Романовы. Ошибки великой династии - Игорь Шумейко

Однако надо признать: Юрьев день был отменён. Начиная с трудов историка Татищева считалось, что отменено право крестьянского выхода указом царя Фёдора Иоанновича 1592 года, который не сохранился, но который, будто бы, подразумевается в указе 24 ноября 1597 года (о пятилетнем сыске крестьян), за который очень корят Бориса Годунова. (Кстати, для справки всем пишущим о «непрерывном нарастании рабства, постоянном усилении эксплуатации»: в 1601 году Борис Годунов, будучи уже царём, разрешил переход крестьян по всей России (кроме Московского уезда), но только от мелких владельцев к мелким. Последний пункт ещё раз раскрывает и причину предыдущих запретов: переходы от мелких хозяев к крупным, особенно к монастырям, лишали экономического обеспечения основную массу служилых, то есть «дворянскую поместную конницу», тогдашнюю русскую армию. Такие переходы остались под запретом и после 1601 года.)

И уже после царя Бориса, после первого самозванца новый царь Василий Шуйский пишет в своём указе, обвиняя предшественника: «Царь Феодор по наговору Бориса Годунова, не слушая совета старейших бояр, выход крестьян заказал». Но можно и даже очень нужно отнестись с осторожностью к словам царя Василия, одного из главных, наряду с Николаем II, «лузеров» русской истории. Пример общего этим двум неудачникам лукавства: царь Василий, критикуя Бориса Годунова за указ 1597 года, забывает упомянуть указ 1601 года.

А Николай II хотя и пытался подражать и стилизоваться под Алексея Михайловича (сам с императрицей наряжался, министров заставлял щеголять в шубах XVII века, сына-наследника назвал Алексеем), на самом деле своими делами весьма походил на царя Василия Шуйского, – дойдёт по необходимости и до этого речь.

После историка Татищева и Костомаров возлагал ответственность за отмену Юрьева дня на указ царя Фёдора (при фактическом правителе Годунове).

Но Погодин и Ключевский делают более правильный акцент: Юрьев день не отменялся законом. Виновата тяжесть социально-экономических условий, задолженность крестьян. Ключевский писал: «Крестьянское право выхода замирает само собой, без всякой законодательной отмены его… крестьяне уже до предполагаемого указа царя Феодора Иоанновича фактически не пользовались правом выхода».

Всё вышесказанное, надеюсь, как-то корректирует сетования по поводу «вековечного русского рабства», выдвигая на рассмотрение главную «рабскую зависимость» – зависимость от Природы. Юрьев день и его отмена, крепостное право и его отмена, всемогущая сельская община и её отмена – это всё как бы реплики России, её фразы в мечтательном, неспешном (по-русски) разговоре с Создателем.

Выражаясь высокопарно, Тот, Предписавший орбиты небесным светилам, Отделивший сушу от моря, Давший направление Гольфстриму… решающим образом повлиял и на пути развития российского сельского хозяйства.

Период, пригодный для сева и уборки урожая на широте Твери и выше – четыре месяца в году. На широте Москвы – чуть более пяти месяцев (с середины апреля до конца сентября). И только южнее, в Черноземье крестьянин может работать половину года.

В Западной же Европе земля сельхозпригодна девять месяцев, и в большей её части скот может пастись круглый год, что делает ненужной громадную часть русского сельхозсезона – заготовку сена.

Располагая в году на 50–100 % меньшим временем, наш крестьянин вынужден работать более аврально, более артельно , что имеет, если проследить достаточно тщательно, важнейшие даже политические следствия. Как эта рождённая русским климатом, почвой особенность сказалась и на русской философии, русском понимании свободы, будет рассмотрено в главе 11 («Освобождение крестьян и… русская свобода от “свобод”»).

Общую, интегральную оценку российских условий для сельского хозяйства можно доверить одному очень квалифицированному немцу, сказав предварительно несколько слов о нём самом.

Август фон Гакстгаузен – учёный, писатель, исследователь России. Родился в 1792 году в Вестфалии.

В 1829 году первая же его работа по аграрному вопросу была высоко оценена прусским кронпринцем (наследником престола). Гакстгаузену поручили исследовать и описать аграрный строй всех прусских провинций. Барон начал с восточных провинций – Бранденбург, Восточная Пруссия, Померания и обнаружил, что в тех областях Германии, где ранее жили славяне, «коренятся… какие-то загадочные отношения, не вытекающие из основ чисто германской народной жизни». А конкретнее, Гакстгаузена весьма поразили элементы функционирования сельской общины на прусской земле, и это побудило его исследовать Россию, «эту колыбель славянского племени» .

В мае 1842 года русский посол в Берлине написал, что путешествие Гакстгаузена по России могло бы послужить нам на пользу. Император Николай повелел назначить немцу пособие в 1500 руб., «…не делая, впрочем, из сего путешествия меру правительственную» .

