Лесная нимфа - Елена Арсеньева

Наталья повела было Августу Стефановну пройтись, но та заупрямилась и села на лавочку под могучим ясенем так, чтобы видеть окошко первого этажа, на котором был наклеен листок с цифрой 7 – номером палаты, в которой лежала Люда.

Ветер, солнце и присутствие посторонних немного ободрили Августу Стефановну. Она даже застыдилась своего заплывшего лица, и Наталья предложила ей пудреницу и помаду. Пока женщина приводила себя в порядок, Наталья подумала, что Бочинины очень похожи. Их выделяет какая-то особая чистоплотность. Августа Стефановна – фармацевт, и, видимо, профессиональная аккуратность наложила отпечаток на облик и ее, и дочери. Да еще эти очень светлые волосы, белые ресницы, голубизна глаз…

– Доктор какой хороший, правда? – повернулась к ней Августа Стефановна, возвращая косметичку. – Очень внимательный, заботливый, хоть и молодой совсем.

– Да, и наблюдательный, – осторожно проговорила Наталья.

– Удивительно, насколько остер бывает взгляд у посторонних, они порой видят проблемы, которые не видим мы, – задумчиво проговорила Августа Стефановна. – А у нас, у тех, кто с ними рядом, глаза будто шторками повседневности затянуты. Вот он говорит, что у Людочки душевное состояние какое-то неспокойное, а мне что ответить? Я это вроде бы чуяла, но почему оно, откуда взялось – знать не знаю. В голову всем матерям, когда дочь невеста, наверное, одно и то же лезет, – улыбнулась она виновато. – Может, полюбила несчастливо? Или, не дай бог, воспользовался кто доверчивостью ее?.. Я своей дочке верю, мы с ней дружны, дай бог каждой матери так с дочкой дружить, а вот когда она весь вечер третьего дня к телефону бегала, якобы подружке дозвониться не могла, я подумала, не в мальчике ли каком здесь дело. Видит, что мне беспокойно, говорит: «Мамочка, у нас с Татьяной (это ее подружка задушевная) одно важное дело, ты не волнуйся. Я боюсь, что она глупостей наделает!» Так сказала. А на самом деле – кто знает?..

«Вот тебе и доверительность… Про Татьяну Люда наверняка сказала, чтобы скрыть, куда звонила. И третьего дня – это позавчера. Все правильно».

– Августа Стефановна, а где это несчастье случилось? Может быть, там кто-то из знакомых вашей дочери живет, она к ним и спешила? Или в магазин какой-то…

– Остановка напротив техникума.

«А, это на пути в наше отделение, – мысленно отметила Наталья. – Люда, по-видимому, ехала ко мне одна. Может быть, действительно Татьяны с ней в поликлинике не было? Нет, помню, как Люда сказала: «Мы с Татьяной видели…»

В окне с цифрой 7 отворилась створка и показалась полная седая женщина в мятом больничном халате.

– Эй, слышь-ка! – замахала она. – Твоя дочка проснулась и тебя зовет.

Августа Стефановна и Наталья наперегонки бросились к двери. Наталья только возле палаты вспомнила, что Люда звала все-таки мать, и пропустила ту вперед. Вошла следом осторожно, сдерживая дыхание.

– Людочка, тебе не больно уже? – наклонилась к дочери Августа Стефановна, и голос ее задрожал.

– Не плачь, мамочка, мне не больно, – тихо сказала Люда. – Я совсем забыла, меня ведь в милиции ждут. У меня в сумочке телефон где-то, не помню… сельское районное отделение, там есть следователь, Наталья Сергеевна, я к ней ехала… ты позвони и скажи, что я…

Она отвела утомленные глаза от лица матери и испуганно хлопнула ресницами, увидев близко подошедшую Наталью.

– Что сказать? – с тревогой спросила Августа Стефановна.

Люда молчала, тоскливо глядя на Наталью. Глаза ее медленно заплыли слезами. Слезинка перелилась по виску на подушку.

– Что ты, что ты! – забормотала мать, но Люда договорила, глядя через ее плечо на Наталью, но так, будто той здесь не было:

– Скажи, что я, наверное, перепутала… в поликлинике…

– Лю-да… – недоверчиво произнесла Наталья. – Люда, что ты говоришь?

Мать изумленно обернулась к ней, но тут за Натальиной спиной раздался тонкий от злости голос Валерия Петровича:

– Что за душераздирающие сцены вы тут устраиваете? Что за издевательство над девочкой, мама? – Он подхватил Наталью и мать Люды под руки и потащил их к двери, поглядывая на них сердито и даже угрожающе.

Навстречу уже спешила медсестра, держа в руке шприц.

– Галочка, потом мамой займешься, – на ходу предупредил Валерий Петрович, подталкивая Августу Стефановну к креслу в коридоре.

