Сияющее Эльдорадо - Элизабет Хаксли

В противоположность сдержанной окраске кенгуру, птицы в Австралии так и сверкают разнообразием красок, временами доходящих даже до крикливых сочетаний. Стая зеленых вертишеек, словно струйки дождя, вилась среди изящных ветвей мульги; пролетел выводок грациозных длиннохвостых травяных попугаев; в песке важно прохаживался голубь с бронзового цвета крыльями и великолепным хохолком; громко верещали многочисленные птицы апостол из семейства ворон, которые делят между собой территорию и даже гнезда. Они строят их из мокрой грязи на деревьях. Когда же нет воды — нет мокрой грязи, и птицы не могут построить гнездо.

Кажется, что эта необозримая равнина продолжается бесконечно и где-то далеко переходит в огромную центральную пустыню. Она настолько плоска, что каменистая гряда, поднимающаяся на несколько сотен футов над ее уровнем, вздымается, как горный хребет, с вершины которого, словно с корабля в море, можно увидеть линию горизонта. «Гряда», по направлению к которой мы двигались, называлась Ванканнисе. Она была усыпана кварцевыми камнями, в большинстве случаев ярко-красного цвета, и испещрена высохшими кустарниками, ощипывая которые стадо розовых от пыли овец поддерживало свое существование. Клинохвостый орел[53] рвал под скалой тушу мертвого кенгуру. Великолепные птицы эти орлы, с размахом крыльев от шести до семи футов, свирепыми когтями и красными гранатами глаз! У птицы, которую мы видели, голова и шея были золотыми, как у фазана, что говорило о ее нечистой породе: клинохвостые орлы темнеют с возрастом и в шесть-семь лет выглядят почти черными. Фермеры обвиняют их в нападении на овец, поэтому западноавстралийское правительство выплачивает щедрые премии за орлиные клювы. Специалисты же орнитологи утверждают, что орлы, как правило, убивают только ослабевших овец и пожирают уже погибших.

За весь день мы встретили одного скачущего кенгуру и еще гигантского, скрывающегося в тени дерева кулиба у крика. У него была маленькая заостренная мордочка, и смотрел он на нас умоляюще. Попасть в него из ружья было бы детской игрой, но мы не нарушили покоя крика, окаймленного эвкалиптами и акациями, которые бросали темную ажурную тень на красный песок. Нежная эта тень действует смягчающе, как примочки к больным глазам. После блеска кварцевых скал, сухого и резкого солнечного света, беспощадных и жестких тонов атмосфера здесь внезапно изменилась и наполнилась добром. Птицы пели и щебетали среди листьев. Кенгуру сидел под своим деревом, а мы под своим, не желая обижать друг друга.

Наш крик был сухим. Австралийские водные потоки не похожи на реки других стран. Вместо того чтобы объединяться, сливаясь в одну реку, они расходятся, словно пальцы руки, и исчезают в скалах и песках. Если идти вдоль крика, то он скорее заведет еще дальше в пустыню, чем приведет к реке (как это должно было пугать первых путешественников!).

Мы вспоминаем о первопроходцах с благоговением. Откуда черпали они силу и веру продолжать свой поход день за днем, неделя за неделей, сквозь жару, пустыню и полное безлюдье! Их должна была вести мечта. У исследователей Африки была мечта о сказочных царствах, Австралии — об огромном внутреннем море. Но моря здесь не было, были лишь уходящие в никуда крики, и даже редкая тень эвкалиптов оставалась мучительным воспоминанием.

Мы зашли в дом владельцев крика и розовых овец. Они жили в роще апельсиновых и лимонных деревьев, яблонь и груш, олеандров и роз. Все это произрастало на искусственно орошаемой земле. А вокруг этого маленького оазиса лежала в песках пустыня. Воды здесь почти не осталось. Половину овец уже пришлось вывезти. Проблема заключалась в том, куда их перевозить дальше. По всему западному Новому Южному Уэльсу от голода умирали тысячи животных. До конца засухи четыре миллиона овец должны были погибнуть страшной голодной смертью, а остальные три миллиона ходячих скелетов отправиться на скотобойню. Если первооткрывателям нужны были вера и смелость, то в равной степени они нужны были мужчинам и женщинам, которые поселились на открытой ими земле и должны были жить в том окружении, которое убило Р. Берка, Л. Лейхардта и многих других путешественников. На их глазах усыхали пастбища, исчезала вода, умирали овцы; они должны были выдерживать ураганы, сносящие крыши с домов; пронизывающие ветры, засыпающие их песком; мух и монотонность, страшную жару. Единственно, что им оставалось — это выстоять.

Скалы сказали: «Терпи».Ветер сказал: «Добивайся».Солнце сказало: «Я высушуТвои кости и потом похороню тебя».

Никто не мог бы выжить здесь, не обладая терпением и выносливостью.

Хозяйка дома высыпала на кухонный стол из коробки для сигарет горстку драгоценных камней — неграненый изумруд, агаты, бериллы, розовый горный хрусталь и другие нежной окраски камни. Она подобрала их на своем участке, который имела в Западной Австралии.

— Там они валялись кругом, — сказала хозяйка. — Едешь верхом по огороженному пастбищу в десять тысяч акров, а в глаза то и дело бросаются блестящие камни.

Под спинифексом[54] возможны залежи железной руды стоимостью в миллион долларов. Это другая сторона австралийской медали. Засуха может убить ваши стада, циклон — разрушить ваш дом, а на следующее утро вы можете найти богатейшую в мире золотоносную жилу, на будущий же год неожиданную удачу принесет стрижка овец и вообще где-то все еще ждет своего часа вечная мечта Австралии — огромное внутреннее море.

Трясясь по равнине, покрытой кустарниками, мы много раз проезжали мимо выбеленных солнцем костей, очищенных от мяса животными, питающимися падалью.

Неожиданно вдали показались какие-то люди.

— Охотники за кенгуру, — сказал Питер Бейли.

Лагерем охотникам служил старый самодельный фургон и палатка, окруженная пустыми банками из под пива. Из фургона вышел заросший недельной щетиной великан, темно-коричневый от загара, с волосатой грудью и мелкозавитой шевелюрой. Его покрытый татуировкой торс, казалось, принадлежал штангисту. Он приветливо улыбался.

Джим, в прошлом охотник за кроликами, теперь ловил кенгуру. Шесть ночей в неделю он выезжает на своем потрепанном грузовике с дополнительно установленной фарой. Одной рукой Джим регулирует фару, а другой крутит баранку. Свет гипнотизирует животное, и Джим стреляет из скоростного ружья двадцать второго калибра. Стреляет в бедро, чтобы не повредить шкуру, затем добивает беспомощное животное, потрошит его, отрубает задние и передние лапы. Когда ночная работа закончена, он возвращается и собирает обрубки мяса, которые перевозит в передвижную холодильную установку. Чтобы заработать на жизнь, Джим должен за ночь подстрелить сорок кенгуру или по крайней мере тридцать; семьдесят-восемьдесят — уже считается отличной добычей. Когда холодильник заполнен, вызывают по радио грузовик, который отвозит добычу для обработки в Брокен-Хилл, а затем туши направляют в Аделаиду. Перерабатывающие компании снабжают охотников передвижными холодильными установками и платят в среднем по три цента за фунт мяса. Только в Новом Южном Уэльсе имеется около шестидесяти предприятий по переработке туш кенгуру, каждое из которых нанимает примерно дюжину артелей профессиональных охотников.