povest o sport kapitane - Александр Кулешов

- Я это слышу каждый год, — жестко сказал Монастырский. — Продолжаю. Можем сократить на десять процентов средства, отпущенные на строительство лыжной базы в Белоруссии. Там их предусмотрено много, можно ужаться.

- Что же, можно и ужаться. Не первый раз, — заметил под общий смех председатель Белорусского совета.

- Далее, — продолжал Монастырский, — у нас найдется покрытие на каспийский стадион, но его надо будет взять у Кишинева, куда оно планировалось ранее. Думаю, это целесообразно. Простите, но Кишинев пока еще не дорос до такого покрытия.

- И не дорастет, если вы будете у нас все отбирать!— возмутился член президиума, председатель Молдавского республиканского совета.

- Товарищ Кодряну, мы вам построили великолепную гребную базу. Вы нам хоть одного мастера по гребле за последние три года дали? Мы вам построили бассейн. Где ваши мастера по плаванию? По плаванию, прыжкам в воду, хоккею вы второй год не выполняете план ни по мастерам, ни даже по разрядникам. Так, может подождете с покрытием?

Обсуждение четвертого пункта повестки дня продолжалось, вопреки традициям, долго. Монастырский предлагал все новые варианты осуществления идеи каспийцев. Чувствовалось, что уж кто-кто, а он к заседанию подготовился отлично. Ковров и тот слушал раскрыв рот. Он представить себе не мог, что за столь короткий срок председатель сумеет так тщательно продумать и развить его мысли, подготовить аргументы в их поддержку.

Мнения разделились: одни присоединились к предложениям Монастырского, кое-кто даже сам согласился «подкинуть» каспийцам. Другие возражали, не соглашались против сокращения выделенных им средств и строительных материалов.

Наконец Монастырский поставил вопрос на голосование.— Семь членов президиума высказались «за», восемь— «против», двое отсутствовали. Без всяких комментариев преседатель повел заседание дальше.

—Переходим к пункту пять повестки дня: ходатайства о присвоении званий заслуженного мастера спорта, судьи всесоюзной категории.

Вконец расстроенный Ковров вышел из зала вместе со своей «делегацией».

- Что будем делать? — спросил.

- Не унывай,— улыбнулся Иванов.— Председатель твой все равно свое возьмет. Он не отступит.

Думаешь? — Ковров был настроен пессимистически.

—Уверен. Птица видна по полету.

—И я так думаю, — неожиданно оживился Ковров.— Чтоб Святослав Ильич своего не добился — такого еще не бывало!

Когда заседание кончилось и после долгих прощаний члены президиума покинули зал, Монастырский удалился с Ковалевым в свой кабинет.

- Что будем делать, Святослав Ильич? — просил Ковалев.

- Как что? — улыбнулся Монастырский. — Строить комплекс в Каспийске, вот что!

- А президиум, а голосование?

- Ну, знаешь, Степан, я между прочим, пока еще председатель, кое-какой властью обладаю. Так что, в конечном итоге мне принимать решение.

- Так-то так... — сказал Ковалев не очень уверенно.

- Видишь ли, Степан, — заметил на прощание Монастырский.— Есть правота формальная, а есть моральная, что ли, истинная. В большинстве случаев они совпадают, бывает — нет. Вот тогда и надо выбирать. Если это касается тебя лично, еще ладно, а вот если большого дела, многих людей, тогда руководитель должен быть в выборе тверд. Только вот не позавидуешь ему, если он, не дай бог, ошибется!

- Я вам и не завидую, Святослав Ильич,— серьезно заметил Ковалев.

- Ладно, до завтра. Утро вечера мудреней, как говорится. — Монастырский пожал своему первому заместителю руку и начал спускаться по лестнице.

- Домой? — спросил Володя, когда председатель погрузил свое могучее тело в машину.

—А куда? Не на рыбалку же?

Володя помолчал.

- В Каспийске хорошая рыбалка, — заметил он небрежно и так же, словно между прочим, продолжал: — Выходит, не повезло товарищу Коврову.

- Ты что, на президиуме был, Вольдемар? — удивился Монастырский. — Что-то я там тебя не видел.

- Мы на президиумы не ходим, товарищ председатель.

- Так откуда же у тебя такие сведения?

Но на подобные вопросы Володя никогда не отвечал.

—Зря товарищи члены президиума поддержки не оказали, — сказал он неодобрительно после обычной долгой паузы.

—Эх, мне б такого разведчика, как ты, во время войны... — улыбнулся Монастырский. — Цены б тебе не было!

—Цена мне невелика, товарищ председатель, а вот ценных людей надо бы поддержать...

- Да хватит тебе ныть, Вольдемар! Поддержим мы твоего Коврова. Не сомневайся. Вот защитник нашелся!