Та покорно села. Она опять безутешно плакала. А Валерий Петрович повлек Наталью дальше.

– Извините за настойчивость, – сказал он уже на улице, – но сдается мне, что ваше присутствие нервирует и ту, и другую. Я-то не сразу увязал ваш приход с теми словами, которые услышал от Люды, когда она пришла в сознание. Она рвалась кому-то сообщить – теперь я понял, что вам, – будто в чем-то ошиблась, понимаете?

Наталья кивнула.

– Кого-то где-то перепутала, – продолжал Валерий Петрович. – Вы, видимо, знаете, о чем речь. Она твердила это и все время плакала. Потом впала в забытье и уже почти сонно, неразборчиво пробормотала: «Мамочка, по-моему, любовь – самое жестокое на свете… Самое подлое, подлое…» И все. Вы, конечно, понимаете, в чем тут дело? – с надеждой посмотрел на Наталью Валерий Петрович.

– Нет, – честно ответила та.

Наши дни

Нет, Алена не столкнулась нос к носу со Снегом. Она просто увидела его фотографию на стенде с надписью: «Преподаватели нашей школы». На фото он был чуть моложе, чем запомнила Алена, немного угрюмый – такие выражения лиц бывают у людей, которых снимают против их воли, – но в общем-то зрительная память, которая у нашей героини была вообще-то никакая, на сей раз ее не подвела.

Звали Снега Дмитрием Александровичем Анненским, и Алена мимолетно усмехнулась, потому что фамилия эта для человека, пишущего стихи, была, с одной стороны, самой что ни на есть подходящей, а с другой – совсем нет, потому что требовала от него невозможно много, не всякому такой груз по силам, постоянно со знаменитым однофамильцем себя сравнивать…

Чуть сбоку от фотографий преподавателей было прикноплено множество бумаг и бумажек, среди которых Алена нашла и расписание занятий. Сами по себе дисциплины ее ничуть не интересовали, понятно, что она искала фамилию Анненского и обрадовалась, обнаружив, что у него через четверть часа урок – практика вождения. «Курсант Волк», – было вписано карандашом сбоку.

– Волков бояться – в лес не ходить, – пробормотала Алена.

Ну что? Повезло, прямо скажем. Осталось дождаться этого человека и…

Ну, не так все просто. Во-первых, разговор у них будет достаточно долгий. А у Анненского через пятнадцать минут урок. Во-вторых, он наверняка Алену забыл. Там, у «Этажей», он ее вряд ли разглядывал, поэтому надо как-то приглядеться друг к другу, а потом, улучив момент… Нет, ну в самом деле, не ляпнешь же в лоб человеку: «Меня шантажируют, и спасти меня можете только вы!»

Несколько поразмыслив, Алена вошла в дверь с табличкой «Завуч школы», которая находилась рядом со стендом, – очень возможно, перекочевала туда из настоящей средней школы. Алена очень удивилась, обнаружив за этой дверью претолстую даму. Правда, она обладала яркими черными усиками над верхней губой, сросшимися бровями, полными, в склеротических прожилочках, щеками, а также коротко стриженными, черными-пречерными, словно бы ваксой намазанными волосами, поэтому на женщину походила только наличием обширных выпуклостей, которых у представителей мужского пола нету по определению. Вообще она сильно напомнила Алене мадам Стороженко из любимой в детстве книжки «Белеет парус одинокий», и от этой аллюзии, весьма точной, но совсем несвоевременной, наша героиня невольно улыбнулась. Она была очень изумлена, когда дама приняла ее улыбку за радостно-приветственную и разулыбалась ответно.

– Здравствуйте, – послала ей еще одну улыбку Алена. – Вы знаете, я бы хотела научиться вождению.

– И это замечательно! – обрадовалась дама. – У нас через неделю новый набор. У вас машина какая?

– Да машины у меня еще нет, – не покривила душой Алена. – И я вся в раздумьях. Понимаете, я совсем даже не уверена, что вообще смогу научиться водить.

– Ну, этого просто быть не может, – энергично замотала головой мадам Стороженко – так уж Алена для простоты решила называть завуча. – Просто не может быть.

– Я боюсь, довольно здорово боюсь, – сказала Алена, и это была истинная правда. – Я, видите ли, Дева по гороскопу, а Дева – первый кандидат очутиться в кювете вместе со своим автомобилем.

– Это все предрассудки, – рубанула воздух ладонью мадам Стороженко, напомнив этим Алене революционного матроса Родиона Жукова из той же книжки, вернее, из ее продолжения, которое называлось «Хуторок в степи» и было не менее, чем «Белеет парус одинокий», некогда любимо Леной Володиной. – Вот еще – Зодиакам всяким верить! Я вот тоже Дева, а всю жизнь за рулем, уже лет тридцать. И никаких кюветов, никаких аварий.

Алена посмотрела на нее с восхищением, в котором не было ничего наигранного: