Сатанинский взгляд - Уоррен Мерфи

– Я совершила куда более грубую ошибку, – сказала Анна, – сообщив им, где находится Рабинович. Теперь они отправятся в Форт Пикенс и присоединятся к его армии. В результате он станет еще более сильным.

– Наш заклятый враг наращивает силу, а вас это нисколько не беспокоит!

– Конечно. Я знаю, что делать. Мне ясна психология этого человека. Он поиграет в войну, потешит свое самолюбие, а потом сделает то, чего он хочет.

– Что же это?

– Оставим его в покое, и пусть манипулирует американской армией так же, как манипулировал бы нашей. Я ведь сказала им правду.

Разумеется, это не соответствовало действительности. Просто Анна не хотела, чтобы кто-либо из ее высокопоставленных соотечественников помешал ей осуществить свой план и уничтожить Рабиновича. Она прекрасно понимала, что если этот человек познает вкус войны, его уже не остановишь. Еще на родине Анна познакомилась с характеристикой Василия. Какому идиоту вообще пришло в голову вытащить Рабиновича из Богом забытого Дульска и дать ему возможность заниматься парапсихологией? Она бы много отдала, чтобы увидеть человека, способного управлять его психикой. Судя по всему, за последние несколько дней Рабинович стал совершенно недосягаемым для убийц. Именно этого Анна и опасалась больше всего. Она была уверена, что помимо убийцы, посланного российским руководством, за ним охотится кто-то еще. Знать бы только, кто именно. Тогда Анна могла бы ему помочь. Но кто в Америке годился на эту роль и знал так же хорошо, как она, что нужно делать?

Харолд Смит знал, что прибор, который он дал Чиуну, уничтожен. Случилось худшее. Цепляясь за последнюю слабую надежду, Смит попытался уговорить Римо прийти ему на помощь, но тот реагировал на его слова совершенно непостижимым образом.

Ему ни до чего не было дела. Он был занят беседой с каким-то мудрецом, умершим более четырех тысячелетий назад.

Смит пошел домой и достал из шкафа старый армейский пистолет 45-го калибра. Смит не стрелял со второй мировой войны. Он понимал, что не сможет убить Чиуна, но знал, что Чиун хоть и принимает его за дурака, но не сомневается в его правдивости.

На этот раз Смиту придется солгать – сперва Чиуну, а потом Рабиновичу, после чего он одним выстрелом сделает то, что не удалось сделать величайшему убийце мира. Смит дал команду компьютерам стереть всю информацию, если он не вернется.

Информация, хранившаяся в банке данных КЮРЕ, была столь деликатного свойства, что не должна была пережить Смита. Пусть лучше труд его жизни погибнет вместе с ним, чем нанесет вред стране, которую он так любил.

Напоследок Смит позвонил президенту США.

– Как вам известно, сэр, русские пытались захватить этого человека, и мы направили против них своих агентов. Этот человек обладает невероятными способностями и чрезвычайно опасен. В настоящее время он привлек на свою сторону целую дивизию, если не больше. Судя по всему, он готовится начать войну. Один из наших агентов выведен из строя, хотя я и не знаю, как это произошло, а второй в настоящий момент не может быть задействован. Поэтому беру эту миссию на себя. Если я не вернусь, наша организация прекратит свое существование, но при этом никто не получит доступа к нашему гигантскому банку данных. На этот счет я принял все необходимые меры.

– Желаю удачи, Смит, – сказал президент. – Я знаю, вы сделаете все, что от вас зависит.

Римо готовил на кухне рис. Великий Ван, сидя возле него на табурете, поинтересовался, с кем он только что разговаривал по телефону – уж не со своим ли американским хозяином?

– Да. Он собрался поиграть в кошки-мышки с этим гипнотизером.

– И ты считаешь, что он справится с этим в одиночку?

– А почему бы и нет? – сказал Римо. – Это его жизнь. Его страна.

– Ах, какие вы непреклонные! Что ты, что Чиун. До чего же вы похожи! Вашему умению водить себя за нос можно позавидовать.

– Я не вожу себя за нос и я не похож на Чиуна.

– Ошибаешься! Именно поэтому вы постоянно ссоритесь и именно поэтому так привязаны друг к другу.

– Я надеялся, что, встретившись с Великим Ваном, получу ответы на свои вопросы. По крайней мере, так обещал мне Чиун. Выходит, он меня обманул?

– Нет. Просто тебе не нравятся мои ответы. Ты как две капли воды похож на Чиуна, но достаточно хитер, чтобы скрывать это сходство, и поэтому большинство людей считает тебя нормальным. Но я-то вижу, что ты безумец, Римо. Назови хотя бы одну вещь, которая тебе нравится и в которой ты себе не отказываешь.

