Хроники железных драконов (сборник) - Майкл Суэнвик

– А что произошло потом? – спросила Джейн. – После того, как ты нырнула в воду.

Гвен вздрогнула и с хмурой физиономией обернулась к ней. Но настроение у нее снова переменилось, и она улыбнулась.

– Я уходила вниз, вниз. Сначала вода была коричневая, как чай. Но вскоре она превратилась в черную, и я перестала видеть. Я не понимала, куда я двигаюсь – вверх или вниз, – но, наверное, все-таки вниз, потому что я не выныривала на поверхность. Легкие у меня болели, а уши – ты себе представить не можешь! – в уши словно вбивали гвозди. Меня щекотали маленькие усики – сперва нежно, словно пальцы тысячи крохотных любовников, затем все настойчивее. Потом они стали гуще, начали облеплять лицо, и тогда я уже тонула. И хотя я именно к этому и стремилась, сопротивлялась я как могла. Но от этого только больше запутывалась. Я билась и рвала корни, пока не оказалась укутана ими полностью, не в силах даже пошевелиться. И в этот момент что-то стукнуло меня по губам. Оно было мягкое, словно перезрелая груша, и размером где-то с кулак. Это же черное яблоко, в секунду сообразила я, по необъяснимой случайности выросшее гораздо ближе к поверхности, чем обычно. Я подумала, как сладко будет умирать со вкусом такого яблока во рту.

Гвен протянула руку и погладила Питера по джинсам. Он заерзал на сиденье, слегка раздвинув ноги, и она машинально принялась массировать ему внутреннюю сторону бедра.

– Я откусила большой кусок, но оно было никакое не сладкое. Оно было горькое, очень горькое. И хорошо.

– Мы почти добрались до самого интересного, – прошептал Питер, прикрыв глаза.

– Корни отпустили меня, и я стала подниматься, полная энергии, и вода становилась все ярче, ярче, ярче. Поверхность пруда надвигалась кругом света, а потом она разбилась на много кусков.

– Что такое черное яблоко? – спросила Джейн. На нее не обратили внимания.

– Я стоял у самой воды, когда она взметнулась оттуда. Это было самое фантастическое зрелище на свете. Только что ничего не было, и вдруг эта красивая, обнаженная… – Он подыскивал слова. – Словно в полночь взошло солнце.

– Но что ты там делал?

– Собирал пиявок. Для занятий по фармацевтике. Так что появление Гвен было особенной удачей, ведь с ее тела…

– Питер!

– …эти огромные зеленые и золотые кровососы свисали сотнями. Они были повсюду! На грудях, и на лице, и на ногах, и везде. Мы снимали их целую вечность.

– Ты сволочь! Ты обещал, что никогда и словом об этом не обмолвишься.

– Нет, не обещал.

– Я тебе запретила, а это одно и то же. – Она толкнула его в грудь, а затем принялась щекотать под ребра.

Беспомощный от смеха, он повалился на диванчик у окна.

– Грубиян! Скотина!

Лимузин несся по темнеющим улицам. Джейн на своем краю сиденья чувствовала себя счастливой и немного смущенной.

Гвен перестала щекотать Питера. Когда он пришел в себя, она принялась посасывать кончики его пальцев, один за другим, издавая губами негромкие влажные звуки.

– Скажи мне, чего бы тебе хотелось? – Она настойчиво заглядывала ему в глаза. – Скажи, чем бы ты хотел заняться?

– Ты знаешь, чего бы мне хотелось, – безнадежно отозвался Питер. – Только ты и я – одни, вместе, навсегда.

Красавица расслабилась на своем сиденье.

– Да, – томно произнесла она. – Разве это было бы не прекрасно?

Возможно, во всем был виноват порошок, хотя возбуждение от него давно прошло, оставив после себя лишь плоский пустой гул. Или все-таки его действие сказывалось на способности соображать? Как бы то ни было, Джейн проговорила:

– Послушайте. Жертва должна быть добровольной, так? И что случится, если вы просто скажете «нет»? Им придется использовать прошлогоднюю вице-королеву, а вы с Питером станете просто жить дальше. Сможете вернуться к нормальной жизни.

Глаза Гвен резко распахнулись.

– Я не хочу возвращаться к прежней жизни! – закричала она. – Я хочу, чтобы вечно продолжалась эта жизнь.

– Но…

– Ой, да что ты понимаешь?! – Она резко откинулась на сиденье. – Ты ничего не знаешь. Ты просто маленькая глупая лесовичка.

– Эй, это бестактно! – воскликнула задетая Джейн.

Питер делал успокаивающие жесты.

– Ах, теперь мы указываем другим, как себя вести, да? Мне подобная критика ни к чему! Могла бы просто подождать несколько месяцев и говорить обо мне все, что тебе угодно, не опасаясь задеть мои чувства! Так нет же, тебе надо оскорблять меня в лицо, пока я еще жива.

