Козленок в молоке - Юрий Поляков

Я достал одну из своих предыдущих работ – копии у меня подшиты в специальную папку – и начал перелицовывать. Делается это так. Например, в старом варианте читаем:

Реет над нами победное знамя,И, словно клятва, доносится клич:Мы счастливы жить в одно время с вами,Дорогой Леонид Ильич!

Кстати, это было одно из лучших моих приветствий. Рассказывают, еле переставлявший ноги Брежнев даже заплакал от избытка чувств. В результате я не только получил обещанный гонорар, но еще и бесплатную путевку в Болгарию на Золотые Пески. Там у меня состоялся головокружительный роман с черненькой и сладкой, как лакричный леденец, Снежаной из Тырново. Мы отплывали далеко от берега и любили друг друга в открытом море, захлебываясь счастьем и горько-соленой водой. Пожалуй, лучше мне было только с Анкой… Снежана втрескалась в меня по самое некуда. Она все допытывалась, неужели после всего случившегося мы можем расстаться, а я энергично кивал головой, что у болгар, в отличие от всех других народов, означает «нет, никогда!».

Она все время спрашивала, люблю ли я ее больше жизни, а я отрицательно качал головой, что по-болгарски, наоборот, означает «да». Неправда, что лучше всего объясняться с женщинами по-французски. Только – по-болгарски!

Но вернемся к приветствию. Понятно, что со времени написания предыдущего жизнерадостного текста политическая ситуация в стране резко изменилась, и приветствие настоятельно требовало принципиальных коррективов, отражающих новую объективную реальность в Отечестве. Подумав, я пересочинил так:

Реет над нами победное знамя,И, словно клятва, доносится клич:Мы счастливы жить в одно время с вами,Дорогой Михаил Сергеевич!

Конечно, не шедевр, но если чтец-декламатор сделает ударение на последнем слоге – «Сергеевич», – сойдет. Работа шла радостно и споро, но впоследствии, когда текст был уже готов и сдан заказчикам, возникли трудности. В частности, с этим четверостишием. И хотя я к тому времени сбежал в Семиюртинск, меня там разыскал – через Сергея Леонидовича – идеолог Журавленке, как раз курировавший это приветствие.

– Не пойдет! – крикнул он сквозь междугородный телефонный треск. – Вы игнорируете новые реалии общественной жизни. И потом, что это еще за «Сергеевич»? А производили впечатление сообразительного человека. Надо переделать!

Реалии к тому времени, не без моей помощи, действительно изменились: завыли свежие ветры и объявилась перестройка. Пришлось напрячься:

Свежими ветрами вздыблено знамя.Клич перестройки нам дорог и мил:Мы счастливы жить в одно время с вами,Дорогой Горбачев Михаил!

Новый вариант я переправил в Москву с Эчигельдыевым, вызванным на какое-то совещание. Через день снова позвонил рассерженный Журавленке:

– Вы что-то недопонимаете! Где новое мышление? И как вообще можно обращаться к генеральному секретарю по имени? Срочно переделать!

– Понимаете, я сделал это абсолютно умышленно…

– Тем хуже для вас!

– Выслушайте! Чем отличается новый лидер государства от прежних? Или вы считаете, Михаил Сергеевич ничем от Леонида Ильича или Константина Устиновича не отличается?

– Нет, я так не считаю! – поспешно ответил Журавленке. – Он руководитель нового типа.

– А раз он руководитель нового типа, то и обращаться мы к нему должны по-новому! Согласны?

– Согласен.

– А если мы обращаемся к нему по-новому – «Горбачев Михаил», то подчеркиваем тем самым его прирожденный демократизм!

– Вы так считаете? – после долгого молчания спросил Журавленко.

– Ну сами посудите, американцы ведь не обращаются к своему президенту Рональд Уилсон Рейган?

– Резонно. Я должен подумать.

