Вариант дракона - Ю Скуратов

- Все ясно, - сказал я. - И что дальше?

А ведь пленка сделана здорово. И здорово смонтирована. И голос на видеоряд наложен такой, что очень точно повторяет мои интонации. Прижимают меня, здорово прижимают... Буквально коленом к стенке. Завтра, послезавтра, послепослезавтра, - совсем немного пройдет времени, - и эти кремлевские "пуритане" запустят машину. И доказать, что ты не верблюд, будет невозможно.

Но что нужно сделать верблюду, чтобы не проскочить в ушко иголки? Завязать на конце хвоста узел. Вот такой узел придется завязывать и мне.

- Вы понимаете, Юрий Ильич, - нерешительно начал Бордюжа, - в этой ситуации... вы в таком виде... Вам надо подать заявление и уйти.

О таких методах воздействия, о шантаже на таком уровне я раньше читал только в книжках, но чтобы самому сталкиваться - не сталкивался никогда.

- Николай Николаевич, а для чего вы все это устраиваете?

В голове возникла боль, в виски, в затылок натекло что-то тяжелое, горячее.

- Я даже не знаю, как себя вести, Юрий Ильич, - сказал Бордюжа, какие слова подобрать для этого момента, но я хорошо знаком с настроением президента... И я повторяю, что в этой ситуации вам лучше уйти.

Конечно, я без работы не останусь, свет клином на прокуратуре не сошелся, в конце концов, я - профессор, доктор наук, не пропаду, - но если уж судьба отвела мне возможность сыграть два тайма, весь матч целиком, то оба тайма и надо играть, а потом еще и вышибать дополнительное время. И я эти таймы сыграю, чего бы это мне ни стоило.

- Заявление пишите на имя Строева Егора Семеновича, - подсказал Бордюжа, - в Совет Федерации.

- Это я знаю, - сказал я.

Действовал я почти автоматически. Придвинул к себе протянутый Бордюжей лист бумаги, достал из кармана ручку.

- Какую причину отставки указывать?

Мне показалось, что в глазах Бордюжи мелькнуло что-то сочувственное. Конечно, существует одна неписаная истина: если начальство отказывается с тобою работать, надо уходить, иначе работа превратится Бог весть во что, пойдут сплошные черные дни... А с другой стороны - с чего уходить-то? Только из-за того, что этого захотела правая нога Бориса Николаевича, даже не самого БН, а его дочери Татьяны, - только из-за этого? Мне сделалось обидно. Показалось, это не со мною происходит, а с кем-то другим, я же все это вижу со стороны - вижу и очень сочувствую человеку, который находится на моем месте. А чтобы я не брыкался - вон какую гнусную пленку состряпали.

В принципе до меня доходили слухи, что на руководящие должности, особенно в силовые структуры, - сейчас берут только людей, на которых есть компромат, чистых же не берут совсем... Чтобы силовики эти потом не поднимали головы. Слухи об этом у меня всегда вызывали неверящую улыбку: не может этого быть! Оказывается, может. Тем более такую пленку можно слепить на кого угодно.

- Думаю, по состоянию здоровья, - сказал Бордюжа.

"Интересно, кто же в это поверит? Пару дней назад я выступал по телевидению в программе Сорокиной, был вроде бы жив, здоров - и нате-с! Впрочем, по состоянию здоровья так по состоянию здоровья. Все равно работать противно. Жалко только прокуратуру, жаль годы, потраченные на то, чтобы сделать в ней все, как надо, - ночами ведь не спал, думал, как лучше наладить работу... Лучше бы, сидя в институте, написал пару книг..." И я так позавидовал тому Скуратову, который работал в институте, что у меня даже горло перехватило. И пожалел того Скуратова, который согласился перейти на должность Генерального - он здорово подставил меня, Скуратова нынешнего.

- По состоянию здоровья так по состоянию здоровья, - пробормотал я и в следующий миг выругал себя: а ведь я проявляю слабость, я сдаюсь без боя, поднимаю руки перед беззаконием...

- Да, по состоянию здоровья, - подтвердил Бордюжа.

- Николай Николаевич, извините, а откуда у вас взялась кассета?

- Нашел у себя на столе. В конверте. Не знаю, кто положил.

Вот он, еще один прокол, еще одно вранье... Разве можно к главе администрации президента зайти в кабинет, как в каморку к дворнику дяде Феде или в подвал, к слесарю-водопроводчику дяде Коле... Кто-то заглянул с улицы, завернул от станции метро "Александровский сад" и по протоптанной тропке добрался до кабинета Бордюжи. Тут, не застав владельца на месте, оставил кассету в конверте, - дойдет, мол, до хозяина...

Вот пленка и дошла. Самым невероятным способом. Ах, Николай Николаевич, Николай Николаевич! Не научили вас в погранвойсках врать. До этого генерал-полковник Бордюжа был директором Федеральной пограничной службы.

Невидящими глазами я прочитал заявление, вспомнил о последнем докладе, который я так тщательно готовил, но с которым так и не выступил - он лежит у меня на рабочем столе, - и мне вновь сделалось жаль себя, своей работы, расстрелянной вот так, влет, службы.

