Солдаты последней войны - Елена Сазанович

Через некоторое время Василек вновь сидел с нами. Старенький столик уже покрывала белоснежная накрахмаленная скатерть (я уверен, он сбегал наверх к себе и притащил ее из дому), на котором стоял не традиционный букет поздних осенних цветов (уж где он их нашел, даже не знаю). Мы наслаждались чуть горьковатым, еще теплым хлебом и золотистой яичницей. В центр столика он водрузил графин с вином.

– Знаешь, Василек, здесь самое чудесное место, где я когда-либо была, – говорила Майя, от удовольствия жмуря глаза.

И Василек верил. Хотя в отличие от него я прекрасно знал, что она бывала в самых фешенебельных ресторанах, но почему-то тоже ей поверил. И в очередной раз подумал, как мало в нашей жизни значат деньги.

– Судя по всему, твой бизнес идет не самым лучшим образом, – прозаично заметил я, нарушая идиллию.

– Увы, – вздохнул Василек. – Да что там говорить, вообще еще чудом держусь. Ты знаешь, меня на днях вообще хотели прикрыть!

– Да ну?!

– Ей-богу! Денег у меня ни шиша! Одни долги. А тут один из деятелей префектуры подослал своих крутых дружков. Вот они и хотели выкупить мое местечко. И заявили, что сделают из него конфетку! Видал?

– И что за конфетка?

– Тухлятина! Они решили назвать заведение – «Пушкинские встречи». из-за того, что здесь когда-то прогуливался великий поэт… А ведь это моя давнишняя идея…

– Ну, вполне…

– Да ты дослушай! Они сами ни одной строки из Пушкина не знают! Более того, все надписи хотят сделать почему-то на английском. «Пушкинс миитс» – это название кафе. И так далее: «Клоузет», «Оупен», «Вумен», «Мен»… Представляешь! На единственном окошке занавеска с профилем бедного Пушкина, а швейцар – непременно негр в белых перчатках. Ты ж понимаешь, как бы арапчик, да не ряпчик, якобы дальний родственник поэта. Чистый бред! Мне предложили место официанта. Кстати, все официанты должны отпустить бакенбарды и накрутить волосы… Ну, как, представляешь меня – кудрявым шатеном с бакенбардами и в ливрее?!

Я не выдержал и расхохотался. Такого я себе представить не мог. Да, все походило на полный абсурд.

– В общем, конфетка «Пушкин» в фальшивом заграничном фантике.

– Ну, бакенбарды и негр как-то еще можно понять, – сквозь смех проговорил я. – Но при чем тут «Оупен» и «Вумен»?

– Да, не поддается никакой элементарной логике! – Василек опять грохнул кулаком по столу. Графин с вином задрожал и покачнулся. – Абсолютно не поддается! Они объявили Пушкина демократом. Конечно, в их понимании этого слова. И сказали, что только английский язык отражает основной смысл подлинной демократии. Хотя и на нем они ни бельмеса ни шурупят. Уже потом они цинично мне заявили: «Ты что, болван, думаешь сюда будут приходить на Пушкинские чтения? Ни фига! Только пожрать и выпить. А „оупен“ и „клоузед“ как раз и привлекут состоятельных клиентов, чем плебейские „открыто“ и „закрыто“». Представляешь, великий и могучий они уже называют плебейским!

– В таком случае, – резонно заметил я, – зачем они вообще прицепились к Пушкину? Назвали бы свою забегаловку «Stiven King*s Horror». Швейцара бы разрядили под мертвеца, а официантов под вампиров и газонокосильщиков. И объяснять никому ничего не надо.

– Нет, Кира! Все гораздо проще. И гораздо страшнее. На фига им Стивен Кинг. Ему и без нас нормально живется, а у нас он и так на плаву. Им нужен Пушкин. Им нужно низвергнуть его, надсмеяться над ним, опошлить его. И наш язык. И вместе с этим – нашу Родину.

– И что же ты сделал, Василек? – Майя сжала в руке бокал.

– Поначалу я был просто в шоке. Даже думал поджечь этот подвал, чтоб никому не достался. Но потом… Потом спасение само свалилось на мою голову.

– В виде кого?

– Да притащились тут какие-то отвязанные художники, предложили помочь материально. Хотят снять мой подвальчик под выставку своих работ. Представляете, ребята, за несколько вечеров я рассчитаюсь со всеми долгами и даже кое-что здесь отремонтирую! Возможно, даже смогу провернуть свою давнюю идею – организовать настоящие «Пушкинские встречи». Приглашать стоящих поэтов, певцов, артистов, чтобы читали стихи Пушкина, свои стихи о нем.

– М-да, – неопределенно протянул я. – Странно все. какие-то непонятные художники, какие-то бешенные деньги… За твой захудалый подвал… Тебе не кажется, что здесь что-то нечисто? За эти же «бабки» они вполне могли бы какой-нибудь солидный зал арендовать.

– Если честно, я и не думал над этим. Да и что за дело. Повисят картины несколько дней и вся недолга.

– Но ты хоть видел эти работы?

– Нет, но судя по затрапезному виду их создателей… Наверняка, какой-нибудь супер-архи-авангард. Мазня, одним словом.

– Уж не знаю, не знаю… Когда говоришь выставка?

Василек взглянул на часы.

– Через часок они притарабанят свои работы. Так что приглашаю. Хотя, если честно, рожи у них еще те. Так что, может быть, вам и не нужно оставаться. Особенно Майе. Вдруг какая порнуха, черт его знает! Сейчас всего можно ожидать!

– Ничего, Василек. Мы уже большие, так что останемся. Хочется посмотреть на этих спасителей, да, Майя?

Она в ответ утвердительно кивнула.

– Мне здесь очень нравится, Василек. А, кстати, нет ли у тебе еще пару порций глазуньи и графина с вином?

Василек в восхищении широко вздохнул, набрав в легкие галлон воздуха. И с шумом выдохнул. Он сам был большим любителем поесть и выпить, и обожал подобную черту в товарищах. И сейчас Майю готов был носить на руках.

– У меня даже где-то припрятан коньяк. Если его еще с лимоном и сыром, да к яичнице, – Василек поцеловал кончики пальцев. – Исключительно для тебя, Маечка. Я мигом.

Я был готов дать голову на отсечение, что он вновь помчался домой за деликатесами, припрятанными к какому-нибудь празднику. Похоже, сегодня этот праздник для него наступил.

– Да, Кира, – заключила Майя. – Сегодня – исключительный день. И ничто мне сегодня его не испортит. Ничто и никто!

Уже через час, выяснилось, что Майя поторопилась с таким утверждением.

Когда Василек упомянул о сомнительных рожах так называемых «художников», то можно было уверено утверждать, что тем самым он выдал им большие авансы. Это были не просто сомнительные рожи. Косматые, бородатые, рваные и грязные, обвешанные какими-то значками и бусами. В их презрительных мутных глазах я сразу же заметил давно поселившееся вокруг нас зло. И если Василек этого не видел, то лишь по простоте душевной. Подобные типы просто так ничего не делают. И здесь непременно надо искать какой-то подленький подтекст. Но последнего я пока не видел, поэтому решил подождать.

Они вели себя, как хозяева. Громко кричали и размахивали руками, с шумом расставляли по углам большие и маленькие картины, завернутые в дерюгу, прикидывая, как их развешивать. Василек, судьба которого целиком зависела от этих непонятных существ, кивал им в ответ, советуя где бы лучше повесить холсты в зависимости от освещения. Довольно противное зрелище, но Василька я не винил. Ценой своей гордости он пытался защитить честь великого поэта. Наконец, все приготовления были завершены. Места «повешания» определены, гвозди вбиты. Эти типы (их было четверо) как-то очень быстро и суетливо, но одновременно весьма четко, словно после длительной тренировки, сняли с картин дерюги. В считанные минуты «произведения» уже висели на стенах Василькового кафе.

Все случилось настолько быстро, что поначалу ни мы, ни другие посетители ничего не сообразили. К тому же работы были развешены в некотором отдалении от столиков. Внезапно я почувствовал, как мое сердце медленно окунается во что-то мертвенно холодное. Краем глаза я заметил, что Майя сильно побледнела и напряглась. Мы резко вышли из-за стола. Другие посетители также вскочили со стульев и приблизились к «экспозиции». И, как вкопанные, застыли на месте. Это было настолько чудовищно, что не поддавалось логическому объяснению, выходило за рамки обыденного сознания и даже не вписывалось в пеструю картину нынешней разномастной культуры.

То, что мы увидели не были картинами в их обычном (или даже – необычном) понимании этого слова. Настоящие православные иконы, некоторые – тщательно скопированные. Красочные лики святых… Поверх которых жирной черной краской прошелся сам сатана. У евангелистов были подрисованы рога, копыта, метла, ступы. На их одеждах – фашистские свастики и сатанистские кабалистические знаки. Многие изображения были «дополнены» порнографическими «деталями» с извращенными заборными надписями…

У меня перед глазами все поплыло. Иисус Христос, Богоматерь, Серафим Соровский, Георгий Победоносец, Святая Варвара… Оплеванные, оклеветанные, растоптанные, раненые и униженные…. Они кричали, взывали, молили о помощи. Как постоянно молим их о помощи мы сами. По их многострадальным святым ликам текли слезы. Это плакали мы.

Рядом я услышал, как заплакала Майя. А потом все произошло молниеносно. Я резко обернулся и увидел перед собой четверку сатанистов. Похожих друг на друга, как две капли воды. От возбуждения они постукивали копытами по полу. В их черных кудрявых волосах проглядывали рога. Редкие бороденки радостно топорщились. Они скалились желтыми прогнившими клыками. Они были уверены, что победили… И я со всей силы въехал одному из них по косматой роже.