Он подумал и разрешил все оставить, как есть, только попросил дописать еще кусок про новое мышление. Я дописал: очаровательные девчушки с большими белыми бантиками в косах под звонкий смех зала уносят со сцены «старое мышление» – мерзкие, неприлично сморщенные мозги из раскрашенного папье-маше, и приносят из-за кулис другие – из того же папье-маше, но большие, красивые, налитые соком созидательной мысли… Горбачев присутствовал на конференции и пришел от пионерского приветствия в восторг. Он только что встречался с Маргарет Тэтчер в Лондоне, и железная леди звала его попросту – Майкл. Генсеку очень понравилось, что во вверенной ему стране даже дети зовут его просто «Михаил». Приступая к реформам, он очень переживал, сможет ли расшевелить эту дремлющую азиатскую махину, а тут – сразу такой энергичный отзыв с самого юного фундамента державы! Забегая вперед, скажу, что Журавленко за чуткость к общественным переменам резко повысили. Впрочем, он и в самом деле оказался чутким человеком: одним из первых переметнулся на сторону Ельцина и в следующий раз позвонил мне как руководитель предвыборной кампании первого российского президента. По его заказу я придумал плакат, который вы все, конечно, помните! Вообразите: на огромном глянцевом листе в цвете изображены три богини (позировали, между прочим, победительницы конкурса «Мисс Бюст-1989»), а чуть в сторонке – задумавшийся Парис, очень похожий на рядового избирателя. Но главное – мои стихи:

На месте ПарисаЯ б выбрал Бориса!

Этот плакат был перепечатан всеми демократическими газетами и журналами. Меня пригласили в семиюртинский общественный комитет поддержки Ельцина и выдали в качестве премии сто долларов – это была первая честно заработная валюта в моей безвалютной жизни! Вполне возможно, что меня ждала блестящая политическая карьера, и Журавленко даже справлялся, когда же я наконец вернусь в Москву, но по трагическим обстоятельствам я медлил и к тому же имел неосторожность почти бесплатно сочинить агитационные стихи для кумырского отделения либерально-демократической партии:

Хочешь порядка во всем и всегда –Смело скажи Жириновскому – да!

Моя мелкая политическая беспринципность стала известна, это все и погубило. Увы, я слишком поздно понял, что беспринципность должна быть последовательной и крупномасштабной – только в таком случае можно рассчитывать на политическую карьеру. Именно так поступал сам Журавленко. Кстати, он уже сбежал от Ельцина и теперь организовал собственную партию демократического патриотизма. Подозреваю, что Журавленко сам теперь будет баллотироваться в президенты. Незадолго до вылета в Катанью я сочинил по его просьбе такую подпись к будущему предвыборному плакату:

Есть у демопатриотаЕжедневная забота –Смысл и жизни, и борьбы:Отряхнуть народ от лениИ поднять его с коленей,А Россию – на дыбы!

Но денег пока не получил…

Да, Горбачева погубила любовь к чутким, сметливо-переметливым соратникам. А Ельцина доконает его нездоровая любовь к сподвижникам, владеющим иностранными языками! Понятная слабость для человека, не получившего в юности порядочного образования… Но тут трудно удержаться и не вспомнить историю, приключившуюся с Недвижимцем. Он в свое время окончил сельскую школу, где иностранный язык по причинам бездорожья и удручающей удаленности от очагов культуры вообще почти не преподавали, если не считать уроков школьного завхоза, которого в конце войны немцы угнали на работу в Германию, но подоспевшие наши на полпути отбили и вернули домой. Так вот, Недвижимец, даже разбогатев, долго не мог жениться, потому что непременно хотел взять девушку, в совершенстве владеющую одним из европейских языков, предпочтительно английским. Он даже сваху за большие деньги нанял, и та все же нашла. Девушка была так себе, не первой свежести, но окончила спецшколу, стажировалась за границей и на языке Шекспира щебетала, как птаха. Первое время Недвижимец был положительно счастлив. Но потом стал замечать за своей женой разные странности: то она засмеется невпопад, то яичницу на сметане поджарит… Решил навести справки и выяснил: спецшколу она действительно окончила, но спецшкола эта была особенная, единственная в Москве, где применялась уникальная методика обучения иностранным языкам детей с дефектами умственного развития. Методика оказалась чудодейственной, ума она, правда, не прибавляла, но совершенное знание иностранных языков обеспечивала. Автор методики, он же директор школы, защитил на этом диссертацию и получил золотую медаль ВДНХ. А жена Недвижимца чуднела день ото дня. Тут как раз начались гайдаровские реформы, и она, увидав в телевизоре какого-нибудь министра-реформатора, хлопала в ладоши, пускала пузыри и кричала: «А я с ним в одной школе училась!..» Недвижимец хотел было развестись, да куда там h она уже забрюхатела. Сначала он очень переживал, особенно за будущего ребенка, но потом рассудил: если после окончания этой спецшколы люди аж до министров выросли, то что, собственно, беспокоиться… Сейчас его странноватенькому сыну только три года, но Недвижимец уже заранее оплатил ему место в этой замечательной спецшколе!