- Николай Николаевич, у нас 3 февраля состоится итоговая коллегия Генпрокуратуры. Я там должен выступить с докладом. Дайте мне провести коллегию, я ее проведу и уйду. Это в интересах системы. Ведь нонсенс же, если на коллегии не будет Генерального прокурора...

Бордюжа, словно бы обдумывая ответ, помедлил немного, потом сказал:

- Те люди, которые добиваются вашего ухода, ждать не будут, - они вбросят кассету на телевидение.

"Ах, Николай Николаевич! Вы ведь только что говорили мне, что обнаружили кассету у себя на столе. Принес, дескать некий незнакомец. А незнакомец этот очень даже - знакомец!"

- Хорошо, вот вам заявление, - я отдал листок бумаги Бордюже, итоговую коллегию проведет мой первый зам Чайка, а я тем временем лягу в больницу.

Бордюжа одобрительно усмехнулся. Там же, не отходя, как говорится, от кассы, я написал вторую бумагу на имя Строева: "Прошу рассмотреть заявление в мое отсутствие". Подписался и поставил дату: "1 февраля 1999 года".

Не помню, как я приехал на Большую Дмитровку, - хотя расстояние от Кремля до прокуратуры в несколько прыжков может одолеть даже ворона первым делом вызвал к себе Чайку:

- Юрий Яковлевич, я что-то неважно себя чувствую. Возможно, сегодня лягу в больницу. Доклад на итоговой коллегии придется делать тебе.

Чайка затоптался на месте, задергал плечами, словно бы протестуя, и я, чтобы придавить его, повысил голос:

- Доклад придется делать тебе. Тебе, и никому иному.

Следом я вызвал Розанова. Поскольку Александра Александровича я знал лучше всех, - и дольше всех, то я решил поговорить с ним без утаек. Сказал, что произошло нечто чрезвычайное.

- Александр Александрович, меня начинают шантажировать. Делается это методами, с которыми никто из нас никогда не сталкивался...

Я вкратце рассказал ему о встрече с Бордюжей, о пленке, о заявлении. У Розанова даже лицо стало другим, непонятно только, отчего - то ли от неожиданности, то ли от страха, то ли еще от чего-то; он вжался в кресло и слушал, не перебивая. Так ни разу и не перебил меня.

- Давай сделаем так: соберемся и поедем в "Истру". Ты, я, Кехлеров, Демин, Чайка... В общем, все близкие мне люди. Там нам никто не помешает все обтолковать и разобраться в обстановке.

Розанов вскочил с кресла:

- Все ясно! Так и будем действовать! - И побежал к себе в кабинет.

Через некоторое время он вернулся и сообщил мне понуро:

- Демин против. Резко против. И вообще он говорит: "Вы что делаете? Разве вы не понимаете, что все мы сейчас находимся под колпаком? Любой наш сбор сейчас воспримут, как факт антигосударственной деятельности... Собираться нельзя!"

- Но в этом же нет ничего противозаконного! - Мне сделалось противно. И этого человека я сам, собственными руками усадил в то кресло, которое он сейчас занимает. - Мы же не собираемся нарушать закон, я просто хочу обсудить все с вами и получить дельный совет. Что тут плохого?

- Нет, нет и еще раз нет, - сказал Розанов. - Демин, например, не поедет. Никогда не поедет. Никогда и ни за что.

Тут я невольно подумал: а не вызывал ли Демина к себе Бордюжа или кто-нибудь из администрации? С чего бы Демину так воинственно противиться?

"Эх, друзья, друзья... Друзьями вы оказались только до определенной отметки, до определенного порога... Вас и друзьями уже звать совсем не хочется. Раз так все складывается, придется ложиться в ЦКБ..."

Я позвонил своему лечащему врачу Ивановой и сказал ей:

- Наталья Всеволодовна, я неважно себя чувствую, мне надо лечь в больницу.

Надо заметить, что все лечащие врачи, абсолютно все, - бывают рады, когда их пациенты неожиданно принимают такие решения. Иванова не была исключением из правил.

Вечером я приехал в Архангельское, на дачу, и там постарался проанализировать ситуацию, сопоставив только голые факты и отбросив в сторону всякие эмоции и прочую "клюкву", которая мешает спокойно и холодно соображать. Ведь когда шла живая беседа с Бордюжей, когда крутилась пленка, моему внутреннему состоянию вряд ли кто мог позавидовать, - любой, окажись на моем месте, запросто потерял бы способность соображать, в этом я уверен твердо, - не очень соображал и я. Мне просто хотелось, чтобы все это поскорее кончилось... А сейчас надо точно вычислить, что именно за всем этим скрывается? И кто конкретно? Пока понятно одно: состоялся, скажем так, показательный сеанс шантажа, один из участников сеанса известен - Бордюжа. Волю он исполняет не свою - да Бордюжа и сам этого не скрывает, - чужую волю... Ответ я уже себе дал: волю Березовского и К0. Но этот ответ был бы слишком поверхностным, тем более что последующие шаги Бордюжи показали - он враг БАБа. Что же касается моей скромной персоны, то Бордюжа здесь выступает обычным соучастником преступления. Довольно рядовым.