Ночь для двоих - Томас Шерри

Элиссанда уставилась на его рот, твердый, но такой соблазнительный... «Сотовый мед каплет из уст твоих, невеста; молоко и мед под языком твоим, и благоухание одежды твоей подобно благоуханию Ливана»[13].

— Точно, вы выпили слишком много.

Элиссанда засмеялась. Все же он был очень забавным. Она погладила его руки. Они были твердые, мускулистые, но удивительно мягкие. Она припомнила, как: играли в «Кричи, свинка, кричи». Ей понравилось трогать его уже тогда. Неудивительно, он был очень приятен на ощупь, и пах, как Ливан.

Элиссанда снова заглянула супругу в глаза. Он не улыбался, но все равно был очень красив, только красота эта была суровой, осуждающей.

— «Да лобзает он меня лобзаньем уст своих! Ибо ласки твои лучше вина»[14].

— Нет, — твердо сказал Вир.

Элиссанда обхватила его руками за шею и коснулась губами его губ. Но только на одно мгновение. Он решительно отстранил ее.

— Вы совершенно пьяны, леди Вир.

— Не пьяна, а одурманена, — гордо объявила она.

— В любом случае вы должны отправиться в свою комнату и лечь.

— Я хочу лечь с тобой, — выдохнула она.— «Возлюбленный мой у грудей моих пребывает»[15].

— Иисус!

— Нет, Элиссанда. Меня зовут Элиссанда.

— Хватит, леди Вир. Вам пора.

— Но я не хочу!

— Тогда уйду я.

— Но вы не можете!

— Вы уверены?

Язык, проявивший такую удивительную гибкость при цитировании Библии, снова отказался ей повиноваться.

— Пожалуйста, не уходите. Так надо. Это для моей тети. Я прошу вас.

Он, конечно, видел, как высохла тетя Рейчел в доме ее дяди. От нее осталась только тень. И он не может не понимать, как важно дать ей возможность пожить свободно. Он наверняка также сострадателен и восприимчив, как красив.

Да что там говорить, он великолепен! Элиссанда никак не могла наглядеться на него. Какая челюсть! А скулы! И глаза цвета алмаза Хоупа. Она бы могла любоваться этим мужчиной с утра до вечера.

И всю ночь.

— Нет, — отрезал он.

Она бросилась на него. Он обладал крепким телосложением. Как же ей хотелось прижаться к такому сильному надежному мужчине, быть уверенной, что он защитит ее даже в самой серьезной ситуации! Когда она обнимала тетю Рейчел, ей всегда становилось грустно и страшно. Но с лордом Виром она могла чувствовать себя в безопасности. Он был ее опорой, ее крепостью.

Элиссанда поцеловала его плечо и восхитилась гладкостью кожи, поцеловала шею, ухо, подбородок — во всех этих местах кожа тоже была нежная и гладкая, только на подбородке чуть-чуть царапалась.

Она поцеловала его губы и тут же решительно завладела ртом, почувствовав вкус виски.

А это что?

Они стояли вплотную друг к другу, лицом к лицу, и она ощутила. Его. Он был твердым и становился еще тверже.

А потом ей показалось, что она плывет по воздуху. Жесткое приземление на матрас вышибло из нее дух и заставило комнату завертеться. Но как же он силен! Она весила добрых девять с половиной стоунов, а он поднял ее и бросил, словно букетик невесты.

Элиссанда улыбнулась.

— Перестаньте улыбаться, — приказал он. Ей показалось, что при этом он заскрипел зубами.

Никогда больше не улыбаться — именно это Элиссанда и собиралась сделать. И заулыбалась с еще большей страстью. Вероятно, следует пересмотреть общий запрет на улыбки. Временами, как, например, сейчас, они весьма кстати, когда она не в заточении, расслаблена, счастлива и в ладах со всем миром.

Леди Вир поманила супруга пальцем:

— Иди сюда.

В этот раз он подчинился. Склонившись над ней, Вир взял ее за подбородок двумя пальцами.

— Послушайте меня внимательно, если ваша сумасбродная голова еще способна что-то воспринимать: нет. Вы загнали меня в угол и заставили жениться на вас, но не заставите вас трахнуть. Скажите еще одно слово, и я сегодня же аннулирую этот брак и верну вас в Бедлам, из которого вы выбрались с моей помощью. А теперь убирайтесь из моей постели.

Элиссанда опять улыбнулась. Когда этот невероятный мужчина говорил, движение его губ оказывало на нее гипнотическое воздействие. Она заставит его читать себе вслух, чтобы можно было как можно дольше пожирать его глазами.

А потом до нее стал медленно доходить смысл его слов. Она потрясла головой. Нет, он не мог все это сказать. Он же ее крепость. Он не выбросит ее через крепостной вал к, дяде.

— Я все сказал. Вон.

Она не могла уйти. Она могла только лежать и беспомощно качать головой:

— Не гоните меня, пожалуйста.

«Не гоните меня туда, где я не могу даже дышать свободно, где ни одно мгновение не проходит без страха и ненависти».

Маркиз выдернул Элиссанду из постели и поставил на ноги. Придерживая ее за плечи, он вытолкал ее в гостиную и захлопнул за ней дверь.

Часом позже Вир вышел из спальни. Он проголодался и решил попробовать торт. Виски, сколько его ни выпей, голод не утоляет.

Он приканчивал второй кусок, когда осознал, что Элиссанда рыдает в своей комнате. Звук был тихим, но у маркиза всегда был хороший слух. Оставив недоеденный торт на тарелке, он вернулся в постель.

Но через пять минут он уже снова был в гостиной. Почему? Какое ему дело? То, что он сказал, было специально предназначено для того, чтобы заставить женщину расплакаться. Женские слезы на него никогда не действовали. Все женщины с криминальными наклонностями и неустойчивой психикой, не говоря уже о тех, кто любит манипулировать людьми, обычно очень легко плачут.

Маркиз вернулся в постель, допил оставшееся в бутылке виски и, проклиная все на свете, но в первую очередь себя, ровно через три минуты снова был в гостиной.

Он открыл дверь спальни своей супруги и не увидел ее. Ему пришлось обойти кровать, и только тогда он увидел ее. Элиссанда сидела на полу, прижав колени к груди, и безудержно рыдала в свадебную вуаль.

Вуаль превратилась в мокрую тряпку. Ее лицо стало красным и покрылось пятнами, глаза опухли. Она судорожно икала, весь перед платья тоже промок от слез.

— Вы мешаете мне спать своими рыданиями, — жестко проговорил он.

Элиссанда посмотрела на него невидящим взглядом — вероятно, ожидая, пока зрение сфокусируется. Сообразив, кто перед ней, она вздрогнула.

— Извините, — запинаясь, прошептала она. — Я больше не буду. Пожалуйста, не отсылайте меня.

Вир никак не мог решить, кого он ненавидит больше — нечестную и безумно улыбающуюся леди Вир или несчастную и смиренно хнычущую.

— Идите спать. Я никуда вас не отошлю сегодня.

Ее губы затрепетали. Боже правый, она его благодарит! Вне себя от возмущения и злости, которые невозможно было утопить даже в океане бренди, он допустил грубейшую ошибку, сказав: