Завещание ведьмы - Валерия Леман

Впору было разрыдаться, как во сне: пусть я и не в Альпах, но разница небольшая – замерзнуть здесь можно ничуть не хуже!

Я сделал несколько энергичных взмахов руками, пытаясь сохранить блаженное тепло в теле; развернулся в сторону и едва не застонал от радости: балкон был двойной! Нужно всего лишь перелезть через перегородку, чтобы попасть к соседям. Ну, а там уж я решил стучаться-ломиться к милым людям в дверь, покуда не откроют и не выпустят меня на волю. Остается надеяться, что к тому времени мою куртку на улице никто не успеет подобрать.

Я легко перемахнул через перегородку и едва не навернулся – под ногами было нечто неустойчивое типа скамеечки. Я нагнулся – что там еще такое?

– Черт!

Я действительно «шагнул» на небольшую скамеечку, на которой был установлен накрытый газетой противень. Я приподнял газету. Боже мой, вот чего не видел сто лет! На противень были выложены аккуратными рядами домашние пельмени, изрядно примятые по центру моей ножкой сорок третьего размера. Эта картинка неожиданно дала мне очередное воспоминание.

Во времена золотого детства, когда мы приезжали под Новый год к бабе Варе в Перепелкино, то была почти святая церемония: все семейство рассаживалось за широким деревянным столом лепить пельмени. В центре стола стояла миска с фаршем, бабуля раскатывала тесто и рюмкой «нарезала» аккуратные кругляшки, а все остальные занимались художественной лепкой.

Лично у меня пельмени никогда не получались аккуратными и ровненькими – они непременно разваливались и вообще выходили какими-то неуклюжими, доводя меня до слез. Баба Варя только трепала меня по плечу: «Не реви, мужичок! Поваром не будешь, атаманом станешь!»

Тогда за один вечер мы налепливали десять противней и деревянных досок того же размера. Их ставили на полки в холодные сени, где они и хранились энное количество времени, убывая изо дня в день по мере роста семейного аппетита. И вот теперь передо мной была жалкая копия – единственный противень на продрогшем балконе пятого этажа дома в Глухове.

Я выпрямился, мгновенно ощутив, как по всему моему телу прокатилась ледяная волна. Алкоголь уже испарился изо всех моих щелей, я находился в идеальном вытрезвителе, благодаря бога, что запаниковавшая Ляля не швырнула через мою голову и ботинки – по крайней мере, я стоял в этом леднике обутый. Впрочем, если продолжать благодарить небеса, так стоит упомянуть и свитер, что остался-таки на мне, несмотря на то, что я испытывал страстное желание его скинуть…

Я задрожал от холода и тут же приказал себе не опускать рук: зарядка, зарядка, руки – вверх, руки – вниз! Энергичные движения, тут же – легкий бег на месте, наклон вниз, еще наклон, еще…

Во время очередного наклона на глаза мне попался все тот же противень с пельменями, накрытый сложенной газетой. Я, сам не отдавая себе отчета, автоматически взял газету. Разумеется, это был один из номеров местной районки – «Зари Глухова». Я опять-таки автоматически взглянул на номер: у меня в руках был тот самый номер семьдесят один пятилетней давности!

Это чудо на какие-то минуты бросило меня в жар и окрылило. Надо же, в подшивке газеты того самого года пропал один номер, дубликат которого не удалось найти ни в самой редакции, ни в районной библиотеке – нигде! Ну а поскольку речь шла не о центральной прессе и не об историческом номере, можно было поставить крест на планах когда-нибудь ознакомиться с тем самым выпуском.

И вот надо было, чтобы Ляля пригласила меня на интим-вечер и чтобы ее супруг неожиданно вернулся, звякнув из подъезда, так что мне только и оставалось, что выскочить на балкон, а с него перебраться на балкон соседей, и здесь наступить на соседские замороженные пельмени, накрытые тем самым искомым номером газеты!

Трясущимися руками я как можно более аккуратно свернул газетку и сунул ее в ледяной карман своих ледяных джинсов. После этого я решительно шагнул к двери, наклонившись к темному стеклу. Все было полной неизвестностью: мрак и тишина, черный квадрат окна, за которым, скорей всего, соседи Ляли давно мирно спали. Я сделал еще несколько энергичных взмахов руками-ногами и, не в силах больше терпеть холод, постучал в дверь балкона.

