Оливковое дерево - Люсинда Райли

«по-мужски», что включало пожимание руки и хлопки по спине.

– Я оставил сообщение на телефоне Джулз, просил встретить меня, но она явно его не получила, так что я взял такси. Привет, Хелена. Как ты?

Когда Саша поцеловал ее в щеку, Хелена дернулась от запаха алкоголя изо рта.

– Пошли на террасу, выпьешь кофе. У тебя, наверное, был долгий день, – сказал Уильям.

На освещенной мягким светом террасе Саша плюхнулся на стул, и Уильям увидел его белую и сухую как пергамент кожу, глубокие морщины, залегшие на лбу и по обеим сторонам носа. Обычно блестящие, взлохмаченные темно-рыжие волосы были сальными и с заметной сединой на висках.

– Я бы предпочел бренди, а не кофе, – сказал Саша, указывая на бутылку на столе.

Уильям плеснул немного темно-золотой жидкости в бокал.

– Ну давай, Уилл, доливай, – потребовал Саша.

Уильям переглянулся с Хеленой и неохотно налил до краев.

– Сказать Джулз, что ты здесь? – спросила Хелена.

– Господи, нет, – сказал Саша, делая большой глоток бренди. – Как говорится, не будем будить лихо, пока оно тихо, – он посмеялся своей бестактной шутке.

– Что ж, я спать. Уже поздно. – Хелена встала. Ей отчаянно хотелось уйти, и она оправдывала это тем, что им надо поговорить «как мужчина с мужчиной». – Спокойной ночи.

– Доброй ночи, Хелена, – пробормотал Саша.

– Я скоро приду, дорогуша, – сказал Уильям, и в этот момент его мобильник издал сигнал сообщения.

«идм дмой. все клево х и р чм»

Он поморщился.

– Это от моей дражайшей дочери. Сообщает, что она и твой сын наконец решили вернуться домой – часа через два после обещанного.

– Ну конечно! Хлоя здесь. – Саша уже осушил бокал и потянулся за бутылкой, чтобы налить еще. – Как она?

– Типичный подросток, страшно хочет повзрослеть. Как ты понимаешь, я ожидал худшего, учитывая ее мать, но на самом деле она восхитительна. Если бы я приложил руку к ее воспитанию, я бы очень гордился.

– Да ладно, ты был рядом в годы, когда формировалась ее личность, и не твоя вина, что эта корова, на которой ты женился, слетела с катушек.

– А еще Хлоя очаровательна, даже с пятьюдесятью процентами моих генов. Твой сын явно тоже так считает, – заметил Уильям, слыша нечеткую речь друга и пытаясь разрядить омрачающуюся обстановку. Он знал, что Саша уже очень, очень пьян.

– Не сомневаюсь. Чертовы бабы, а? Все они одинаковые: пускают в ход свои чары, чтобы захомутать нас, бедных, незадачливых мужиков. А заполучив нас, всю жизнь жалуются. Посмотри на Джулз. В списке ее любимцев я, наверное, где-то между Гитлером и Дьяволом.

– Брось, Саша.

– Вот увидишь, – резко сказал он, потом невесело рассмеялся. – Собственно говоря, это единственное, что утешает меня: мысль о лице Джулз, когда она узнает.

– Что узнает?

Саша посмотрел на Уильяма, на лице застыло отчаяние.

Он покачал головой и хрипло рассмеялся.

– Наверное, бессмысленно пытаться и дальше хранить секрет. От всех.

– Да что же это?

Саша снова глотнул бренди.

– Давай-ка посмотрим. Я уже дважды перезакладывал дом и набрал частных займов, чтобы удержаться на плаву. Но все кончено, Уилл. Мой бизнес обанкротился. И в результате моя семья и я потеряли все.

ДНЕВНИК АЛЕКСА

19 июля 2006 года

Второй час ночи, а я лежу, едва смея дышать из страха пропустить звуки шагов.

Мне надо знать, что Хлоя дома и в безопасности.