– Я…

Гвен заплакала.

Все складывалось ужасно.

– Скоро молл. Я выйду, хочешь?

– Мечтаю!

Лимузин притормозил рядом с моллом. Питер вышел из него вместе с Джейн, неуклюже ее обнял и сказал негромко, чтобы не услышала Гвен:

– Это у нее пройдет. Мы поедем, потанцуем, а потом вернемся ко мне и… Ладно. Не позволяй ей расстраивать тебя. Утром она снова станет сама собой.

Он улыбнулся призрачной, печальной улыбкой.

В итоге она оказалась в молле.

На скамейке возле миниатюрного поля для гольфа Джейн увидела Хебога и Саломею. Аттракцион был временный, сплошь звездные дорожки и дурацкие ветряные мельницы из фанеры, над которыми восседал скучающий великан-людоед, клюя носом в сложенные корытцем ладони. Никто не играл. Двое ее друзей сидели на скамейке вплотную, колени их прикрывал свитер.

Увидев Джейн, гном резко вытащил из-под свитера руку, чтобы почесать подбородок. Саломея покраснела, засуетилась и принялась складывать свитер. Изумленная Джейн сообразила, что под его прикрытием они тайно держались за руки.

– Привет, ребята!

Саломея удостоила ее сдержанного кивка.

– Привет, Сорри, – бросил Хебог.

– Так меня называет Крысякис. Я предпочитаю «Джейн».

– Да, кстати, что там у вас? – с любопытством спросил Хебог. – Вы разве больше не встречаетесь?

Призвав на помощь всю свою выдержку, Джейн сказала:

– Я и Крысякис никогда не встречались – ни в каком виде, форме или смысле. Когда-то мы были друзьями, но больше таковыми не являемся. Если будет угодно Госпоже, мы больше никогда не станем друзьями ни с какой стороны ни в одном из возможных вариантов обозримого будущего.

– Точно, он же сам говорил, что вы поцапались.

Прежде чем Джейн успела сформулировать нужный ответ, вмешалась Саломея:

– Слушай, ты видела в последнее время Рысака-Вонючку? У них теперь три с половиной глаза на двоих. В среднем глазу две радужки, одна каряя, а другая голубая. Круто.

Они поболтали еще немного, затем Джейн сказала:

– Я ищу что-нибудь для Гвен. Она в глубоком дауне, и я подумала, что подарок поможет.

– Типа свитера? – подсказал Хебог.

Саломея ткнула его под ребро.

– Нет, что-то особенное. Типа ювелирного украшения. Гвен любит драгоценности.

– Холода приближаются. Свитер лучше.

– Попробуй в «Доме Оберона», – посоветовала Саломея. – Если ищешь что-то действительно красивое. – Она быстро глянула на свое пустое запястье. – Ой, времени-то уже! Нам пора.

Войти запросто в «Дом Оберона» в нынешнем наряде Джейн не могла. Сначала требовалось украсть приличного вида блузку. В итоге она остановилась на жатом шелке персикового оттенка. Будь на Джейн туфли, пожалуй, сгодились бы и брюки, но, поскольку на ней были сильно ношенные кроссовки – а стащить туфли точно своего размера практически невозможно, – девочка решила вместо этого своровать дорогие джинсы. Еще понадобятся сумочка, косметика и шарфик на шею, последний – удовольствие не из дешевых даже с учетом вложенного в него труда. Дешевая бижутерия и шпионские очки должны были довершить образ. Один взгляд на развалюхи-кроссовки и пластиковые побрякушки в сочетании с одеждой от модных дизайнеров – и даже самый проницательный торговец решит, что перед ним эльфийская соплячка.

На все про все ушло три дня по субъективному времени. Периодически Джейн приходилось ложиться на дно, чтобы не раздражать охранников. И воровать еду. Ведомо одной лишь Богине, сколько походов в общественные туалеты понадобилось, чтобы довершить превращение.

Зато результат был налицо. Когда она ступила в «ДО», оренд едва ногу не подвернул, стремясь подскочить к ней раньше других приказчиков. Они обсудили, что бы Джейн предпочла, после чего ее подвели к третьей по роскошности витрине из всех имеющихся в магазине. Оренд отпер стеклянную крышку и откинул ее, чтобы клиентка могла поближе рассмотреть содержимое.

Джейн скучающим пальцем пробежалась по ряду брошей, и на одной ее палец остановился.

С первого взгляда брошь напоминала серебряный полумесяц, луну в какой-то из своих четвертей, поверхность которой на свету казалась изрытой кратерами, но, если на нее падала тень, превращалась в анодированную печатную плату. При ближайшем рассмотрении микросхема оказывалась замысловато вытравленным и заштрихованным лабиринтом, в сердце которого скользил крошечный, чистый как слеза изумруд. Джейн коснулась его единственным своим необгрызенным ногтем и смотрела, как он катится по сложной траектории в извивающейся черноте.