Правда, тихо и неуверенно, и ответом мне была тишина. Но холод – не тетка, а потому в голове моей словно зазвучал «Танец с саблями» из моего детства, когда мы всем семейством ходили на балет «Гаянэ». Я, размахивая обеими руками, будто саблями, подпрыгивая и даже пытаясь вытворять ногами нечто в духе лезгинки, застучал в темную балконную дверь настойчивее и мощнее, от души надеясь, что на мой стук, постепенно превращающийся в грохот, не откроется соседская дверь и передо мной не появится подозрительная мина супруга Ляли.

Все завершилось благополучно. В какой-то момент моего адского грохота дверь неуверенно открылась, и в темном проеме показалось бледное от ужаса лицо взъерошенного дедка, который пялился на меня, как на привидение.

К этому моменту я так продрог, что сил на сантименты и объяснения у меня уже не оставалось. Поэтому я попросту отодвинул дедка в сторону и решительно ворвался в блаженный рай его теплой квартирки.

За спиной дедка стояла, точно также трясясь от страха, как мышь перед кошкой, такая же бледная и взъерошенная бабулька. Я несколько мгновений постоял, наполняясь теплом, едва не застонав от наслаждения после ледяной тряски, пару раз глубоко вздохнул, широко улыбнулся и ринулся на выход, бросив любезным хозяевам на ходу:

– Благодарю за помощь Бэтмену! Двигатель отказал.

Я без труда открыл замок их входной двери и, за какие-то секунды скатившись вниз по лестнице, выскочил из подъезда. Слава те господи, моя куртка лежала на снежном сугробе по соседству с букетом роз. Я поспешно натянул ее, застегнулся и, поскольку моя шапка нигде в округе не просматривалась, попросту поглубже натянул капюшон и вприпрыжку рванул домой – вперед, в нижнюю часть поселка, к дому бабы Арины на улице Цветочной.

Ночь открытий: убийца без лица

Сами понимаете, едва я вошел в дом, как первым делом включил чайник и выпил подряд три чашки чая, обжигаясь, но торопливо глотая блаженное тепло. Эта ночь на балконе навеки останется самым ярким воспоминанием моей жизни, я даже мимолетно подумал, что наверняка ее будет приятно вспоминать в жаркие дни лета, когда не знаешь, куда себя девать от изнуряющего зноя.

Пока же, согревшись чаем и самой атмосферой дома, котом Мавриком, который, словно почувствовав мое состояние, запрыгнул, уютно устроившись у меня на коленях, поверх пледа, я ни о чем не думал, не вспоминал, не размышлял – я просто блаженствовал, вновь очутившись в тепле и уюте.

Вот так-то – каждый день, просыпаясь и засыпая в тепле, ощущая морозец лишь в приятных для самочувствия дозах, мы теряем цену этому благу – теплу в наших домах. «Что имеем – не храним, потерявши – плачем». Да уж, никому не пожелаю попасть в январский вечерок на балкон без верхней одежды!

Итак, согревшись и ощутив первые симптомы простуды, что после всех приключений вечера было неудивительно, я решил не откладывать ничего на завтра, а потому поспешил достать из кармана смятый номер серой от времени и выцветшей от солнца газеты.

Этот номер семьдесят один ничем не отличался от своих собратьев, что я просмотрел в той самой подшивке. Первая полоса – официоз: статьи о совещаниях и собраниях в администрации района с фото, на которых мужи районной власти вдумчиво слушали очередного докладчика. Скука серая – недаром я всю жизнь на первые страницы более-менее официальных газет бросаю лишь беглый взгляд.

Вторая-третья полосы были ненамного интереснее: отчеты о работе различных ведомств и учреждений, каждое из которых, разумеется, душу отдает на своем поприще. Медики триумфально спасают чужие жизни, налоговая успешно вытрясает из народа налоги, педагоги чудеса творят с подрастающим поколением, а полиция блестяще раскрывает преступления.

Конечно, отчет о деятельности полиции я прочел более внимательно, а вдруг здесь и зарыт наш троянский конь! Но нет, ничего цепляющего в заметке не было и в помине, сплошные цифры-проценты роста-снижения преступности в Глуховском районе.

Разворот, третья и четвертая полосы, были, во-первых, цветными, во-вторых, всецело посвящались песням и пляскам, освещая культурную жизнь Глухова. Тут были зарисовки о чудо-бабушках, что вязали дивные носочки да кофточки малышам, о местной художнице, малюющей лебедей и розы; более интересным мне показался репортаж с хоккейных состязаний, включавший серию снимков фотографа – прешественника Петра Ночникова по фамилии Репин: искры ледяной крошки из-под коньков румяных хоккеистов, прыгающие от восторга зрители…

Шестая-седьмая страницы были отданы телепрограмме на будущую неделю, а последняя, восьмая, страница почти целиком занята поздравлениями, объявлениями и письмами читателей.