Черный сад. Армения и Азербайджан между миром и войной - Томас де Ваал

События января 1990 года уничтожили всякую возможность мирного сосуществования армян и азербайджанцев. Даже те армяне, которые, как Татьяна и ее мать, были интегрированы в общество и много лет прожили в Баку, вынуждены были покинуть город.

"Мы живем с ними мирно, мирно и спокойно", – говорит Белла Саакова. Белла, бакинская армянка, сидит в маленькой комнатушке общежития в пыльном пригороде Еревана. "Они" – это ее соседи, армяне из Армении. После депортации из Баку в 1990 году она прожила в Армении десять лет, но по-прежнему не чувствует себя здесь как дома. Как и многие другие армянские беженцы, Белла не приняла армянского гражданства и до сих пор считает покинутый город своей родиной. Белла – бакинка до мозга костей (4).

За столом у Беллы в Ереване собрались только бакинские беженцы. Все они армяне, но говорят по-русски, носят русские имена. Их всех отличает спокойствие, мягкость – в чем они так не похожи на коренных жителей Армении, суровых и упрямых.. Как и любым беженцам, им свойственна острая ностальгия и категоричность суждений. Сейчас они спорят о бакинских школах. "Я ходил в школу №142, это лучшая школа в Баку", – твердо заявляет Гриша. Алеша затягивает песню на азербайджанском языке о ветре, дующем в Баку с моря. Гриша поет по-русски: "Баку, ты город мой роднойї"

За столом у Беллы беседовали в основном на две темы: делились воспоминаниями об Азербайджане и вспоминали черные дни января 1990 года, когда из Баку были изгнаны последние армяне. У каждого из сидящих за столом была своя версия тех событий, и кажется, что отпечатавшиеся в их памяти обстоятельства изгнания стали во многом определяющими для их отношения к Баку. Гриша рассказывал о тех, кого прежде чем перевезти на паромах через Каспийское море избили, раздели и ограбили в кинотеатре "Шафаг".

Рассказ Беллы о последних днях в Баку свидетельствовал о ее всепрощающем сердце. Она говорила, что никогда не забудет ощущения ужаса, когда вместе с другими беженцами стояла на холодной, продуваемой ветрами пристани в ожидании парома, а шеренга советских милиционеров охраняла толпу старых и избитых армян. Но все же у нее остались самые теплые воспоминания от доброты, которую проявили к ней ее азербайджанские соседи. Она оставила одним соседям на сохранение все свое имущество, и до сих пор помнит, как другие за минуту до того, как Белла с детьми покинула свою квартиру, чтобы найти убежище в полицейском участке, собрала им в дорогу корзину с едой. Там были лекарства, колбаса, сыр, хлеб. "Я никогда этого не забуду, – говорит Белла. – Может быть, именно поэтому я совсем по-другому отношусь к азербайджанцам. Знаете, когда кто-то их ругает, даже если ругает и заслуженно, я всегда вспоминаю свою соседку. Я сразу вспоминаю ее и тот хлеб, который она мне дала".

Баку для Беллы до сих пор своего рода потерянный рай. Когда я собирался ехать в ее родной город, она сказала: "Я отдала бы десять лет жизни, чтобы вернуться туда хотя бы на час. Нет, правдаї". У Беллы также совсем иное, чем у большинства других армян, отношение к проблеме Нагорного Карабаха: для нее Карабах – не священный символ борьбы армянского народа, а скорее камень преткновения, который окончательно испортил отношения между армянами и азербайджанцами.

Когда я спросил Беллу, бывала ли она когда-нибудь в Карабахе, та ответила, что лишь однажды, еще ребенком. "Честно говоря, я хотела бы туда съездить еще раз, чтобы просто посмотреть, из-за чего мне пришлось перенести столько мучений! – ответила она, смеясь. – Я поставила целью увидеть своими глазами, за что же я понесла такое наказание. Мне хочется верить, что для этого была какая-то важная причина".

Кедры и кипарисы отбрасывали широкие тени на посыпанные гравием аллеи поселка Дарнагюль. Здесь очень тихо. И ни души – не у кого даже спросить дорогу. Я приехал сюда, на северное кладбище города, чтобы взглянуть на места захоронения бакинских армян, чтобы рассказать потом Белле и ее друзьям в Армении, в каком виде содержатся теперь могилы их отцов и дедов. Я с некоторым трепетом вошел в ворота запущенного кладбища и скоро наткнулся на трех сторожей, которые явно не были рады приходу чужака. "Вы должны получить разрешение у начальства", – буркнул один из них. Я сказал, что хочу лишь пройтись по кладбищу, и, не обращая больше на них внимания, быстро зашагал по петляющей аллее.

