Американский поцелуй - Дэвид Шиклер

— Сегодня в вагоне я видел женщину, Отис, — однажды рассказывал Джеймс. — На ней было платье в горошек. Ей около сорока. А это платье — как из детской книжки. Оно ярко-красное с большими белыми кругами, как для маленькой девочки, для Дюймовочки. — Джеймс не открывал глаз, припоминая. — Женщина была прекрасна, Отис. Я хочу сказать, что все в ней, кроме платья было взрослым: ее плащ, и туфли, и морщины на лице. Она выглядела очень грустной. У нее был такой пронизывающий взгляд, но она не шлюха и не наркоманка. Я в этом уверен. Дело в том, что я бы даже и не заметил, насколько она красива, не будь на ней этого нелепого платья. На самом… — Джеймс раскачивался взад-вперед. — На самом деле, Отис, я даже и не подозревал, что она может быть такой прекрасной и грустной, если бы не платье. Понимаешь? — Джеймс помолчал немного. — Это странно?

Так вот все и происходило. Иногда Джеймс проводил в лифте только десять минут. Иногда он сидел там по часу. Джеймс рассказал Отису о своих родителях, о разочаровании в «Харроу Ист», о песне «Никогда не полюблю другого», которую играл Благопристойный Джон. Эту песню Джеймс считал написанной для него и Анамарии. Джеймс говорил откровенно и рассудительно, так женщины пишут в своих дневниках. Часто, усаживаясь и начиная говорить, он вынимал из кармана опаловые сережки, которые всегда носил с собой. Он сжимал их в руке, как лапку кролика или шаманский талисман. Помогало это или нет, Джеймса не волновало. Он просто подчинялся желанию поговорить с Отисом каждый вечер, пока люди пили спиртное, потягивали шоколад или приковывали себя наручниками.

Разговоры Джеймса с лифтом продолжались уже целый год, с ноября по ноябрь. Он охранял объект своих ночных откровений, как супергерой охраняет свое убежище. Швейцар Сендер бросал на Джеймса любопытные взгляды, но молчал и по собственной инициативе оповестил жильцов, что лифт не работает с двенадцати до часу ночи. Со временем босс Джеймса Филлип подметил новое, болезненное выражение взгляда нелюдимого бухгалтера. Но Филлип считал Джеймса странным парнем и старался избегать бесед с ним. Даже Патрик Ригг мало что знал о ночных исчезновениях Джеймса, так же как и Джеймс — о том, что происходит в спальне Патрика, когда он возвращается с женщиной. В общем, ничто не нарушало ритуал Джеймса и его уединение до 21 декабря 1999 года.

В эту ночь Патрик устроил так называемый «дебош» в честь «зимнего солнцестояния миллениума». Предполагалось, что это будет десятидневная попойка в квартире Джеймса и Патрика. Патрик, будучи невероятно богат, также арендовал свои любимые заведения в Манхэттене для нескольких вечеров «дебоша». Для сотни гостей Патрика был заказан обед в «Дюранигане» на двадцать первое, коктейли и истории в «Черривуде» на двадцать шестое, вечер в театре «Лукас» на двадцать девятое, и в канун Нового года компания собиралась в ночном клубе «Минотавр». Каждый вечер этого торжества двери Примптона были открыты для каждого сомнительного приятеля Патрика или для роковых женщин, пожелавших присоединиться к компании, собравшейся в квартире Джеймса и Патрика. Каким-то образом Патрик пообещал этим мужчинам и женщинам десять дней в обществе приятной компании, шампанского и плотских удовольствий.

В одиннадцать вечера двадцать первого числа Патрик вышел из спальни и присоединился к Джеймсу на кухне.

— Хочешь пива? — спросил Патрик.

— Нет, — ответил Джеймс.

— Возьми хоть одно.

Патрик достал из холодильника холодную бутылку и протянул соседу. Патрик пил, как обычно, старый добрый виски с двумя ложечками сахара. На нем был прекрасно сшитый черный костюм, и он оскалился, как гиена — такое сравнение пришло на ум Джеймсу.

— Есть проблема, Бранч, — начал Патрик, — с этого дня здесь начнутся серьезные празднования.

— О’кей, — Джеймс не возражал.

Патрик нахмурился. Он не любил, когда его перебивали.

— Я хочу, чтобы ты тоже участвовал.

Джеймс кивнул.

— Расслабься! Поговори с девочками и выпей немного.

Джеймс потягивал пиво.

Патрик протянул Джеймсу четыре пригласительных билета, каждый был немного больше кредитки. Билеты были одинаковые, абсолютно черные, с надписью серебристыми буквами «Дебош» с одной стороны.

— В «Дюранигане», «Черривуд», «Лукас» и «Минотавр», — объяснил Патрик.

— Хмм. — Джеймс положил карточки в карман.

— Будет здорово, приятель.

— Хорошо, спасибо.

Патрик покровительственно похлопал Джеймса по плечу.

