Сова, которой нравилось сидеть на Цезаре - Мартин Уиндроу

Единственной частью тела Мамбл, до которого она не могла дотянуться клювом, была ее голова. С задачей ухода она справлялась очень просто – расчесывала голову когтями свободной лапы – так собака почесывает себя за ухом задней лапой, слегка повернувшись в эту сторону. Она энергично чесала себя бритвенно-острыми когтями, осторожно поворачивая голову из стороны в сторону. Крохотные частички кожи и перьев летели повсюду. Когда сова прекращала чесаться, все перья на голове стояли дыбом и возвращались в нормальное положение через несколько секунд. (Иногда желание почесаться совпадало с процессом отрыгивания гранул. Сова сидела на жердочке и энергично зевала. Потом она наклоняла голову в сторону, чтобы как следует почесаться, в процессе чесания снова зевала – и повисала в воздухе клубком перьев. Судя по всему, удовлетворение она испытывала настолько сильное, что балансирование на одной лапе не соответствовало столь сильным чувствам.)

Процедуру ухода за собой сова заканчивала тем, что распушала перья и энергично встряхивалась пять-шесть раз. Все перья на ее теле поднимались и разделялись. И после этого следовал завершающий штрих. Сова элегантно пожимала плечами, чтобы скрыть края ухоженных крыльев под шалью и пушистой кромкой перьев на груди, переступала с лапы на лапу и успокаивалась.

Основным занятием Мамбл было наблюдение. Все остальное – лишь временное отвлечение. Работа, интересы, страсть совы заключались в том, чтобы смотреть на что-нибудь. И это неудивительно, учитывая образ жизни сов в дикой природе. С выбранной точки обзора Мамбл пристально наблюдала за своим окружением. Обнаружив какой-то звук или движение, она оценивала его с точки зрения важнейшего для любого плотоядного фактора: можно ли прыгнуть на него или оно само прыгнет на меня?

Если источник звука был мелким и подвижным (а в квартире, расположенной на седьмом этаже, такими источниками чаще всего были насекомые), то продвинуться он мог всего на пару сантиметров. Мамбл пикировала на него, как «Мессершмитт». Но если источник не двигался, вел себя загадочно, то сова не спешила набрасываться на него, продолжая рассматривать. Мамбл никак не могла научиться здравому сочетанию агрессивности и осторожности перед лицом неизвестности – ведь всю свою короткую жизнь она провела в неволе. Судя по всему, такое поведение было частью генетического наследия. Десятки миллионов лет назад на земле обитала протосова Protostrix, и она отлично знала, что у сухих сучков вполне могут оказаться зубы. Впрочем, Мамбл быстро поняла, что в этой квартире она находится на вершине пищевой цепочки. Проблема заключалась в том, что по размерам моя сова превосходила любую потенциальную добычу, и ухватить эту добычу было сложно. Во второе лето своей жизни Мамбл заметила, что на потолке гостиной иногда сидят мухи. Она попыталась их атаковать, но безуспешно. Сова садилась на все излюбленные места, смотрела на мух, внимательно следила за их полетом и ждала, когда они окажутся в таком месте, где она сможет до них дотянуться. Когда мухи усаживались, Мамбл наклонялась, прыгала в воздух и начинала изо всех сил бить крыльями. В последний момент она совершала весьма впечатляющий воздушный маневр – переворачивалась так, что ее живот располагался параллельно потолку, и пыталась схватить мух лапой. Естественно, она промахивалась. Мухи проскальзывали между пальцами, а она оставалась в перевернутом положении, изо всех сил стараясь вернуть себе контроль, прежде чем свалится на ковер. Мамбл повторяла эти бессмысленные усилия несколько раз, потом ей надоедало, и она обиженно усаживалась на жердочку или дверь.

Однажды, когда я за ней наблюдал, Мамбл заметила что-то крупное и достаточно медлительное. Она поняла: это ее шанс. Неожиданное пристальное внимание совы заставило и меня посмотреть в ту сторону. По шторе полз жук. Чувствуя, что сове нужна поддержка после неудачной охоты на мух, я посадил ее на свою руку и поднес поближе к жуку. Сова клюнула его, но промахнулась, попав по шторе. Жук свалился вниз на несколько сантиметров, но уцепился за ткань и снова пополз вверх. Сова еще пару раз ударила клювом и снова промахнулась. Жук не стал больше искушать судьбу, расправил крылья и взлетел. Мы продолжили свою пародию на соколиную охоту и преследовали его, пока он не сел на потолок. Мамбл не отрывала от него взгляда. Казалось, она успокоилась, но вдруг резко взмыла вверх с моей руки. Великолепный маневр – элегантный иммельман[9] – и сове все же удалось схватить жука лапкой. Она торжественно съела жука, устроившись на двери гостиной.

