Нити разрубленных узлов - Вероника Иванова

— Ага.

Хм. Да я и вправду богач. Самый настоящий.

— Только не говори, что потом все это надо будет…

— Прошу прощения, эрте. Можно к вам обратиться?

Оставалось надеяться, что окликнувший меня человек не слышал нашего с Натти разговора, а если слышал, то не понял, о чем идет речь.

— Что вам угодно? — спросил я, посчитав очередного незнакомца достойным ответного обращения, но не остановился, все же показывая, что дела, которыми собираюсь заняться, намного важнее случайного разговора.

— Вы ведь направляетесь в Катралу?

— Возможно.

— Прямо сейчас?

Или слухи здесь расходятся быстрее, чем круги по воде, или он ошивался где-то рядом. Весь вопрос — случайно или нет.

— Что вам угодно?

Повторенный вопрос вызвал на лице молодого человека легкий румянец, под палящим солнцем выглядящий как ожог.

— Мне нужно попасть в Катралу.

— Что же вам мешает? Утром отправляется обоз.

— Я… Не располагаю достаточными средствами.

— Хотите, чтобы я ссудил вам денег?

— Я не нахлебник, эрте.

— Тогда что?

— Возьмите меня с собой.

— У меня уже есть слуга.

— Я окажу вам любую услугу, о какой вы попросите.

Он говорил, по меньшей мере, убежденно, хотя вернее было бы назвать тон его голоса одержимым. И предложение выглядело заманчивым, тем более возница, уже нетерпеливо приплясывающий возле повозки, и вовсе оставил плату за поездку на мое усмотрение. А заиметь в Катрале хотя бы одного человека, задолжавшего тебе услугу… Это больше, чем ничего. Намного больше.

Натти, идущий слева, тронул меня за рукав, словно хотел о чем-то предупредить, но, когда я повернул голову, карие глаза рассеянно мигнули, словно рыжий уже передумал.

— Хорошо. Можете отправляться вместе с нами. А об обещании я вам напомню, когда придет время.

Молодой человек поклонился, благодарно, но не подобострастно.

— С нами поедет еще один человек, — сообщил я вознице. — Справятся твои лошадки с лишним весом?

— Легко! — заверили меня, приподнимая полотняный полог коляски и приглашая занять место.

Я принял любезное приглашение, мимолетно отметив, что лошадей у козел не две, а три. Причем третья была не впряжена, а всего лишь привязана за длинный повод. Запасная? Скорее всего. Вот только для какого случая предназначен такой запас?

На обитых потрескавшейся кожей сиденьях лежали тонкие, но довольно мягкие тюфяки. Правда, они все же не особенно сберегли наши задницы, пока копыта лошадей цокали по городской брусчатке, а вот когда коляска выкатилась на не менее твердую, чем камень, зато ровную степную дорогу, стало намного удобнее. Даже уютнее. Но в сон не потянуло, потому что полог, хоть и защищал путешественников от солнца, пропускал достаточно яркого света, чтобы глаза не желали закрываться.

— И за какой надобностью вы едете в Катралу? — спросил я, бесцеремонно разглядывая навязавшегося попутчика.

— За исполнением желания, — ответил тот, и мне стоило большого груда удержать на лице равнодушное выражение.

— Какого, если не секрет?

— Я хочу защищать людей от… — Он помедлил, словно старался подобрать нужное слово, но, когда закончил фразу, стало понятно, что пауза была вызвана совсем другой нуждой. Необходимостью набраться смелости для откровенного ответа: — От демонов.

Я приподнял бровь, не слишком соображая, в каком тоне следует продолжать беседу после подобного признания, но юноша сам помог мне, горько усмехнувшись:

— Думаете, что я безумен? Как пожелаете.

С этими словами он откинулся на спинку сиденья и плотнее запахнул плащ, в который зябко кутался, несмотря на жару.

Совсем молодой, лет восемнадцати или девятнадцати, не больше, с редкими усиками над верхней губой и полным отсутствием бороды на упрямо выпяченном подбородке. Русые волосы подстрижены коротко, но не слишком ровно, словно не были доверены ножницам цирюльника. Глубоко посаженные глаза не поймешь какого цвета смотрят угрюмо и чуть затравленно. Плащ кое-где залатан, причем заплатки располагаются в местах, вызывающих вопросы о происхождении прорех. Кого же я, на свою голову, взял в попутчики?

Натти убедительно притворился, будто задремал, но пальцы скрещенных на груди рук все же оставались напряжены, даже костяшки чуть побелели. Он явно что-то хотел мне сказать тогда, еще до отъезда. Что-то достаточно важное и касающееся странного юнца. Только не успел. И как его расспросить теперь? Не останавливать же коляску и не уходить подальше в степь?

Лобастая кошачья голова заскользила под вспотевшей ладонью, и я переложил посох в другую руку. Что ж, придется надеяться на словоохотливость незнакомого попутчика.

— Не сочтите мое удивление оскорбительным, но… Демоны? Это еще кто такие?

Юноша недоверчиво вгляделся в мое лицо, словно ища подвох. Не нашел.

— О них известно только избранным.

— Но вы сказали, что хотите защищать людей. От этих самых демонов. Значит, они опасны?

Он утвердительно кивнул.

— Они убивают?

Юноша мотнул подбородком:

— И убивают тоже, но… Не только. Да и не главное это. Все люди изначально равны перед Божем и Боженкой, а демоны делают так, что кто-то возвышается над другими.

— Возвышается?

— Получает невероятную силу и прочие способности, недоступные обычному человеку. Но ведь это неправильно! — Последнюю фразу он почти выкрикнул, сам испугался громкости своего голоса и продолжил глухим шепотом: — Каждый человек должен уметь только то, чему научится сам. То, чему смог научиться. И если кому-то не дана сила или смелость, то он должен со смирением принимать свою судьбу и не восставать против божьего Провидения!

А ведь в его словах что-то есть. Возможно, спорное, но в некотором роде притягательное. Заманчивое. Когда-то давным-давно так и было, если верить легендам. По крайней мере, в военачальники выходили те, кто умел сражаться лучше прочих. И мастеров всегда ценили по их работе. Сейчас, правда, тоже ценят, и все же…

Перед глазами промелькнул призрак некрасивой девушки, присланной своей хозяйкой, чтобы обеднить мир на одну талантливую и знающую травницу. Ценят, да уж! В первую очередь себя и свои надобности. Или капризы. К тому же у справедливости, о которой упомянул русоволосый, имелась неприглядная оборотная сторона.

— А как быть тому, кто обладал и силой, и смелостью, но по стечению обстоятельств или чужой воле лишился и того, и другого?

— Вы говорите о себе? — догадался юноша.

— Пусть так. О себе. И как же мне быть? Смириться?

— Все в мире делается по воле божьей, и только по ней. И если что-то отнимается велением небес, то можно хотя бы помнить о том, чем владел. И помнить, что кто-то и вовсе был лишен подобных даров.