— На следующие две недели ты в моей компании. Договорились? Знаешь, сколько это — две недели, Бранч?

— Это четырнадцать дней, — вздохнул Джеймс.

Патрик засмеялся металлическим, жутким смехом.

— Правильно, — подтвердил он.

Из комнаты Патрика донесся тяжелый удар и скрип.

— Что это? — поинтересовался Джеймс.

— Ничего, — отрезал Патрик.

Гости прибыли к полуночи. Был вторник, и хотя канун Рождества еще не наступил, все были в приподнятом настроении. Большинство мужчин, как и Патрик, были одеты в костюмы, они появлялись на пороге с бутылкой виски «Олд Грэнддэд» для хозяина. Джеймс присел на диване, все еще с бутылкой пива, которое он никак не мог допить, наблюдая за собирающейся компанией. Тут был Генри Шейкер, который работал в компании «Шварц», у него были густые сросшиеся брови. Завернувшись в белый шарф, пришел Тони Ди Пречетто, талантливейший виолончелист, с ним появился Джереми Якс, нервный актер. Два иранца сидели на диване напротив Джеймса. Они ели шоколад и сохраняли инкогнито.

Джеймс обратил внимание, что никто из гостей не пришел вдвоем, исключение составляли Донна и Чекерс. Хотя было множество одиноких женщин. Молодая няня из Мюнхена по имени Ева и Криспин, барменша с птичьим носом. Марси Коннер, с маленькими глазками, редкий гость в Примптоне, пила шампанское прямо из бутылки. Скромная еврейская девушка Сара Вольф расположилась рядом с аквариумом, и прелестная Ханна Глорибрук тоже была здесь. Даже стоя на месте, Ханна Глорибрук вызывала зависть у всех женщин, кроме Лизы Мак-Маннус, у которой была потрясающая темная кожа и которая к двадцати восьми годам продала три сценария «Парамаунт пикчерс».

Кроме Чекерса и Донны была еще одна пара: молоденькая девушка Николь Боннер под руку с мужчиной намного старше ее. Местная рок-певица Фрида картинно курила изящную сигарету. На ней был красно-белый полосатый костюм, и она вежливо отшила двух иранцев, попытавшихся завязать с ней беседу. Главным гостем вечера был Уолтер Глорибрук. Это был дородный продавец хот-догов, живший на шестом этаже, он принес своего ручного хорька по кличке Эйзенхауэр. Эйзенхауэр и Уолтер были неисправимы. Уолтеру доставляло невероятное удовольствие позволять хорьку лакомиться взбитыми яйцами или взбираться на колени к рок-певице.

— Убери свое чудовище! — пронзительно завизжала Фрида, но Уолтер и ухом не повел. Все смеялись. В приемнике тихо пел Синатра.

— Давайте во что-нибудь поиграем, — предложила Николь, — в шарады.

— То есть будем трахать друг другу мозги, — прокомментировала Ханна.

— Может, сыграем в «Скрэббл»? — спросила Марси Коннер. Марси писала для журнала «Повелительница» и ужасно любила игры со словами.

— Давайте напьемся, — сказал Генри.

— Давайте пугать друг друга, — предложил Тони.

Ева нахмурила лоб.

— Что давайте?

Николь пощелкала пальцами.

— Игра такая: вопрос — ответ, — сказала она.

Иранцы подняли бокалы, подмигнув Фриде.

Джеймс Бранч находился среди возбужденных, остроумных гостей. Он не хотел оскорбить Патрика своим уходом, но чувствовал себя не в своей тарелке, особенно когда барменша Криспин и Уолтер Глорибрук занялись армрестлингом на кофейном столике. Джеймс еще больше удивился, когда скромная на вид Сара Вольф в один присест проглотила трех золотых рыбок из аквариума. После того как Криспин и Уолтер переключились с армрестлинга на горячий спор о физике низких температур, Джеймс поднялся, чтобы уйти. Он пробирался между людьми на кухню. Пьяная девушка схватила его за руку.

— Где здесь джакузи? — она старалась перекричать музыку.

Джеймс указал рукой в неизвестном направлении, избавившись от девушки. Он направлялся вниз по коридору, к Отису. Около спальни Патрика он встретил Ханну Глорибрук, Фриду и немецкую девушку. Они шептались и хохотали, у Ханны в руках был хорек Эйзенхауэр. Когда Фрида приоткрыла дверь Патрика, Ханна запустила туда зверька.

— Эй, — окликнул их Джеймс.

Женщины огляделись. Фрида захлопнула дверь.

— Что вы делаете? — спросил Джеймс.

Ханна широко улыбнулась.

— Ничего, — мило пролепетала она.

За дверью что-то повизгивало.

— Патрик не любит, чтобы заходили в его комнату, — произнес Джеймс.

Фрида сложила руки на груди. Она была высокой, волосы были зачесаны на одну сторону так, что закрывали глаз.