Марикита - Поль Феваль-сын

Гонзага задумался.

– Сомневаюсь, – наконец ответил он и, не протянув руки тому, кого еще несколько минут назад именовал своим дорогим другом, повернулся на каблуках и вышел.

Нужно обладать особым бессердечием, чтобы бросить друга именно тогда, когда он больше всего нуждается в твоей поддержке. Никто сейчас не предположил бы в Гонзага доверенное лицо и близкого приятеля Альберони.

Если бы министр оказал сопротивление офицеру, стало бы ясно, что у него еще достаточно сил и влияния для борьбы за власть. В этом случае Гонзага, быть может, и поддержал бы опального кардинала. Но Альберони молчал, с трудом сдерживая слезы, – значит, он признавал свое поражение.

«Карьера этого человека кончена, – думал Гонзага, – так что, пока не поздно, уйдем отсюда».

Покинув кардинальские покои, принц остановился и криво усмехнулся:

– Я проиграл, играя партию в паре с лакеем. Что ж, пожалуй, пора отыгрываться на стороне короля.

XIII

ЗАВЕЩАНИЕ

Пока регент оставался у власти, дорога во Францию для Филиппа Мантуанского была закрыта. К тому же Гонзага подозревал – и не без основания, – что Людовик XV, достигнув совершеннолетия, сохранит неприязнь к недругам регента и не допустит принца ко двору. Поэтому Гонзага крайне необходимо было завоевать себе положение в Испании.

Под сенью кардинальской шапки Альберони Филипп рассчитывал достичь высших ступеней власти, ибо в истории с заговором Селамара он сумел оказать первому министру такие важные услуги, какие среди людей, причастных к большой политике, забывать не принято.

Но, будучи искушенным в придворных интригах, Гонзага на всякий случай начал заигрывать с королевой и ее окружением. Альберони, не допускавший никого из своих соотечественников напрямую общаться с Елизаветой Фарнезе, закрывал глаза на поведение Гонзага. Столь снисходительное отношение к своей особе принц воспринимал как должное и уверенно продвигался все выше по придворной лестнице, несмотря на настороженное отношение к себе родовитых испанских идальго.

Но Альберони оказался колоссом на глиняных ногах; пришло время, и он с грохотом рухнул. Весть о его падении радостью отозвалась в сердцах всех испанцев; иностранные державы поздравляли Испанию с избавлением от этого проходимца. И ловкий интриган Гонзага решил нанести поверженному министру смертельный удар.

Сомнительно, чтобы сей поступок можно было назвать достойным. В характере Гонзага было гораздо больше низменного и трусливого, нежели героического и возвышенного. Предавая Альберони, принц напоминал погонщика, пинающего споткнувшегося от усталости мула.

Впрочем, у Альберони и без Гонзага хватало врагов. Кардинал намеревался покинуть Испанию через Памялону и Сен-Себастьян; его вынудили ехать через Каталонию, где верные ему войска только что жестоко подавили мятеж местного населения. Возможно, испанские властители втайне надеялись, что каталонцы избавят их от бывшего министра.

Надежды их чуть было не оправдались: на кардинала совершили нападение. Если бы не отвага преданной свиты и не отряд в пятьдесят человек, присланный губернатором Барселоны, чтобы сопроводить кардинала до границы, бывший первый министр окончил бы в тот день свой земной путь.

Так что, как мы видим, одни вели честную игру и в точности соблюдали приказ короля, другие же за его спиной пытались окончательно погубить опального вельможу.

На следующий день после отъезда Альберони принц Гонзага испросил аудиенцию у ее величества королевы; просьба его была отклонена, причем без соблюдения надлежащих форм вежливости.

Однако принц был не из тех, кого легко обескуражить отказом; отвергнутый королевой, он стал добиваться приема у короля.

Когда кому-нибудь из придворных надо было спешно обсудить важные политические вопросы, он шел прямо к королеве, державшей в своих руках нити всех политических интриг. Королю обычно сообщали уже готовое решение, выработанное в покоях королевы. Суть оскорбления, нанесенного Гонзага, состояла в том, что, вынудив его обратиться вначале к королю, ее величество заранее оценивала сообщение принца как не заслуживающее внимания.

Филипп Мантуанский проглотил оскорбление и написал письмо Филиппу V. Принц сообщал, что хочет раскрыть его величеству государственную тайну, от которой зависит будущее испанской короны. В приписке же Гонзага указывал, что если его величество проявит к его сообщению такой же интерес, как и ее величество, то он вынужден будет покинуть Испанию, дабы не стать очевидцем печальных событий, к которым приведет нежелание их величеств выслушать его.

Король всегда и во всем советовался со своей первой женой. Этой привычке король не изменил и тогда, когда женился вторично, поэтому он не мог не известить о настойчивом просителе Елизавету Фарнезе. Королева предложила супругу отправить Гонвага вслед за его бывшим покровителем кардиналом Альберони. Только заступничество короля спасло принца от немедленной высылки из Испании.

Однако дерзость Филиппа Мантуанского произвела должное впечатление на королеву. Эта женщина любила сильных противников, ибо победа над ними была вдвойне сладка.

Итак, спустя два дня после отъезда Альберони Гонзага получил вожделенную аудиенцию. Их католические величества ожидали принца в тронном зале. Нахмуренные брови королевы не предвещали ничего хорошего.

– Сударь, неужели вы полагаете, что ваше итальянское происхождение дает вам право столь назойливо требовать у нас аудиенции?

– Если я считал своим долгом служить вашим величествам, будучи во Франции, – ответил Филипп Мантуанский, – то тем более естественно, что, прибыв в Испанию, принявшую меня в свои объятия, после того как я стал жертвой интриг регента и его окружения, я пожелал стать еще полезнее моему государю. Происхождение здесь ни при чем, мною движут лишь признательность и благодарность; теперь я подданный Испании, и интересы моего короля для меня столь же священны, как и для любого испанского дворянина.

И Гонзага, гордо вскинув голову, смело взглянул в лицо королеве, пытаясь понять, какое впечатление произвели на нее его слова. Убедившись, что он достиг желаемого, принц продолжал:

– Ступив на испанскую землю, я мог предложить ее королю только свою шпагу. Но кому нужна шпага воина в мирное время? Тут началась война, и я отправился на поле брани сражаться с врагами вашего величества.

– И теперь вы, разумеется, требуете вознаградить вас за сей подвиг? – презрительно спросил король.

– Да, сир.

– И какую же награду вы желаете получить?

– Разрешение оказать услугу вашему величеству. Я хотел это сделать еще два дня назад… но мне было отказано в этой милости.