Свернув за угол, я понял, почему они не хотели меня пускать. По обеим сторонам дорожки железные ограды могил были выворочены из земли, надгробные памятники разбиты. На одном участке черное мраморное надгробие Розы Маркаровой (1925-1974), с выгравированным на нем портретом, валялось рядом с могилой. К счастью, разрушения коснулись только участков вдоль аллеи. В глубине кладбищенской территории могилы остались нетронутыми и только сильно заросли сорняками и крапивой. Вандалы, очевидно, прошлись только по аллее, разрушив все, что попалось им на пути, и потом ушли.

Я побродил там некоторое время, ощутив специфическую атмосферу запустения. На обратном пути я опять столкнулся с одним из сторожей. "А что, теперь сюда больше никто не приходит?" – поинтересовался я. "Раньше приходили и армяне, и азербайджанцы, – ответил он. – Еще до того, как тут взорвали бомбу". "Какую бомбу?" Я не был уверен, что правильно его понял. "Сюда приходили "еразы" и все порушили. Они-то и взорвали бомбу", – сказал старик. Под еразами он имел в виду азербайджанцев из Армении и всплеск ненависти в январе 1990 года.

Не так много времени прошло после водораздела 1990 года, но для того чтобы разыскать сегодня армянский Баку требуется, по меньшей мере, терпение археолога. Армянский район города не был полностью стерт с лица земли, как мусульманские кварталы Еревана. Это не так просто, потому что еще в середине 1980-х годов в Баку проживало двести тысяч армян. Упоминания об армянах исчезли из современных туристических путеводителей по Баку, а большинство армянских памятников просто уничтожено.

Единственное напоминание о них – армянская церковь Григория Просветителя недалеко от Площади Фонтанов в центре Баку, построенная в 60-х годах девятнадцатого века. Одиннадцать лет назад церковь подожгли, и с тех пор она стоит заброшенная. С колокольни давно сняли крест, и я обнаружил там зал для игры в бильярд. На том месте, где раньше в тени Девичьей башни в Старом городе стояла старинная часовенка Девы Марии, теперь пустырь. Один дипломат, который работал в Баку в 1992 году, в самый разгар карабахской войны, рассказывал, как на его глазах крушили эту часовню восемнадцатого века.

Большинство бакинцев просто не знают, что некоторые городские постройки были возведены армянами. Например, здание Филармонии на главной улице Истиглалийят – стилизация под знаменитое казино в Монте-Карло – было построено в 1910 году армянским архитектором Габриэлем Тер-Микаэловым, по чьему проекту также возведен внушительного вида особняк напротив Филармонии – веселое строение в псевдоарабском стиле, с высокими псевдовосточными балконами. Тер-Микаэлов, несомненно, считал себя прежде всего бакинцем, а уж потом армянином. И я подчеркиваю его этническую принадлежность лишь потому, что сегодня в Баку национальность армянского зодчего замалчивается.

Маленький армянский Баку все же некоторым образом продолжает жить. Правда, здешние армяне ведут призрачное существование, и отыскать их довольно трудно. Сейчас их в городе насчитывается от пяти до двадцати тысяч, и почти все – женщины, вышедшие замуж за азербайджанцев. В этом смысле Баку сохранил остатки былой толерантности – хотя эти женщины и не афишируют свою национальность. "Правила игры" все еще соблюдаются.

Меня познакомили с несколькими армянскими женами. Черноглазая Ольга с изящно выщипанными бровями, точно сошла с древнеегипетской картины. Она рассказала, что почти все ее родственники, включая брата, бежали из Баку и осели кто в России, кто в Америке, но она осталась здесь с мужем-азербайджанцем и детьми. Я спросил, не было ли ей страшно. Она ответила, что когда у власти в стране был Народный фронт и национализм достиг апогея в 1992-1993 годах, она боялась выйти из дома, но когда к власти вернулся Гейдар Алиев, она вновь почувствовала себя в безопасности. "С тех пор как вернулся Алиев, я спокойна. Теперь моя главная забота – заработать на жизнь", – твердо заявила она.

Другие женщины считают, что армянам в городе живется несладко. Я познакомился с тремя бакинскими армянками, которые пострадали из-за своей национальности. Из их рассказов становится понятно, что в повседневной жизни Баку армянская женщина не чувствует себя ущемленной, но как только у нее возникает какая-то проблема, сразу выясняется, что она совершенно бесправна.

София пришла со своим мужем-азербайджанцем, с которым прожила шестьдесят лет. Приколотые к ее жакету медали свидетельствовали, что она – участница войны. Она уже много лет не получает пенсию, и как-то в ее присутствии один чиновник сказал: "Пошлите ее документы в Ереван". Обе спутницы Софии лишились своих квартир. Танину квартиру заняли азербайджанские беженцы, а у Евгении квартиру отняла невестка-азербайджанка. Обе безуспешно пытались отсудить утраченную собственность. Евгения, небольшого роста, с заостренными чертами лица, выглядела вконец измученной и, казалось, готова была вот-вот расплакаться. Личные трагедии этих женщин являются частью более серьезных проблем. Но в Баку живут их семьи, и уехать им некуда.