- Я не сомневаюсь, товарищ председатель. Я знаю, вы хорошее дело всегда поддержите.

—Ох и хитрец ты, Вольдемар! Стоп. Дальше пешком пройдусь, — голову проветрю. Завтра, как всегда, к восьми.

Монастырский покинул машину и пошел по вечерней, притихшей улице.

Заседание президиума оставило в нем смешанное чувство: с одной стороны, он был доволен деловой, рабочей его атмосферой, большинством принятых решений; с другой — немного огорчен, что мало поддержки получила каспийская инициатива. Он ожидал этого, но все же остался неприятный осадок. «Ничего, поборемся», — успокоил он сам себя.

ГЛАВА X. НА ОКЕАНСКОМ БЕРЕГУ

Олег Рудин сидел потрясенный.

Не веря глазам, он взирал на представившееся ему зрелище.

Когда месяц назад он прибыл после долгого, утомительного перелета через океан и два континента в Сан-Франциско, на аэродроме его встретила целая делегация: сам мистер Трентон, неизменный Боб и здоровенный рыжий мужчина — О'Коннор, как выяснилось впоследствии, управляющий «Трентон-клубом».

Рудина окружили, затискали в объятиях, словно он был дядюшкой, от которого можно ждать богатого наследства. Его хлопали по плечам, ослепительно улыбались, пожимали руку.

Посадили в машину и перевезли к личному самолету Трентона, который сам сел за штурвал.

Не успел белоснежный самолет подняться в воздух, как Боб раскрыл дверцы внушительного бара и спросил, что Рудин будет пить — «есть джин, виски, коньяк, три — три! — сорта водки». Узнав, что Рудин не пьет, все очень огорчились, заохали, засочувствовали, будто тяжелобольному.

Говорили по-английски. Еще на аэродроме в Сант Франциско, узнав, что Рудин отлично владеет этим языком, встречавшая его делегация так долго и громко восхищалась, сделала ему столько восторженных комплиментов, что, в конце концов, Рудин заподозрил неладное и укрепился в своих сомнениях, перехватив ненароком озабоченный взгляд, которым обменялись Трентон и Боб.

Он вспомнил напутственную «речь» Монастырского в Москве перед отъездом.

- Учти, Олег, — сказал тогда председатель, — у тебя это первая настоящая зарубежная командировка. Ты ведь до сих пор где был? В Болгарии, ГДР, Польше на Кубе. Теперь летишь в капстрану, да не в какую-нибудь, а в Америку. Не на неделю — на полгода. И, что самое важное, в полном, так сказать, одиночестве. В Сан-Диего наших нет, никого, нет консульства. Полагаться придется только на себя и... на Трентона. А это штучка! Пугать не собираюсь: все обычно, приезжает советский тренер, в котором они к тому же заинтересованы. Условия тебе создадут первоклассные. Работай. Но все же, как говорят спортсмены, не расслабляйся. Мало ли что бывает! Так что смотри.

- Ничего, Святослав Ильич, самбисты народ бдительный. Надеюсь, там ко мне хорошо отнесутся. В конце концов, их же команду буду готовить!

- Вот, вот, — проворчал Монастырский, — боюсь, чтобы уж слишком хорошо не отнеслись.

Слова эти, сказанные между прочим, почему-то всплыли в памяти Рудина, пока быстрая изящная «Сэсна» мчала его над океанскими пляжами и рощами зеленых пальм.

Впрочем, жаловаться ему действительно не приходилось. Его разместили в отдельном двухкомнатном коттедже, стоявшем в парке, невдалеке от напоминавшего соборный ансамбль белоснежного университета. Предоставили машину — огромный «додж», управление которым он довольно быстро освоил, хотя разница между «доджем» и его московскими «Жигулями» была не меньшая, чем между боксером-сверхтяжеловесом и «мухачом». В университетских столовых — их было несколько — он мог питаться по талонам, выданным ему в первый же день.

— Отдыхайте, — сказал, оставляя его на пороге коттеджа, Трентон.— Сегодня пятница—вам повезло: предстоит уик-энд. Если не возражаете, субботу и воскресенье с вами проведет Боб — будете говорить по-русски. А то еще забудете родной язык! — и рассмеялся своим странным смехом.— Это телефоны — Боба, О'Коннора, мой в университетском клубе, в «Трентон-клубе» и ... домашний.— Он так произнес последнее слово, что Рудин понял: ему оказывается величайшее доверие, которым может похвастаться разве что Боб да президент страны. — В понедельник покажу вам Университет, клуб, познакомлю с вашими учениками. Отдыхайте.

Рудин в полной мере оценил преимущество двух свободных дней — уик-энда. Эти дни он ходил как сонный — сказывалась разница часовых поясов.