Маркиз де Боливар - Лео Перуц
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вблизи городской стены, на том месте, где еще недавно всегда собирались женщины полоскать белье, мы сели в челнок. Я взялся за весла, а Монхита со своим узелком примостилась у меня за спиной.
Из города, со стороны рыночной площади, до нас доносились выстрелы. Это был скверный признак. С повстанцами начался настоящий бой, и, конечно, одолеть их было нелегко, ведь полковник зря не велел бы открыть огонь... Донон пожал мне руку на прощание. Я видел по его лицу, что его одолевают сомнения и боязнь, что мы больше не увидимся, так как мое предприятие было опасным и за его исход нельзя было поручиться.
Сырой ветер бил мне в лицо, я медленно и по возможности бесшумно работал веслами, вдыхая свежий запах воды. По реке плыли хлопья снега и мелкие льдинки, борт лодки временами почти касался растущего в воде тростника. Иногда я даже опускал голову, чтобы не удариться о ветвь дерева: эти голые сучья далеко протягивались над водой. Вдали поблескивающая полоса реки уже совсем сливалась в сумерках с прибрежным кустарником в сплошную темно-серую ночную тень.
Там, где река делает первый поворот, меня окликнул наш постовой. Я отозвался. Старший лейтенант фон Фробен подошел, узнал меня и удивленно спросил, с какой целью я затеял поездку к противнику. Я сообщил ему, сколько считал полезным.
И я узнал, что наши линии заняты очень слабо, большую часть солдат отвели в город, так как мятеж опасно развернулся и полковник оттеснен повстанцами в центр города.
- Если только герильясы этой ночью нас не атакуют, - озабоченно добавил фон Фробен и тревожно поглядел в сторону вражеских позиций.
Монхита ничего не поняла из нашего разговора, но при упоминании о полковнике вопросительно взглянула на меня.
Я греб дальше.
- Мы скоро доберемся? - спросила Монхита.
- Скоро.
А она забеспокоилась.
- Впереди я вижу костры - это серренос? - спросила она. Серренос - так называли горожане герильясов; это слово означает "горцы". - Куда же вы меня везете?
Я посчитал, что пора сказать ей правду.
- Я привез вас сюда, чтобы отдать под защиту вражеского командира.
Она слегка вскричала и в ужасе уставилась на меня.
- А господин полковник?!
- Вы с ним больше не увидитесь!
Она вскочила, и лодка закачалась, рискуя перевернуться.
- Так вы меня обманули?! - испуганно закричала она, и я ощутил ее дыхание на затылке.
- Я должен был это сделать, и вам с этим придется смириться.
- Отвезите меня обратно, или я буду звать на помощь!
- Можете звать на помощь, теперь это бесполезно. Наши постовые не пропустят вас обратно в город!
Она в отчаянии продолжала умолять, грозить и жаловаться, но я остался твердым. В моей голове, помню, крепко засела мысль, что вместе с Монхитой я увожу из города несчастье нашего полка. Ради нее были поданы первый и второй сигналы, предписанные маркизом де Болибаром. Она была повинна в том, что мы повздорили с Гюнтером, в том, что теперь он - мертвый или умирающий - лежал в комнате Эглофштейна. И если она вновь увидит полковника, то может выплыть наша подлинная тайна на погибель ему и всем нам.
Она перестала умолять, поняв, что это напрасно. Я слышал, как она тихонько молилась. Всхлипывая, она страстно шептала вперемежку латинские и испанские слова.
Потом умолкла, и я слышал только тихие вздохи и слабые стоны.
Тем временем я догреб до второго поворота. По обоим берегам плыли огромные сторожевые костры герильясов, обливая всю ширину реки огненными отблесками. Тени людей скользили на берегу - туда и сюда. Затем меня окликнули по-испански, раздался предупредительный выстрел, и пуля вспахала воду недалеко от лодки.
Я бросил весла, поднял в левой руке зажженный перед этим факел, а в правой - большой белый платок. Лодку снесло влево, и она уперлась в берег. Со всех сторон сбегались герильясы с фонарями, факелами, с ружьями наготове и саблями наголо. Их было, наверное, не меньше сотни, и среди них я распознал по алому плащу английского офицера и даже узнал форму - он был из нортумберлендских стрелков.
Я вскочил на ноги, размахивая моим импровизированным белым флагом, направился к английскому офицеру и доложил ему, стоя под дюжиной винтовок, нацеленных на меня, по какому поводу я прибыл во вражеский стан.
Он молча выслушал меня, подошел к Монхите, помог ей вылезти из челнока на берег. Я хотел последовать за ними дальше, но чья-то тяжелая рука стиснула мое плечо. Я обернулся - и узнал известного нам по описаниям полковника Дубильную Бочку...
Я узнал его мгновенно. Он стоял, опираясь на толстую трость, его мощные ноги были обмотаны тряпками. За его красным кожаным поясом торчали нож, пистолет, патронные мешочки и кисет - как оказалось потом - с чесноком и ломтиками хлеба. На шее у него висела связочка сухарей, словно четки, нанизанные на шнурок.