Подъехала машина, и я подумал, что это они. Но потом услышал Сашин голос. А потом… Не уверен, но вскоре после этого мне послышалось, будто плачет мужчина. Наверное, они смотрят DVD в гостиной, что ли, потому что я не представляю, чтобы папа или Саша плакали навзрыд, как девчонки. Такого мальчики друг перед другом не делают.

Наши слезно-носовые каналы от зачатия запрограммированы только Срабатывать Без Посторонних. И B Исключительных Случаях, каковых имеется только две категории: рождение и смерть.

Да и тут сомнительно. Судя по тому, что я видел, мужчина должен поддерживать свою женщину. Женщина может расклеиться, и все думают, какая она изумительная (роды) или отзывчивая (смерть). Между тем, стоит нам пролить слезу, мы женоподобные – и на этом все.

Однажды я попал в больницу: упал с велосипеда, так что мелкие камушки впились глубоко в коленку. Я заплакал – автоматически, потому что это жутко больно! Дождался я сочувствия, когда Круэлла Де Медик пинцетом вытаскивала каждый крохотный, ужасно болезненный кусочек дорожки из моего колена? Черта с два! И хотя я лишился куска кожи, какого хватило бы обеспечить ближайшей жабе трансплантат на все тело, Круэлла велела мне быть «большим мальчиком».

«Ну-ну, милый, большие мальчики не плачут…»

Неудивительно, что мужчины подвергаются насмешкам женщин из-за отсутствия «контакта» со своими эмоциями. Как может быть иначе, когда нам даже не дозволено послать нашим чувствам письмо и уж тем более звонить им по телефону или – вот уж где кошмар – на самом деле «навещать» их лично, позволяя слезно-носовым каналам открыться?

При этом кто же главным образом взращивает мальчиков этого мира?

ДА!!!

Женщины!!!

Делаю паузу в философских рассуждениях и перехожу к мысли, не разоблачил ли я только что грандиозный всемирный заговор. Будет ли мое имя когда-нибудь упоминаться в одном ряду с Аристотелем? Гиппократом? Гомером Симпсоном?

Самое главное: чего именно хотят от нас женщины?

Что бы это ни было, я не в состоянии продолжать философствовать, потому что слышу знакомые голоса в коридоре.

Она дома. Слава богу. Теперь я могу расслабиться и уснуть, зная, что Хлоя благополучно лежит в постели в нескольких футах надо мной.

Мне слышна поступь ее изящных ножек, когда она заходит в свою комнату и начинает делать то, что девочки делают перед тем, как лечь спать. В отрыве от контекста складывается впечатление, что она в дозоре: расхаживает туда-сюда. На самом деле она, наверное, раздевается, вешает одежду в гардероб, ищет пижаму, расчесывает волосы, вытаскивает из-под кровати потерявшийся номер журнала «Хит». Et cetera.

Выключаю свет, говорю ей, что люблю ее, и готовлюсь заснуть. И тут в дверь стучат.

Она открывается, не дожидаясь моего ответа.

– Алекс, ты не спишь?

– Теперь не сплю.

Что ему-то надо?

Рупс с трудом втискивает гору мускулов в узкое пространство между изножьем кровати и дверью, и я сажусь.

– Привет.

– Привет.

Он закрывает за собой дверь – тревожный признак.

– Хочу тебя кое о чем спросить.

– Да? О чем?

– Это ты написал Хлое стихи и оставил в ее комнате сегодня утром?

Я в ужасе, что он в курсе.

– Я… допустим.

– Так и думал. Ей понравилось.

– Правда? – у меня вырастают крылья. Она послала сюда Рупса как романтического посланника, слишком застенчивая, чтобы просто поговорить со мной?

– Ага. Проблема вот в чем: она считает, что их написал я.

Что?!

Как она могла?! Рупс не сумеет повторить даже детскую песенку, тем более сочинить стихотворение, каким гордился бы сам Вордсворт.

– Ага, – хмыкает он, возвышаясь надо мной. – Вечером она была очень дружелюбна со мной. Вся эта сентиментальщина явно сработала. Так что я тут думал, можем