Примечательно, что в это самое время предыдущий визитёр, маркиз де Кюстин издавал в Париже «Библию русофобии» – книгу «Россия в 1839 году» .

И министр госимуществ граф Киселёв прикомандировал к Гакстгаузену чиновника Адеркаса содействовать, но вместе с тем «…отстранять незаметным образом всё то, что могло бы сему иностранцу подать повод к неправильным и неуместным заключениям, которые легко могут произойти от незнания им обычаев и народного быта нашего отечества».

Тщетная предосторожность! В том смысле, что если Адеркасу и приказывалось бороться с возможным «очернительством», то абсолютно напрасно, ибо Август Гакстгаузен вернулся из своего путешествия совершенно влюблённым (насколько сей эпитет можно применить к учёному-педанту, немчуре) в русскую деревню, русскую сельскую общину.

Парадокс в том, что даже и славянофилы поколения Аксакова, Киреевских пели поэтические гимны русской деревне, не зная её так, как узнал Гакстгаузен. Этот феномен подмечен и в разбираемой работе Константина Леонтьева, где он цитирует Владимира Соловьёва (в этом вопросе с ним соглашаясь): «Прежние славянофилы Киреевский, Хомяков, Самарин, Аксаковы были, скорее, поэты, мечтатели, и только один Данилевский предъявляет более других научные притязания» . Это второе поколение славянофилов, Данилевский, как коммунисты к марксову «Капиталу», обращаются к книге Августа Гакстгаузена «Исследования внутренних отношений народной жизни и в особенности сельских учреждений России»:

«Каждый русский селянин принадлежит к какой-нибудь общине, и как член общины имеет равномерный участок земли… в России нет пролетариата… Во всех государствах Западной Европы существуют предвестники социальной революции против богатства и собственности. Её лозунг – уничтожение наследства и провозглашение прав каждого на равный участок земли. В России такая революция невозможна, так как эти мечты европейских революционеров имеют уже своё реальное осуществление в русской народной жизни…»

Ах, мой милый Август(ин)! Если бы всё было точно так…

Проехав за 8 месяцев более 11 000 вёрст, в начале 1844 года Гакстгаузен вернулся в Германию. В 1847 году его книга вышла на немецком и французском языках. Русскому правительству работа показалась весьма полезной, было выделено 6000 рублей на издание.

Энциклопедия Брокгауза, статья «Гакстгаузен»:

«Он старался проникнуть во внутренний миp русск. крестьянина, и ему удалось сделать массу наблюдений и даже открытий, особенно в области аграрного строя (главы о половниках, о колонизации в России). В 3-м томе помещена глава об общинном землевладении, составляющая главную заслугу Г. Можно сказать, что Г. открыл у нас общину: хотя ещё в Екатерининскую эпоху она обратила на себя внимание правительства и литературы, но замечания Болтина (1788) и других были уже давно забыты. Г. указывает на патриархальный характер русской общины, усматривая в ней расширение семьи. Общность полей, по его мнению, исчезла в домосковскую эпоху и вновь возродилась в XVIII веке под влиянием подушной подати. Г. горячо ратует за сохранение общинного строя, как единственного средства предохранить Россию от пpoлeтapиaтa. Он не отрицает невыгодных его последствий для развития сельского хозяйства, но советует устранить их, не касаясь самого принципа общины. Исходной точкой Г. при обсуждении крестьянского вопроса было положение, что “уничтожение или преобразование крепостного права в России должно рассматривать как местный, а не общегосударственный вопрос”. Указывая на “необходимость крупных поместий для культурных усовершенствований, а следовательно, и благосостояния народа”, он утверждал, что во многих местностях России нельзя ещё хозяйничать при вольнонаёмном труде. Он полагал, что крепостное право в России может быть уничтожено лишь постепенно; он требовал лишь ограничения его и установления таких юридических отношений между крепостными и помещиками, при которых крестьяне собственными интересами были бы привязаны к земле, и крепостное право пало бы само собой. Ещё в письмах к гр. Киселёву, писанных в 1842 году, Г. ратовал против личного безземельного освобождения крестьян, причём указывал на пример Померании, где “из крестьян сделали бродяг”. Мнение Г. о невозможности введения в России хозяйства при вольнонаёмном труде принято было Тенгоборским, но оспаривалось в “Современнике” (1858 г. № 2 и 4)… Путешествуя по России, он не мог не остановиться перед таким неожиданным для него явлением, как наш раскол. Он первый из светских писателей описал раскол и даже открыл многие секты, поразившие его ясностью и возвышенностью понятий… Переписка его по этому поводу с протоиереем Базаровым… напечатана в “Чтениях в Общ. Любит. Дух. Просв.” (1887, кн. 9)…