The Мечты. Минор для мажора - Марина Светлая

к злости, весьма и весьма располагала погода, которая снова стала дождливой и слякотной, будто бы один-единственный солнечный день стоил всей этой влаги.

Впрочем, есть вероятность, что стоил. Плакать себе Юля позволить не могла. Рядом постоянно тусил Андрюшка, и пугать шкета слезами было нежелательно. Потому и к черту!

Прижавшись лбом к оконному стеклу субботним вечером, Юлька вглядывалась во тьму и думала о том, что трясет ее от негодования. От негодования, но никак не от волнения. В руках – снова чашка. Снова кофе. Она его могла и всю ночь напролет глушить, потому что до дрожи боялась заснуть и потерять ощущение злости, которое ее переполняло. Это было самое правильное, самое верное чувство из испытываемых. Какая уж разница, на что. Главное, что там, внутри этой злости – она сама, какой давно уже не была. Или, может быть, разучилась быть.

Анализировать все остальное Юлька пока не решалась. Да и как?

Нет, не сегодня.

Потом. Все-все, но потом.

Она кормила сына ужином, читала ему сказку, целовала его щечки, заглядывала в небесно-голубые глазки, а про себя твердила одно и то же: по-том. Потому что если добавить ко всему, что в ней бушевало, хотя бы одну честную мысль, то она попросту взорвется. Не может человек выдержать столько в одни-единственные сутки.

В начале десятого позвонил Дима и попросил собрать его чемодан. Он, дескать, намерен выезжать в ночь. Да, машиной. Да, так быстрее. Нет, обратно быстрее не получится. И следующий час Юлька злилась уже на него, потому что он снова не рядом.

Зато рядом его трусы и носки. Две свежие рубашки, свитер, джинсы и смена обуви. Встречи, как сказал Дима, предстоят неформальные, потому дресс-код не обязателен.

Потом он явился около одиннадцати, дежурно поцеловал ее щеку, подхватил чемодан и так же легко, как делал все, свалил из квартиры, сообщив, чтобы ждала его в понедельник вечером.

«Если нам повезет, мы заполучим Жанну Лесовую! Ну помнишь, которая пела в команде Татарова? Победительница «Войс-шоу» - радостно объявил он напоследок.

«И зачем тебе два дня?» - недоумевающе спросила Юлька, глядя на него и сосредоточенно пытаясь осознать, что чувствует, когда он до нее дотронулся. По всему выходило, что ничего. И с каких пор ничего? Или всегда – ничего? Невозможно!

«Да там еще в несколько мест надо по мелочи», - пространно махнул рукой Ярославцев и был таков. И невдомек ему было, что она не смотрела ни одного сезона «Войс-шоу», не слушает никакого Татарова и понятия не имеет, кто такая Жанна Лесовая. «Лісова» в ее памяти была только «пісня», и та – пьеса Леси Украинки. И этой информации ее мозгу было вполне достаточно для того, чтобы Юлька чувствовала себя нормальным и достаточно образованным человеком.

Ночью ожидаемо не спала. И, как и обещала себе, глушила чертов кофе, сидя за экраном ноутбука в надежде хотя бы немного поработать. С работой не клеилось тоже. Ни сосредоточиться не получалось, ни вникнуть хоть во что-то простейшее. В итоге она проснулась сидящей в кресле с ноутом на коленях в девять утра следующего дня, под бодрый и жизнерадостный возглас Андрюшки прямо напротив нее:

- Ам!

Это «ам!» заставило ее распахнуть глаза и ошалело посмотреть на сына.

- Не «ам», а «хочу кушать» или «я голоден», - поправила она Царевича. Тот мотнул головой и снова рявкнул детским писклявым, но уже очень «мужским» голосом:

- Ам!

- Повтори: хочу кушать, - потребовала Юлька, а в голове мелькнуло: «все такая же упрямая и все так же обожаешь спорить». Она быстро скрыла лицо в ладонях, то ли чтобы сын не видел ее растерянности, то ли чтобы руками стереть это выражение с себя, потому что растерянность тут точно неуместна.

- Я голодный! – объявил Андрюшка, видимо, тоже из чувства противоречия.

И в ответ на это Юля только и смогла, что отнять ладони от глаз и расхохотаться. По крайней мере, сын-то точно в нее. Не в Димку.

- Ну как скажешь, - сказала она пацаненку, отставила ноут на тумбочку и подхватилась из кресла, отправившись на кухню. Чтобы продолжить злиться уже там, только теперь будучи уверенной в том, что вся ее злость – исключительно на Богдана.

Да и как тут не злиться, когда он прямым текстом ей заявил, что делает то, что хочет? Даже если она – не хочет. Избалованный мажор. И ничто его не исправит. И плевать ему, что нужно ей и как она видит свое место в жизни. А ведь ее место здесь, на этой кухне, с Андрюшей. Смотреть, как он уплетает вареное яйцо, разделяя его на части. Белок отдельно, желток – отдельно. Ел он, надо сказать, одни желтки. Белок ему был не интересен и доставался матери.

Остальное время она посвятила тому, чтобы навести порядок в квартире и составить план, что делать дальше. Потому как делать что-то определенно надо было, иначе в следующий раз он снова застанет ее врасплох и еще чего похлеще отчебучит. Не Андрюшка, конечно, а Богдан.

То, что Моджеевский появится, оставалось лишь вопросом времени, потому что теперь уже настоящей осаде подвергалась она. И какого, спрашивается, черта?! Не видит он, что ли?! У нее своя семья, в которой она погрязла! Зачем ему это все? Из-за того, что десять лет назад они несколько месяцев с ума друг по другу сходили?

«А ведь он тебя отбивает», - сказала себе Юлька вечером воскресенья и совершенно ошалела от этой мысли.

«От Димки отбивает», - повторила она для надежности.

И наконец разревелась.

В понедельник, продолжая мысленный спор с Моджеевским, Юлька подхватила Андрюшку и уехала с ним в больницу – надо было пройти обследование перед садом. А во вторник оттаранить справки заведующей, чтобы Царевич мог начинать посещать ясли. Таким образом она исполнила первый пункт собственного плана по отваживанию Богдана: перекроила то расписание, которое было известно ему. Потому как в первый рабочий день недели Юлька должна была быть в магазине. И если сегодня он туда сунется, то найдет там Машку.

Удовлетворенно улыбаясь самой себе в зеркало заднего вида, Малич мысленно потирала руки, воображая, как Моджеевский свалит из «Vintage Lady Shop» не солоно хлебавши. Раз – ступенька. Два – ступенька. Вниз с крыльца по лестнице. И на лице – недовольство, на которое она бы с удовольствием посмотрела, если бы не необходимость не попадаться ему на глаза.

А к вечеру, часов в шесть, как и обещал, вернулся