство по поводу негибкой политики «Вильямса и МакЭлроя» в деле с «Зефиром». И хотя они, как никто другой, все понимают и по-настоящему озабочены моей болезнью (взгляните на подарки, присланные мне от их фирмы), тем не менее они вынуждены возложить вину за посредственный спрос «Зефира» и бесславный конец рекламной кампании на меня, на мою неспособность приноровиться к постоянно меняющемуся рынку. Другими словами, на мне выжгли тавро козла отпущения. А как же иначе в этом мире! Вскоре и мое положение в агентстве стало двусмысленным. Все задавались вопросом, каков ныне его, то есть мой, статус? Вновь всплыла пресловутая «травма черепа».

Господи, скольких людишек волновало то, что я все еще получал зарплату. Усугубляющим дело обстоятельством, сбивавшим с толку поголовно весь офис, было мое благодушие. Всем казалось, что я даже не отдаю себе отчета, в какую бездну себя ввергнул. Кончилось тем, что один из моих доброжелателей поинтересовался у мистера Финнегана о необходимости моего присутствия на Обзорных собраниях директората. Как держатель акций, я являюсь членом Директората, принимавшего все решения фирмы и следившего за ситуацией. До аварии я был одним из наиболее почитаемых членов, возможно, с самым критически заостренным умом и с самым злым языком. Теперь же отпускаемые мной на Собраниях шуточки свидетельствовали, что я витаю в облаках. Должен признаться — мистер Финнеган был терпелив. Но и он не выдержал и предложил мне не посещать Собрания. С того момента дни пребывания в «Вильямсе и Мак-Элрое» можно было считать по пальцам.

Флоренс заявила, что я жажду разгрома. Она не понимает этого, просто не может взять в толк, к чему все это?

На следующий день, после того как мистер Финнеган взял «Зефир» в свои руки, я показал класс, явившись в западный отдел сотрудничавшего со мной журнала и пообедав там с парнями. Они искренне были рады видеть меня. Стонали от восторга по поводу статьи против Чета Колье. Разумеется, тот пригрозил судебным иском и даже кое-чем похуже, добавили они, смеясь. Если мне доведется встретиться с ним, то лучше, если я буду не один. Но именно это и ожидалось от такой восхитительной статьи. Эванс Арнесс укрепил свою репутацию ведущего борца за справедливость с пером в руке.

Меня ждала другая папка, разбухшая от исследований и цитатных подборок. Мишенью снова являлся некто, подающий надежды в политике, на этот раз уроженец Калифорнии. Можно было сразу же браться за этого малого и поступать с ним так же, как с Колье. А я почему-то ощутил поднимавшегося внутри меня Никто, И запихал его поглубже. Я ведь обещал Флоренс.

Ребята заметили, что я не в себе. Вместо «весь слух и внимание», с которыми я обычно начинал знакомиться с досье, я небрежно пролистал страницы и с отсутствующим видом даже не отметил их усердия, с которым они пытались вдуть в меня энтузиазм. Казалось, я был увлечен чем-то другим. Неожиданно я заявил, что желаю встретиться с девчонкой, сработавшей исследование.

Они тут же доставили ее в комнату. Это была девчушка двадцати с лишком лет от роду, глядевшая на меня с нескрываемым восхищением. Она села, а я как идиот уставился на нее и не отводил взгляд, пока она не покраснела… Гвен тоже сидела в этом кресле… Как много воды утекло с тех пор… Как много произошло всего с тех пор, как мы расстались… Я сидел, перебирая пальцами папку с досье, и размышлял: как там Гвен, все ли у нее в порядке, не слушая, что говорится вокруг… Интересно, а вспоминает ли Гвен обо мне?.. Ребята из журнала что-то втолковывали мне издалека, чего-то от меня хотели, какое-то подобие статьи о Колье. Помню фразы типа «Как ты его разделал!» и «Вспомни автомашины Колье. А у этого — моторные лодки, катамараны, яхты. Детали обсосешь сам!».

Я продолжал разглядывать девчушку и думать о Гвен. Неожиданно на моих глазах выступили слезы. По-моему, их заметила только девчонка. А дистанция между мной и говорящими все увеличивалась и увеличивалась. Я думал: сколько же в ней всего, вспомнил: ее ладно скроенная фигурка тоже когда-то мелькала здесь, пожалел, что ее сейчас нет… ее круглые коленки… И тут я услышал голос Гвен, обращенный ко мне: «Займись парнем сам. Не полагайся всецело на мнение других», — и сказал собравшимся: «Ребята, я бы хотел знать, могу ли я сам разнюхать о нем все сначала — извините, мисс, ценю ваш тяжкий труд, но…» Все заулыбались, довольные. Вот, оказывается, в чем единственное затруднение, и закивали, конечно, конечно, как же иначе, разумеется, и остальную галиматью. Девчонка испуганно предложила посмотреть мне другие вырезки у нее дома.

Почему бы нет, ответил я.

Она была уроженкой Нью-Йорка, а в Лос-Анджелесе поселилась в жилом доме с названием «Оазис», в неуютной полуторакомнатной квартирке. Стол, два кресла, студия были завалены стопками книг с закладками из бумаги, журналами, всунутыми в другие журналы, блокнотами, стенографическими тетрадями, карандашами, ручками; скрепкопрокалыватель, помнится, валялся на одеяле. Девчонка не зря получала зарплату! Места для совместной работы нам не находилось. Только на кровати, куда мы и легли. По мне, так это обычное начало плодотворной деятельности. Девчонка уже заглазно обожала меня, читала все, что я написал. Она несколько высокопарно зачитала любимые куски, и оказалось, что ей нравилось все. Вот уж не знаю, как я должен был отплатить ей за хорошие слова, но с помощью постели попытался.