Город темной магии - Магнус Флайт

– Никуда я не пойду! – заявила Сюзи.

– Сара, не открывайте глаза, – прошептал Макс, укладывая ее на низкую софу. Ворсистая материя колола кожу. Щеку ласкало дыхание Макса. Несмотря на все пережитые ужасы, это было настолько чувственное прикосновение, что ей показалось, будто она вот-вот заплачет или закричит, или у нее случится оргазм.

– Сара, сперва вам надо просто ко всему прислушаться, – наставлял ее Макс. – Вы должны услышать музыку. Попробуйте отыскать звук виолончели и следуйте за ним.

Держа веки плотно закрытыми, Сара действительно различила игру нескольких оркестров – те исполняли классическую музыку одновременно. Она сосредоточилась на какофонии, вслушиваясь в гомон инструментов.

В конце концов Сара нашла виолончель. Бах. Сюита для виолончели номер один. Сара знала ее, как ритм собственного сердца. Она сконцентрировалась на нотах, игнорируя оркестровый шум, и на нее снизошел покой: запахи тоже разделились на отдельные потоки – она уже могла различить чад свечей, аромат духов. И запах рыбы.

Сара медленно открыла глаза. В комнате было жарко натоплено. Размытые фигуры проплывали перед ней, накладываясь одна на другую. Кто-то сидел за столом, слушая музыку.

– Что вы видите? – спросил Макс.

– Люди за обеденным столом, – пробормотала Сара. – Я не могу…

Сара зажмурилась, прикладывая все усилия, чтобы не упасть в обморок от напора текущей сквозь нее музыки.

– Не бойтесь. Следуйте за мелодией, а когда будете готовы, сосредоточьтесь на людях в комнате, – прошептал Макс.

Сара представила себе энергию баховской мелодии как единую нить и принялась скользить вдоль нее сквозь путаницу остальных звуков. Затем очень осторожно она открыла глаза и обнаружила, что ее окружают люди в одежде начала девятнадцатого века. Мужчины в длиннополых куртках и облегающих атласных штанах до колена, дамы в платьях с глубоким вырезом и высокой талией. У женщин возле ушей вились крутые локоны. Когда Саре удалось сфокусировать взгляд, глядеть на них было не столь мучительно, как прежде, – ощущения не сметали ее, подобно струе из брандспойта, а скорее обдавали, как душем. Она даже могла видеть Макса и Сюзи, хотя и нечетко. Макс внимательно наблюдал за ней, Сюзи была озабоченной и тревожной.

– Как ты, милая? – спросила Сюзи.

– Я вижу их, – пробормотала Сара. – Они обедают.

Она вздрогнула, уворачиваясь от официанта, проходившего мимо с подносом жаркого. Макс обхватил ее руками за плечи и повел по направлению к столу.

– Кто сидит на третьем стуле? – спросил он.

Сара аккуратно приблизилась к спинке стула, о котором упомянул Макс. Она поняла, что мебель в прошлом и настоящем не изменилась. В той реальности, где находились Макс и Сюзи, стул был тем же самым, но старым, с рваной обивкой и местами облезшей краской. А в прошлом, которое видела Сара, стул был как новенький.

Она наклонилась, потрогала деревянную полированную спинку, чувствуя облегчение от того, что ощущает под пальцами нечто плотное.

– Взгляните на человека, сидящего на стуле, – произнес Макс.

У мужчины были густые темные волосы. Черная суконная куртка, отвороты высокого белого воротничка в грязных пятнах, вокруг шеи намотан широкий красный галстук…

Сару пронзило странное беспокойство. Мужчина разговаривал с дамой, сидевшей по соседству, и без церемоний набивал рот едой. Он повернулся, чтобы залить съеденное доброй порцией вина, и Сара оказалась с ним лицом к лицу.

– Бетховен, – выдавила Сара.

Она едва смогла выговорить его имя. Нет, не может быть! Это было действительно невероятно, но перед ней сидел Людвиг ван Бетховен! Сара годами рассматривала его бюст, который жил на ее письменном столе. В ее желудке что-то перевернулось, к горлу подкатил ком.

Это всего лишь видение, напомнила она себе.

– Бетховен? – переспросила Сюзи. – Какого…

Макс, кивнув, дал ей знак молчать и мягко спросил:

– Что он делает?

– Ест. И флиртует. И, э-э… рыгает.

Бетховен! Величайший композитор из всех когда-либо живших на свете. Ест… Точнее, жрет, если быть откровенной. Что же это за наркотик-то такой?

– Сара, что происходит? – спросил Макс.

– Безумие. Я его вижу и… всех остальных. Как будто смотрю фильм – хотя нет, я просто оказалась внутри фильма! Все выглядит абсолютно реальным…

– Что за чертовщина? Что она приняла? – заверещала Сюзи.