- Сейчас вы прежде всего мой пленник! - прорычал он. - А дальше посмотрим!
- Я пришел как парламентер! - запротестовал я. Полковник Сарачо засмеялся с явным удовольствием.
- Тухлая рыба, - сказал он. - Пусть это черти дуют один другому в уши. Отдайте саблю!
Я еще помедлил, прикинув расстояние до лодки. Но прежде чем я успел принять решение, английский офицер повернулся ко мне и нетерпеливо проговорил:
- Ваш командир посылает нам странные подарки. Девушка покончила с собой. Она уже мертва, насколько я понимаю...
- Мертва? - вскричал я и бросился к лодке, но Сарачо Дубильная Бочка отшвырнул меня, сбив с ног, затем нагнулся над Монхитой и осветил ее лицо фонарем.
- Точно, капитан. Мертва... - каркнул он. - Что нам теперь с ней делать? Вы что, французский щенок, привезли ее нам для отпевания?
Я молчал, совсем растерявшись, а он вдруг издал странный, видимо удивленный возглас, похожий на гневное ворчание большой кошки.
И сразу выпрямился, долго, испытующе глядя на меня. И совсем другим, почти потрясенным голосом выговорил:
- Так это - оно?! Новые ножны для моего кинжала? Сигнал! Отлично. Вы наш! Внимание!
Он выхватил из-за пояса пистолет. Я вообразил - против меня - и успел еще схватиться за саблю. Но он выстрелил в воздух и тут же дал пронзительный свисток. Я узнал сигнал герильясов. Это значило: тревога, общая, с передачей всему войску.
Толстая темная фигура полковника Сарачо закрывала от меня лежащую на земле Монхиту. Но вдруг я увидел кинжал маркиза де Болибара с рукояткой, изображающей Мадонну на коленях перед телом Христа... Третий сигнал!
Я зашатался, теряя землю под ногами. Люди, факелы, деревья вокруг меня медленно поплыли, кружась, колеблясь... глаза мои видели - или помнили? только этот дьявольский нож, этот сигнал, а с его клинка еще падали последние капли крови Монхиты...
Из оцепенения меня вывел резкий голос - чужой голос, громкий и гневный, полный нетерпения:
- Третий знак! И ты сам подал его!
Ясно, это была моя мысль, но она говорила со мной, словно это был один из врагов. Но она была моя - она звучала по-немецки, а ни англичанин, ни Сарачо не говорили бы так, они пользовались в отношениях с нами французским языком...
- Доложите тому, кто дал вам задание... - услышал я словно бы издали голос полковника герильясов, очнулся от затмения и увидел, что меня поддерживают оба - Дубильная Бочка и английский капитан. - Доложите, что мы через четверть часа - во имя всех ангелов и святых! - начинаем атаку! Ах, Бог мой, да вы это или не вы? На сей раз я не верю своему впечатлению, господин маркиз!
Дубильная Бочка отступил на шаг, высветил мое лицо фонарем и начал смеяться.
- Сдается мне, я видел господина раньше! Но тогда на вас были сафьяновые сапожки и шелковые панталоны с чулочками! Как ваше мнение, капитан О'Каллаген?
Английский офицер весело улыбался.
- Я очень рад! Несмотря на переодевание, вас нынче узнают, господин маркиз! Как я уже однажды имел честь вас заверить. Ваше лицо - из тех, какие не забудешь до смертного часа!
- Господин маркиз великолепно выполнил свое дело! - с признательностью проворчал полковник Дубильная Бочка. - Раз в городе - восстание, то нам будет легко. Через четверть часа - штурм!
И мне, лейтенанту Йохбергу, гренадеру полка "Нассау", при этих словах почудилось самое страшное: будто я действительно стал испанским маркизом де Болибаром, и я чувствовал в этот миг гордость триумфа; ведь это я подал сигнал, и дело теперь было завершено...
Потом наваждение исчезло, я снова стал собою - в отчаянии, тоске и ужасе я должен был бежать, прорваться в город, поднять тревогу, предупредить...
Одним прыжком я очутился в лодке.
- Куда вы, господин маркиз? - удивился английский офицер. - Останьтесь с нами, ведь ваша задача выполнена...
- Еще нет! - крикнул я, и челнок понесся вниз по течению.
Глава XVIII. ГИБЕЛЬ
Об этих последних часах гибели, о последней ожесточенной и бесполезной борьбе полков "Нассау" и "Наследный принц" моя память сохранила весьма немного - и я благодарю небо за это. События того вечера в моем воспоминании сливаются в теневую, путаную картину: огонь, кровь, суматоха, снежный буран и пороховой дым... Капитана фон Эглофштейна я больше не видел. Брокендорфа - как во сне. Много лет спустя, дома, в Германии, мне в дождливую ночь приснился сон: я увидел Брокендорфа, как он, преследуемый четырьмя испанцами, выскочил из горящего дома. На нем не было ни мундира, ни рубашки, я видел его мохнатую грудь. Одной рукой, прикрытой намотанным плащом, он отбивал удары, в другой - крутил саблю. Раза три или четыре он ударил ею, потом она выпала, а он повалился на землю.