Вулканы небес - Чарльз Форт

Что принцесса Карибу была самозванкой… Сперва рассмотрим дело, как оно было представлено.

Лондонская «Observer» (10 июня 1923 года) — девушка, говорившая на непонятном языке, была приведена в городской совет Бристоля Сэмюэлом Уореллом из Ноул-парка, Бристоль, который, вместо того чтобы сдать ее властям как бродягу, принял к себе в дом. Что думала об этом миссис Уорелл, история не сохранила. Записано, что внешность девушки была в лучшем случае «нерасполагающая». В ответ на расспросы «таинственная незнакомка» писала неизвестными буквами, многие из которых напоминали изображение расчески. Ее расспрашивали газетчики. Она отвечала потоком «расчесок», разбавленных «птичьими клетками» и «сковородками». Известие распространилось, и лингвисты стали съезжаться, чтобы испытать свои знания, и один из них наконец достиг успеха. Это был «джентльмен из Ост-Индии», и, заговорив с девушкой на малайском языке, он получил ответ. Ему она поведала свою историю. Ее звали Карибу, и однажды, прогуливаясь в саду на Яве, она была захвачена пиратами, утащившими ее на свой корабль, откуда, после долгого плена, она спаслась, попав на берега Англии. История была расцвечена подробностями жизни на Яве. Но затем явился мистер Уиллкок, не с Явы, а из деревушки в Девоншире, и опознал в ней свою дочь Мэри. Сломленная Мэри во всем призналась. Ее не наказали за самозванство: напротив, миссис Уорелл была так добра, что оплатила ей проезд до Америки.

Труднее всего нам представить, что случай этот — не представление — или, точнее, что ни этот, ни другие случаи не были выдуманы, — но я отмечаю здесь черточку человеческого участия. Я замечаю, что мы ощущаем разочарование из-за того, что Мэри во всем призналась. Мы бы предпочли услышать о самозванцах, которые твердо держатся за свою роль. Если нельзя провести абсолютную границу между моралью и аморальностью, я берусь доказать, если мне вздумается, что эта склонность к мошенничеству в каждом из нас — и уж, во всяком случае, во мне — на самом деле добродетель. Так что когда самозванец держится за свое самозванство и мы этому радуемся, мы одобряем на самом деле стойкое стремление к постоянству, пусть даже примененное ко лжи.

Если только мне удастся найти достаточно материалов, я берусь без особого труда «убедительно» представить, что Мэри, или принцесса, признавалась, или не признавалась, или ее признание было сомнительным.

«Chamber's Journal» (66-753) — самозванная Карибу рассказывала историю своих вымышленных приключений по-малайски. Дальше в том же отчете — что девушка говорила на неизвестном языке.

Эта несущетвенная деталь ничего не стоит. Мы вышли на след надувательства, хотя, чтобы встретиться с ним, не обязательно было добираться до 1817 года. Мы ведем охоту повсюду. Мы натыкаемся на памфлет, опубликованный Дж. Кэтчем в Бристоле в 1817 году. Из его содержания, которое явно стремится доказать, что Карибу — несомненная самозванка, следует, что не девушка, а «джентльмен из Ост-Индии» по имени Мануэль Эйенессо выдумал всю эту яванскую историю. Ради славы открывателя тайны он притворился, что расспрашивает и что девушка отвечает ему на малайском языке, и, якобы переводя ее тарабарщину, он выложил причудливую историю собственного сочинения.

Сама Карибу ничего не рассказывала ни на одном известном языке. И писала она не малайскими буквами. Они были изучены учеными, которые не смогли их определить. Образцы ее письма послали в Оксфорд, где их не смогли опознать. После чего «джентльмен из Ост-Индии» скрылся. Памфлет сообщает нам, что все оксфордские знатоки, которым показывали записи, «очень уверено и без малейшего колебания объявляли их бессмысленными каракулями». Быстрое опознание.

Если сложную историю яванской принцессы приписывают девушке, которая ничего вразумительного вообще не рассказывала, нам кажется, что стоит присмотреться к столь же подробному признанию, которое ей приписывали. Быть может, нам не без сожаления придется расстаться с мыслью, что девушку посредством сверхъестественных сил телетранспортировали с планеты Марс или откуда-нибудь со Льва или Ориона, зато мы видим новые способы задавить тайну. Безумный рыбник из Вустера повсюду раскидывает своих улиток.

Согласно так называемому признанию, девушку звали Мэри Уиллкок и родилась она в деревне Визербридж, в Девоншире, в 1791 году Оттуда в возрасте шестнадцати лет она перебралась в Лондон, где дважды выходила замуж Это длинная подробная история. По-видимому, вся история приключений Мэри со времени ее отъезда из Визербриджа до появления в Бристоле названа признанием. Все объясняется — слишком уж много объясняется. У нас возникают вопросы, которые бы нас поразили, если бы мы не успели уже немножко набраться опыта…

Каким чудом девонширская девушка выучилась говорить на языке Явы?

