Статус: все сложно - Дарья Белова

В тот момент я просто поняла, что Глеб живет дальше. Ему, возможно, хорошо, и он счастлив. Наконец-то.

– Она красивая? – странный вопрос, который прозвучал из моих уст.

Глеб засмеялся. И по-доброму посмотрел на меня. Между нами больше нет напряжения.

– Ты ревнуешь, балеринка? – хитрый прищур и темные глаза выпытывают ответы. Взгляд не отвожу.

– Возможно.

Он только как-то странно на меня посмотрел, и мне показалось, что хочет что-то сказать. Но так и не сказал.

– И что, ни разу даже не возникла мысль набрать меня? Просто узнать, как я там? Что со мной? Жива ли вообще?

– Была. Не раз. Много раз я об этом думал. Даже брал телефон, чтобы уже набрать. Но не решился. Ты спрашиваешь почему? Я тебе уже ответил, Мила. Я просто оказался трусом. Мне казалось, что так будет легче, спокойнее. Мне хотелось этого спокойствия и тишины. С тобой же такого точно не могло быть.

– Почему?

– Ты же… черт, ты эмоциональная и нестабильная. Никогда не знаешь, куда тебя занесет. Я не понимал, это от того, что ты у меня такая творческая личность, или всю свою жизнь ты запрещала показывать свои эмоции и истинные желания? Хотя неправильно выразился, не ты себе запрещала, а родители тебе запрещали. И я не уверен, правильно ли бы ты меня поняла тогда, выскажи я тебе все это. Обиделась? Ударила? Сбежала? Плюнула? Что бы ты сделала?

– Может, просто обняла бы, м?

Мы смотрим друг на друга, и, кажется, с каждым нашим словом обида друг на друга куда-то улетучивается, исчезает. Хорошо ли помнить обиду? Важна ли она? Или можно просто спокойно ее отпустить и идти дальше? А когда это случится, что станет с нами?

Сейчас мне тоже хочется его обнять. Сдерживаюсь из последних сил. Его аромат повсюду, я ощущаю его даже на своей коже. Любимый, но тяжелый. Как и сам Глеб.

Две слезинки скатываются по щеке. Я даже не заметила их. Может, так выходит обида. Глеб большим пальцем вытирает их, но руку убирать не спешит. Мы смотрим глаза в глаза. И почему-то улыбаемся. Тонкий момент, легкий. Стоит подуть, и все исчезнет. А мне не хочется этого.

Глеб опускает голову и губами касается моей шеи. Обжигает. Слышу шумный вдох, пока моя рука проходит по его волосам, слегка взъерошивая и оттягивая. Он никогда так не любил, но сейчас ни слова мне не сказал.

– Нет, все та же шоколадка.

– Нравится?

– Безумно! Милка, мне тоже очень тяжело даются воспоминания. Я снова пропускаю все через себя. Оказываюсь в том состоянии, что и был. Но если мы не ответим на вопросы, они так и останутся в наших головах, понимаешь. Будут мучить и терзать. Я так не хочу.

– А если я все-таки не захочу отвечать?

– Тогда выберешь действие.

– Зачем?

– Развлечемся, – он подмигивает мне и дарит свою чарующую улыбку.

– Какой же ты, – слегка толкаю его в плечо.

Он ловит мою руку и притягивает к себе. И наконец-то обнимает.

 Глава 21

Мила.

Сегодня первый вечер, когда я дома. Одна. Начинаю думать, что именно сейчас ребята в театре репетируют. Скорее всего финальные движения. Они что-то проговаривают, а хореограф раздает последние замечания. Делает это эмоционально. Он всегда включается в танец, будто сам его с нами проживает. Впрочем, это и есть правда.

А через некоторое время они выйдут на сцену. Прожектора буду светить в глаза. Первое время, когда только-только начинала выступать, этот свет резал глаза. Пару раз даже текли слезы. А потом привыкла. Слезы текли, когда я получила свой первый букет. Не знаю, от кого он был. Композиция из красивых гербер и хризантем, перевязанные лентой.

В тот момент, когда я их получила, первой мыслью было, что это Глеб. Он как-то узнал, что я выступаю именно в этом театре, пришел и подарил. Но нет, я ошиблась. Это был просто букет от безымянного зрителя.

Я сижу на кухне. Свет не включаю, просто наблюдаю, что происходит в окнах дома напротив. Наши здания довольно близко построили друг к другу. Когда папа покупал мне эту квартиру, почему-то не обратила на это внимание. Незначительная мелочь. Тогда все было неважным, каким-то ущербным и ничтожным.

В окне на пятом этаже загорелся свет в гостиной. Пара, мужчина и женщина, зашли в комнату и что-то бурно обсуждают или ругаются. Он активно жестикулирует прямо перед ее носом, а она только мотает головой из стороны в сторону. Ссора? Спор? Мне стало интересно, а если бы их диалог перенести на сцену, какими бы движениями я выразила эти эмоции? Например, обиду? А разочарование? И какая музыка бы звучало на фоне?

Перевожу взгляд на окно, которое этажом выше. Там подросток. Мальчишка, которому от силы лет пятнадцать. Он разговаривает с кем-то по видеосвязи. Смеется, закатывает глаза. Наверное, его подружка.

А если посмотреть чуть правее от его окна, то там тоже загорелся свет. Пожилая женщина на кухне заваривает чай. К ней заходит пожилой мужчина. Он слегка прихрамывает пока доходит до стола, и аккуратно присаживается на табурет. Женщина наливает ему чай и с улыбкой ставит чашку на стол. А он улыбается ей по-доброму в ответ. Берет ее уже морщинистую ладошку и оставляет поцелуй на тыльной стороне. Это трогательное представление. Им можно завершить сегодняшний спектакль. Движения бы были мягкими и плавными, словно перетекаешь из одного положения в другое. На лице была бы та же улыбка.

Я все еще сижу на кухне, где свет выключен. В руке у меня большая кружка зеленого чай. Любимый Сонин напиток. Делаю зарубку, что надо бы докупить, осталось совсем на донышке.

Делаю глоток. Небольшая горчинка и цветочное послевкусие – жасмин.

Соня.

Она написала мне первой, как только я приехала в Париж. Не успела я еще доехать до квартирки, где должна расположиться, как на телефон приходит оповещение: “Как прошел полет? Говорят, в Париже уже тепло”

Мы переписывались с ней весь день. Говорить по телефону пока не решились. Ни она, ни я. Но такие короткие сообщения протянули мостик между нами. Я понимала, что Соня хочет общаться со мной, может, даже и подружиться. И дала ей такую возможность. Не стала закрываться.

А потом она приехала ко мне в Париж. Первый раз просто посмотреть город. Мы ходили с ней по музеям, по улочке с самыми дорогими домами в Париже, по Монмартру, и фотографились напротив каждого. Нам было смешно. И никто даже и не думал,