В заповедной глуши - Александр Мартынов

— Я тоже про это думал, — сказал Валька. — Только немного не так. Я хочу с друзьями отца завязки установить. И тогда…

— Может, твоим предкам побег устроить удастся? — понизил голос Витька. — А что, я тебе точно говорю, бегают не только в кино. Сплошь и рядом бегают. Или вообще выкупить их. Я честное слово любые деньги дам. Вот сразу.

— Спасибо, Вить, — искренне поблагодарил Валька. Эта мысль увлекла его. — Может, и попробуем. Вот дойдём, определимся на месте… И с оружием и вообще.

— Можно и ещё людей найти, — совсем тихо сказал Витька. — Ты знаешь, сколько ребят согласятся? Вот прямо с места не сходя можно найти. А мы всё организуем. Терпеть без конца — тоже не вариант… А сколько отсюда до этого озера?

— До Нарочи, — напомнил Валька. — Если по прямой — километров двести шестьдесят. А так все триста. Если с попутками и прочим будет везти — дней за пять доберёмся, как считаешь?

— Должны, — уверенно ответил Витька. — Но тебе всё равно надо поосторожней, так что рисковать не будем, чего там… Слушай, — вдруг как будто опомнился Витька, — вот мы говорим, говорим… А если там тебя одного ждут? А тут я: привет, вам оно не надо?

— Я один не останусь, только с тобой, — неожиданно сказал Валька. И смутился. Витька, похоже, смутился тоже и грубо сказал:

— Ты что, влюбился?

— А иди ты… — дружелюбно ответил Валька. — Давай спать, а?

И они добирались.

Где пешком, где на попутках, где на местных автобусиках, ночуя то в лесу, то где-нибудь в селе, где их ещё и кормили, отказываясь брать за это деньги. Врали, если их спрашивали, что в турпоходе — им верили или делали вид, что верят. Люди тут были проще, чем в России и многие жили беднее, пожалуй, но… как-то равнее, что ли? В том смысле, что не было видно ни бомжей, ни роскошных особняков… В магазинах не было того изобилия, которым поражали прилавки в России, зато менты ходили по улицам без оружия и было чище, намного чище. Дальше к западу всё чаще слышалась белорусская речь, мелькала польская, а в русских словах скользил непривычный, но приятный акцент — и всё-таки русский понимали все и не отказывались говорить на нём. Как-то вечером Витька сказал Вальке, что тут у людей «хорошие глаза». И Валька понял его.

Точнее, пожалуй, и сказать было нельзя.

РЕМАРКА В НАЧАЛЕ ЛЕТА

С В Я С Ъ Ц Ы

В том лесу голубоватые стволы

Выступали неожиданно из мглы…

Н. Гумилёв.

1

Начинало светать.

Не удивительно — в июне светает, считай, в три часа. Костёр пригас, никто не озаботился его реанимировать. Витька, казалось, спал — привалился к груде хвороста, которая так и не пригодилась, и не шевелился. Но я видел, как в сумраке поблёскивают белки его глаз. Мальчишка вряд ли знал, что я на него смотрю и что я вижу в темноте почти так же, как на свету.

Валька повозился и наконец подложил на рдеющие угли хворост. Тот ярко вспыхнул.

По лицам мальчишек забегали быстрые тени.

— Вот и вся история, — сказал Валька и посмотрел на меня.

— Почему ты мне это рассказал? — я сел удобнее. Спать мне не хотелось, я мог не спать долго, а вот парням надо бы и выспаться… ну да успеют, никто никуда не гонит.

Валька недоумённо пожал плечами. Ответил Витька — ответ был неожиданным:

— Потому что вы хороший человек.

— Уверен? — ошарашено спросил я. Витька усмехнулся углом рта:

— На сто процентов. Я раньше мог ошибаться. А последнее время как-то так выходит — погляжу на человека подольше и знаю…Вот и с Валькой тоже так у меня вышло… Сперва я не понял, какой вы. А вот когда деньги, — он с ненаигранной небрежностью кивнул в сторону сумки, — выпали, я видел, как вы на них смотрели. Вам ведь они не нужны.

— Ну вообще-то деньги мне нужны, — заметил я. — Очень даже. Но… ты прав. Отбирать их я не стал бы даже у младенца, а уж с вами двумя я могу и не справиться…

Они засмеялись — дружно и искренне. А меня толкнуло тяжёлой привычной злостью, и я увидел воочию, как прыгает в моих руках послушный «калаш», как рубят, рассекают длинные строчки разбегающихся тварей, как перекашиваются поносным ужасом лица «всенародно избранных хозяев» и их холуйчиков, как взвиваются на тугих струнах верёвок над ревущей толпой корчащиеся тела в обделанных дорогих костюмах… Да хотя бы за этих двух пацанов, чем плохо и разве мало?

— Надо поспать, — я встал и потянулся. — А точнее — просто выспаться. Подольше. Вообще-то шагать рекомендуется по холодку, но мы уж правило нарушим… Будем спать и спать, пока не выспимся. Как вам такой план?

Они закивали. Валька, вертя в пальцах ветку, спросил:

— А вы… вы не знаете про моих…отца и маму?

— Знаю, что они арестованы, — не стал кривить душой я. — Они в Бутырке.

— В Бутырке… — прошептал Валька. И уткнулся в локтевой сгиб. Без слёз, просто чтобы не видели его лица. Кажется, слёзы мальчик уже все выплакал…

…Моя канадская палатка была рассчитана на четверых взрослых мужиков. Поэтому места в ней оказалось предостаточно. Я дал мальчишкам улечься, сидя возле костра, строгая ножом деревяшку и размышляя о превратностях судьбы. Мальчишки шептались в палатке — неразличимо даже для моего слуха, но вяло. Интересно, Витька и правда может чувствовать, каковы намерения людей? От его жизни ещё и не такие умения приобретёшь… А Валька — попроще. Хоть и… посложнее. Этакий настоящий лорд, вдруг оказавшийся в трущобах: вполне может за себя постоять кулаками, но знать не знает, как выглядит бордель, а как — приличное заведение…

«Ты-то сам много в них разбираешься, — усмехнулся я. — Что в борделях, что в приличных заведениях… Как Иманта скажет: «Тиккайа тфар исс тиккого лесса.» Чухонка чёртова.» Я негромко засмеялся вслух, дотянулся до рюкзака и снял одеяло. Отодвинул ботинки от углей, закинулся одеялом поплотнее. Покарал одиночного комара, начавшего устраиваться на моём носу в чаянье раннего плотного завтрака.

И, прежде чем закрыть глаза, уложил под одеялом рядом с правой рукой «бердыш».

На всякий случай, как говорил в детстве один мой приятель и тёзка…

…Я проснулся оттого, что надо было просыпаться. Приоткрыл глаза, не шевелясь.

Здоровенный барсук хладнокровно рылся рядом с окончательно погасшим костром.

— Пошёл, скотина, — предложил ему я, не шевелясь. Он подскочил, мотнул толстым задом и канул в хлеб. Тогда я открыл глаза полностью.

Было почти двенадцать. Неплохо, я уже должен в это время подходить к кордону. Искать начнут, точно. Уже ищут даже.