В отсутствие живой добычи Мамбл занималась военными играми. Она быстро поняла, как приятно прыгать с высоты в мусорную корзину и исполнять боевые пляски на приятно шуршащем содержимом. И все же главные удовольствия сова получала на больших высотах.

Один из потолочных светильников в моей квартире был выполнен в виде китайского фонарика – на спиральных кругах тонкой проволоки была натянута белая бумага. Мамбл скоро поняла, что это отличная цель. Бумага легко рвалась под ее когтями, шар раскачивался, издавая замечательный звук «бонк-бонк». Кульминацией атаки на «воздушный шар времен Первой мировой войны» становилось полное уничтожение противника: сова проделывала в абажуре столько дыр, что от него ничего не оставалось, а тонкая проволока уже не выдерживала столь яростного нападения. Как-то вечером сова истребила несчастный абажур практически полностью: она оторвала длинный кусок бумаги и полетела с ним, запустив цепную реакцию. Сова восторженно кружилась вокруг абажура, а бумага медленно опускалась на пол – казалось, что передо мной яблоко, которое вдруг решило почиститься самостоятельно.

Мамбл с ума сходила из-за ламп. В первый год она истребила несколько ламп, неуклюже приземляясь на них сверху и сбрасывая на пол. К моему удивлению, яркий свет ее вовсе не беспокоил. Если лампа переживала первую жесткую посадку совы в вертикальном положении, Мамбл усаживалась на тонкую кромку абажура, раскрыв крылья для равновесия, утыкалась «подбородком» в лапки и пристально смотрела прямо на лампочку. Возможно, ее привлекало тепло. Сова закрывала глаза и несколько минут покачивалась на абажуре, явно наслаждаясь своим состоянием. Однажды она не рассчитала амплитуду раскачивания и свалилась прямо в абажур, коснувшись лапками лампочки. Слишком поздно поняв, что лампочка горячая, сова оказалась в плену тесного абажура с крыльями над головой. Мамбл судорожно дернулась и подпрыгнула вверх, а я безуспешно попытался подхватить падающую лампу. Вскоре я понял, что мне нужны массивные и устойчивые осветительные приборы.

Еще враждебнее Мамбл относилась к домашним растениям. Иногда она падала на них сверху, начинала ковырять землю когтями и клювом. Но больше всего ей нравилось брать их с налета. Ее основной жертвой был папоротник с длинными, свисающими ветками. Сова совершала точно рассчитанный заход на цель, пролетая мимо, хваталась за приглянувшийся лист, набирала высоту и устраивалась с ним на двери. Там она пыталась съесть лист, хотя это полностью противоречило законам природы. Сова держала лист папоротника в сжатой лапке, откусывала от него кусочки и запрокидывала голову, пытаясь проглотить. Впрочем, все кончалось одинаково: сова бросала ободранный лист и внимательно наблюдала, как он опускается на пол. За темпами уничтожения моих растений я наблюдал по количеству зеленых клочков на газетах, разостланных вокруг совиных жердочек.

Однажды Мамбл устроила настоящие показательные выступления в этом виде упражнений. Вместо того чтобы отнести добычу на знакомую жердочку, она полетела в альков, где я повесил репродукцию очаровательного эскиза Альбрехта Дюрера с изображением серой неясыти. Там она и устроилась, уцепившись за толстую рамку, которая под ее весом заметно накренилась. Лист папоротника она сжимала в клюве. Когда я подошел, чтобы прогнать ее, сова триумфально буркнула что-то себе под нос (разговаривать с полным ртом было трудно, и голос совы приобретал металлический тембр).

Когда Мамбл только появилась в моей квартире, огромный папоротник рос в горшке, установленном на деревянной подставке в углу гостиной, возле панорамного окна. После того, как сова дважды разбивала горшок во время своих военных игрищ, мне надоело собирать рассыпанную землю с ковра. Я поставил горшок с папоротником на западный подоконник и защитил от новых нападений стратегически расположенной шторой и большим, зловещего вида марокканским колючим растением. Сове должно было хватить здравого смысла держаться от него подальше. Поскольку подставка пустовала, я решил заменить комнатное растение в горшке массивным бюстом Германика Цезаря (старшего брата Клавдия и – если верить Тациту – лучшего представителя этой не самой благонадежной семьи).