– Мне нравится, когда меня оставляют в покое.

– Это – самая чудовищная ложь, которую я до сих пор от тебя слышал! – воскликнул Ван, спрыгнув с табурета на пол. Он принял одну из простейших поз, поджав под себя ноги и вытянув руки вдоль туловища. В этой позе он казался совершенно беззащитным. – Ну хорошо, Римо, ты не похож на Чиуна. Давай-ка посмотрим, на что ты способен. Ну-ка, покажи!

– Я не собираюсь с вами бороться, – сказал Римо.

– Не бойся, ты не причинишь мне боли. Я умер четыре тысячи лет назад.

– Для бесплотного духа вы, пожалуй, обладаете слишком большим весом. Когда вы спрыгнули с табурета, пол чуть не провалился.

– Вы с Чиуном придаете слишком большое значение весу. В нашем деле совсем необязательно быть тощим, как скелет. Ну же, бледнолицый, покажи, на что ты способен!

Римо вяло ткнул его в живот, опасаясь, как бы этот божий одуванчик не потерял равновесие. Рука его со свистом рассекла воздух.

– Ну вот, совсем как Чиун. Ничего не хочешь делать из-под палки.

Римо захотелось проверить, насколько крепок Великий Ван. Он понимал, что положить его на лопатки скорее всего не удастся, но он мог, по крайней мере, пощупать его дряблый живот.

И Римо предпринял вторую попытку. Ван даже не старался уклониться от его удара. Рука Римо вонзилась в центр Вселенной, где стоял невероятный холод, и он закричал от боли, а Великий Ван с улыбкой поведал ему, что то же самое в свое время испытал Чиун, поднявшись на высшую ступень мастерства.

– Вот что я скажу тебе, Римо. Из всех Мастеров Синанджу вы с Чиуном обладаете самым чистым ударом. Как это и пристало отцу и сыну.

Глава одиннадцатая

Утром 11 мая три американские колонны под командованием человека, которого одни считали воскресшим генералом Паттоном, а другие – своим любимым командиром, отцом, матерью или близким родственником, вторглись на территорию Сорники – одного из недавно получивших независимость государств Центральной Америки.

Сорника считала себя независимой, потому что сбросила с себя бремя сорокалетнего гнета семейства диктаторов, опиравшихся на армию, численность которой не превосходила полицейского подразделения, и установила власть Народного Совета, создавшего громадную, вооруженную до зубов армию.

При старом режиме диктатора можно было критиковать, но не более того. Правда, жители Сорники обладали еще некоторыми незначительными правами: они имели право зарабатывать себе на жизнь, менять работу, жениться и выходить замуж по собственному выбору, а если такая жизнь их не устраивала, они имели право уехать из страны.

Главным отличием нового режима было то, что он обязан был всем нравиться. Газеты, оппозиционно настроенные к свергнутым угнетателям, пользовались прежними свободами. Они могли свободно публиковать критические материалы о старом режиме. Если же какая-либо газета позволяла себе критическое высказывание о новой Народно-демократической Социалистической Республике Сорника, ее немедленно закрывали «по требованию разгневанного народа».

Символом народа был генерал Умберто Омерта – человек из народа, живший с народом и во имя народа. Всякий, кто выступал против Омерты, автоматически становился врагом народа. Когда Омерта направлял стражей новой, социалистической, законности закрывать оппозиционные газеты и громить их редакции, чего никогда не случалось при прежнем режиме угнетателей, это было ответом народа на происки контрреволюции.

Народ в лице Омерты ревностно следил за тем, чтобы все выступающие против режима изменили свою точку зрения. Инакомыслие пресекалось железной рукой, равно как и желание покинуть страну – таковы уж порядки в независимых странах.

Никто не смел задаться вопросом: стоит ли народ за арестами, казнями и преследованием реакционных элементов, предателей и американских прихвостней? Никто не спрашивал, являются ли они тоже частью народа. Такой вопрос был бы расценен как предательство дела революции: коль скоро против этих реакционеров выступает народ, значит, они являются чуждыми элементами. В нацистской Германии чуждые элементы считались untermenschen – людьми второго сорта, и для них строились газовые камеры.

Однако вооруженное вторжение в Сорнику в это майское утро объяснялось не тем, что там бросали в тюрьмы и расстреливали врагов народа, а детей заставляли доносить на своих родителей. И не тем, что на территории этого государства размещалось несколько учебных лагерей, где проходили подготовку отряды боевиков, жаждущих освободить соседние народы от гнета ненавистных правителей.