Автор признания объясняет, что она водилась с ост-индийцами, которые и научили ее языку. Если мы не можем представить, как девушка, даже не притворявшаяся, что говорит по-малайски, объяснила, как она познакомилась с малайцами, становится ясно, что эта часть так называемого признания — фальшивка. Я объясняю ее тем, что человек, которого наняли сочинять признание, слишком увлекшись своим искусством, упустил из виду разоблачение «джентльмена из Ост-Индии».

Во всей этой истории я вижу одно — девушка таинственно появилась. Нельзя утверждать, что ее история — выдумка, потому что она не рассказала никакой истории. Можно усомниться и в признании, коль скоро часть его представляется фальшивкой. Ее мать не явилась в Бристоль и не узнала ее, как водится в устоявшихся историях ради гладкого и убедительного завершения. Миссис Уорелл рассказала, что побывала в Визербридже и нашла там мать девушки, которая удостоверила все, что от нее требовалось удостоверить. Карибу сплавили на первом корабле до Америки — или, как говорится в памфлете, миссис Уорелл щедро и милосердно оплатила ее проезд. В Филадельфии кто-то ею занялся и, словно не ведая, что она якобы во всем призналась, она выступала на выставках, где писала на неизвестном языке. И я бы не уделил и полстолька места истории принцессы Карибу, если бы не мораль этой истории или всей человеческой истории. Если Бог есть, и если Он воистину вездесущ, то неизбежно столкновение вездесущностей, потому что не менее вездесущ рыботорговец из Вор-честера.

Мне нравится думать, что на эту Землю телепортировались обитатели других миров или других частей нашего мира. Понравилось бы мне, если бы меня телепортировали в обратную сторону? Это вопрос не относится к тому, что я думаю о случившемся с другими. Но я не могу сказать, что наши собственные истории, по крайней мере до сего времени, обладают гладкой и убедительной завершенностью привычных нам историй.

К концу 1850 года чужака или, лучше сказать, «таинственного незнакомца» обнаружили скитающимся у деревни под Франкфуртом-на-Одере. Как он там оказался, никто не знал. См. «Athenaeum» (15 апреля 1851 года). Нам сообщают, что он не владел немецким в совершенстве. Если несовершенство было дополнено каким-нибудь Мануэлем Эйенессо, то, боюсь, мы не узнаем ничего нового о географии или космографии. Человека отвезли во Франкфурт, где он рассказал свою историю, или, вернее, ее рассказал за него некто, желавший показать себя знатоком языков. Сказано, что его звали Йозеф Форин и что он явился из Лаксарии. Лаксария расположена в Сакрии, а Сакрия находится далеко от Европы: «за огромным океаном».

В лондонской «Daily Mail» (18 сентября 1905 года) и в следующих выпусках сообщается о молодом человеке, арестованном в Париже за бродяжничество. Его было невозможно понять. Напрасно обращались к нему на европейских и азиатских языках, но, прибегнув к языку жестов, выяснили, что он прибыл из Лисбиана. Стул молодой человек называл «эйзар», стол у него был «лотоба», а его нос — «сонер». Мистер Джордж Р. Симе, известный криминалист и писатель, подошел к вопросу научно. Нам объявляют, что он сумел разрешить загадку. Молодой человек, самозванец, придумывал свои слова, переставляя буквы. Так, слово «райзе» (поднимать), превращалось в «эйзар». Но что общего у «райзе» со стулом? Истинная наука, говорят нам, всегда проста. Стул попросту поднимает человека. Как мы видим — после того как нам указал мистер Симе, слово «сонер» получается перестановкой из слова «сноре» — храпеть. Вот вам и нос или связь с носом.

Криминалисты не так связаны условностями, как иные ученые. В Париже свободомыслящие мудрецы назвали перестановки мистера Симса натяжкой. С вольностью, которая могла показаться более осторожным ученым произволом, не выждав несколько месяцев, чтобы послушать сперва, что скажут другие, они выразили свое мнение. Знатоки из Гозеля в 1927 году были осмотрительнее, однако нельзя сказать, чтобы их медлительность прибавила науке славы. Один из парижских мудрецов, обвинивших мистера Симса в натяжках, был видный ученый мсье Гааг. «Возьмем слово «одир», которое у молодого человека означает «бог», — писал мсье Гааг. — Переставим буквы и получим «дио» — то есть «бог» по-испански. Этот юноша — испанец». Друх ой выдающийся мудрец, мсье Роти, пробился в печать, пока мсье Гааг еще трудился над объяснениями. «Рассмотрим слово «сакар», означающее «дом», — говорит Роти. — Безусловно, мы имеем перестановку букв слова «каза», с отличием лишь в одну букву, а «каза» (casa) по-итальянски означает «дом». Молодой человек — итальянец». «Le Temps» (18 сентября) — еще один мудрец, на сей раз видный географ, опознал в молодом человеке одного из русских «духоборов».