От греха подальше - Карин Либо

Роун наблюдал, как она распахивала настежь окна во всем доме, пока не добралась до спальни. Но там окно почему-то не хотело открываться. Она дергала и трясла оконную раму, но все напрасно.

Роун тихо подошел сзади.

— Дай я попробую.

— Нет! Я сама справлюсь.

Он взял ее за плечи и отодвинул в сторону, зная, что расстроилась она вовсе не из-за окна.

— Вик, все нормально. Ты ничего особенного не сказала.

Она обхватила себя руками и опустила голову.

— Нет, я не имела права спрашивать тебя о ней. Я ненавижу, когда меня спрашивают про отца, чтобы подробнее узнать, почему он умер так рано. Мне должно быть стыдно самой проявлять такое же нездоровое любопытство.

— Все нормально, — снова сказал он. — Ведь это я затронул тему о смерти близких. Твой вопрос не был проявлением нездорового любопытства, он был абсолютно естественным. Но на эту тему мне бы не хотелось распространяться.

— Понимаю. Больше об этом говорить не будем. — Они одновременно повернулись к окну, столкнувшись плечами. Виктория отпрянула, словно наткнулась на раскаленное железо.

Роун молча покачал головой, понимая, что она чувствует. Находиться так близко и не сметь касаться ее для него тоже было настоящей пыткой. Он и раньше встречал женщин, которые нравились ему, но оставались недоступными, и тогда он поскорее убирался от них подальше. Однако в случае с Викторией внезапно обнаружил, что согласен выдержать пытку неудовлетворенного желания, лишь бы быть с ней рядом.

А это значило, что она либо потрясающе сексуально привлекательна, либо он просто нуждался в женщине. Сколько времени прошло с тех пор, когда он последний раз позволил себе насладиться близостью с женщиной? Это было так давно, что он и не сразу вспомнил.

Виктория нашла стопку белых простыней в шкафу в холле и принялась застилать постель. Роун пытался помочь ей, но каждый раз, когда бросал взгляд на стоявшую по другую сторону кровати девушку, он испытывал почти непреодолимое желание уложить ее на эти белые хрустящие простыни и… В конце концов он занялся одеванием наволочек, оставив в ее распоряжении простыни и одеяла.

Когда они вернулись в дом, Нелва, переодетая в джинсы и фирменную майку Техасского политехнического, уже колдовала возле плиты с булькающими кастрюлями.

— Надеюсь, вы не против, если мы пока пообедаем тем, что у меня осталось, — сказала она. — Здесь несколько ростбифов и рис с подливой.

— Пахнет замечательно, — искренне восхитился Роун. Настоящие домашние блюда. Он уже сто лет не пробовал домашней кухни, не считая того куриного супа, которым в день приезда к Амосу угостила его Виктория.

Больше всего на свете он любил женщин и хорошую еду, но сам от них отказался. Случайно? Или намеренно? От чего он еще отказался в последние три года?

— Чем мы можем тебе помочь? — спросила Виктория.

— Вы можете сесть за стол, — сказала Нелва. — И положить лед в стаканы для чая.

— Я могу наколоть лед, — предложил Роун.

Виктория посмотрела на него, удивленая его неожиданно пробудившимся желанием внести лепту в создание домашнего уюта. Ну что ж, он, как любой нормальный парень, может вести себя вполне воспитанно, когда, разумеется, захочет. И почему-то ему сейчас действительно этого хотелось.

Обед был превосходный, и Нелва была просто прелесть, хотя Роун не мог припомнить, чтобы когда-либо видел мать и дочь так мало похожих друг на друга как внешне, так и по характерам. Нелва любила поговорить, Виктория же сдержанно молчала. Кроме того, у Нелвы была привычка — разговаривая, прикасаться к собеседнику, — и она все время тянулась рукой через стол, чтобы дотронуться до дочери. Она даже пару раз коснулась и руки Роуна.

Нелва поинтересовалась здоровьем Амоса, а затем стала расспрашивать их о поездке. Когда Виктория промямлила что-то вроде: «Да, мы видели один небольшой смерч, в общем, так себе, ничего особенного», Нелва повернулась к Роуну.

— Может, он действительно был «так себе» для уважаемого Метеоролога, — громким театральным шепотом проговорила она, кивая на дочь, — но вас-то он наверняка заставил поволноваться. Вы впервые видели торнадо?

— Да, впервые. Это было впечатляюще. — «Может, даже слишком», — мелькнуло в сознании Роуна, но он тут же громко сказал: — Будет интересно посмотреть фильм, который я снял. Вообще-то… У вас есть видеомагнитофон?

— Конечно. Прекрасная идея. Виктория никогда не дает мне смотреть ее видеозаписи.

Виктория отрицательно качала головой, глядя на Роуна, пока наконец он не понял, что сморозил глупость. Боже праведный, какой же он бесчувственный болван! Предлагать Нелве посмотреть фильм о торнадо, зная, что ее муж погиб во время этой стихии, было не просто бестактностью.

— М-м… Может, не сейчас? — спросил он.

— Я считаю, что его вообще не стоит смотреть, — одновременно с ним заговорила Виктория. Оба вдруг замолчали и смущенно посмотрели друг на друга.

— Что это с вами? — поинтересовалась Нелва. Затем она подмигнула и сказала: — Не рассказывайте мне сказки о том, что у вас пленка засвечена и только местами можно разглядеть кадры бушующей стихии — да и то с трудом. Вы просто боитесь провалиться перед публикой, не так ли?

— Мама! Это даже не… я хочу сказать… я никогда…

— Ой, только не волнуйся. — Нелва шлепнула Викторию по руке. — Правду говоря, девочка не унаследовала моего чувства юмора. — Затем она вдруг стала серьезной, вновь обратившись к Виктории. — Ты думаешь, что я не знаю, почему ты никогда не показываешь мне свои съемки торнадо? Виктория, девочка моя, твой отец погиб восемнадцать лет назад. Конечно, его убил торнадо. Но если бы я проливала слезы каждый раз, когда случается гроза, я была бы самой грустной женщиной в нашем городке. Поверь мне, фильм о торнадо вовсе не ввергнет меня в пучину меланхолии. Один торнадо виноват в смерти твоего отца, но я же не могу винить в этом все остальные. И ты тоже, так ведь?

— Разумеется, нет. Ты совершенно права, мама, — согласилась Виктория, — но иногда я об этом забываю. — Ее взгляд на долю секунды встретился со взглядом Роуна, и он понял, что она вспомнила о том страшном чувстве беспомощности, которое охватило ее, когда они попали в зону действия торнадо.

— Ну давай же, Виктория, — настаивала Нелва, — иди за кассетами. Я хочу посмотреть фильм.

В конце концов Виктория уступила, и Роун принес из фургона обе видеокассеты. Он смотрел фильм, сидя на диване между Викторией и ее матерью. Виктория хотела остановить ленту до того, как они начали спорить, но Роун не позволил. Пусть эта сцена навсегда запечатлеется у него в мозгу — на тот случай, если он когда-либо попытается о ней забыть, — с тем чтобы он ни разу в жизни вновь не совершил таких поступков, как это бездумное ничтожество на видеопленке.