Макс вздохнул.

– Все, что мы видим, слышим и ощущаем – это именно то, что нам предписано видеть, слышать и ощущать. Но окружающий мир устроен гораздо сложнее, поэтому наш мозг блокирует наши рецепторы, считая, что мы не сможем справиться с подобным грузом. Чувства Сары были искусственно обострены – можно сказать, что им прибавили громкость. Поэтому сейчас Сара видит энергию, которую оставили после себя умершие люди. Все то, что творилось здесь в прошлом.

– Значит, у меня не галлюцинация? – обескураженно спросила Сара. – Я в самом деле вижу прошлое?

– Точнее, всполохи чужой энергии, как конденсационный след самолета или хвост метеора. Вещество воздействует на глиальные клетки мозга, увеличивая его способность к восприятию до того предела, где время теряет реальное значение. Сейчас ваши глиальные клетки перевозбуждены, поэтому вы видите вспышки событий, обладавших высоким энергетическим зарядом. Осколки событий, происходивших столетия назад. Это не магия, а обычное расширение возможностей наших органов чувств. Ваш мозг заполняет темные места. По крайней мере, так объяснял мне Щербатский.

– С ума сойти! – воскликнула Сара. – Живой Бетховен прямо передо мной!

– Вы наблюдаете за энергией, которую он здесь оставил, – поправил ее Макс. – Как правило, вы не можете ее увидеть, поскольку ваш мозг пришел к заключению, что это – бесполезная информация, которая может вызвать перегрузку. Однако, в принципе, такой дар есть у каждого человека. А вещество позволяет нам использовать инструменты, грубо говоря, лежащие под рукой.

– И Щербатский тоже так… путешествовал? – догадалась Сара.

Понятно, вот почему он хотел, чтобы она приехала в Прагу! Профессор всегда говорил, что Сара, по его мнению, обладает особой чувствительностью. Он знал, что она тоже будет способна заглянуть в прошлое.

Бетховен улыбался своей соседке в палевом платье, расшитым розами. Она сказала что-то по-немецки, вроде про свою недавнюю поездку в Берлин. Сара понимала, что Бетховен не мог ее слышать, но композитор улыбнулся и ответил: «ja, ja». Виолончелист закончил играть Баха, и гости захлопали. Бетховен, который как раз делал очередной глоток вина, пропустил этот момент, но быстро поправился, поставил бокал на стол и присоединился к остальным.

– Луиджи, вы должны сыграть нам что-нибудь! – попросила женщина.

Бетховен встретился взглядом с худощавым мужчиной, сидевшим во главе стола. Сара посмотрела на него. Лицо незнакомца было дружелюбным, но Саре показалось, что между ним и Бетховеном идет молчаливая борьба. Наконец Бетховен покачал головой, а мужчина жестко улыбнулся, нахмурился и медленно кивнул. Вздохнув, Бетховен вытащил что-то из кармана.

– Желудок, – пояснил он даме в палевом платье, показывая ей крошечную пилюлю.

Он проглотил ее.

Еще некоторое время Бетховен продолжал есть и пить. Женщина в бледно-зеленом платье, сидевшая напротив, спросила у композитора, осчастливит ли он их своей игрой, тоже назвав его «Луиджи». Бетховен неопределенно улыбнулся.

– С ним стало трудно, – свистящим шепотом пожаловалась дама своему спутнику, расположившемуся справа от нее. – Раньше он меня обожал, а теперь не обращает на меня внимания! Я от него устала. А его музыку я нахожу совершенно недоступной для простых смертных.

Еще немного посидев, Бетховен вдруг резко сорвался с места.

– Да, маэстро, да! Сыграйте нам! Хоть что-нибудь! – послышались голоса с разных концов стола.

Пламя свечей колыхалось, к расписанному фресками потолку поднимались струйки дыма. В комнате стало душно. У Сары щипало в носу от сильного аромата духов, не вполне заслонявшего запахи немытых потных тел.

– Сара? – окликнул ее Макс. – Что случилось?

– Не знаю, – отозвалась она. – Что-то изменилось. Он…

Люди в комнате поблекли, и Сара поняла, что действие вещества ослабевает. И если вначале она отчаянно стремилась вырваться из-под его власти, теперь ей страстно захотелось остаться в этом видении навсегда.

Мужчина, сидевший во главе стола, прихрамывая, направился к Бетховену.

– Ну как, действует? – спросил он. – Вы меня слышите?

Бетховен кивнул:

– Пока да.

Однако композитор выглядел не особенно радостным, а скорее печальным.

Хромой мужчина улыбнулся и похлопал его по спине.