Кто услышит коноплянку - Виктор Лихачев

- Ты мне, кажется, кофе предлагал. Я бы не отказалась. Киреев молчал. Было видно, что внутри него шла борьба.

- Я женщина, следовательно, любопытна. Мы чайник уже упаковали?

- Какой чайник? Ах, чайник! Сейчас я согрею воду. - И бормоча: "Сам я чайник", Киреев отправился на кухню.

- Михаил, а как тебя в школе звали? - спросила вдогонку Софья.

- Кир, Кира - и в школе, и в институте, и когда в районной газете работал. Кстати, меня недавно об этом кто-то спрашивал... Лиза или Наталья Михайловна?

- Боже мой, одни женщины. И опять эта таинственная Лиза. Кто она?

- Лиза Боброва. Чудесный маленький человечек. А еще Лиза - мой учитель.

- Учитель?

- Да, я не шучу. У Лизы лейкемия. Нас познакомил один хороший человек... врач. Та самая Наталья Михайловна. Еще один мой учитель.

- А чему они учат тебя?

- Очень разным вещам. Например, Лиза учит, как жить с болезнью...

- Жить с болезнью?

- Вернее, жить вопреки болезни. Громковато сказано?

- В самый раз.

- Спасибо. Как кофе?

- Честно?

- Понял.

- Не обижайся, он же растворимый.

- И не из лучших. Виноват.

- В районе Кузнецкого есть кофейня. Я приглашаю и угощаю. Там мне как постоянному клиенту сварят чудесный кофе по-турецки.

- За приглашение - спасибо, но в этом городе у меня завтра останется только одно дело сходить на именины к Лизе. У нее дома я и переночую. - Неожиданно Киреев хлопнул в ладоши: Идея! Мы икону - в контейнер. Утром подвезете, могу я подъехать. В Новоюрьевске контейнер встретят моя сестра и зять.

- Значит, говорить не хочешь. Дело твое. Что ж, за кофе спасибо, мне пора.

- Софья, не обижайся. Пожалуйста.

Самое интересное, что для Вороновой отправка иконы в контейнере была выходом. Но... Софья была обижена. Ей показалось, что постепенно в течение вечера между ними родилось что-то, чему трудно дать определение. Точнее, все это можно было бы определить как доверие. Несмотря на обилие друзей, приятелей, просто знакомых, в жизни Софья доверяла единицам. И вот сегодня, сейчас, когда доверие рождалось, как нечто трепетное, живое... Воронова направилась к входным дверям.

- Вот дурацкая ситуация. Софья, послушай, да остановись же!

- Кричать-то зачем? Ладно, надо действительно остыть. Я даже забыла, что ты серьезно болен.

- Вот только без жалости, хорошо?

- Хорошо. Только, согласись, мы так много говорили сегодня о чем-то иррациональном и вдруг икону в контейнер...

- Согласен, некрасиво. А как тебе такой вариант: я послезавтра беру икону, но...

- Продолжай.

- Я просто не знаю, что будет дальше.

- То есть?

- Я хочу пойти в Старгород пешком.

- Пешком? А откуда?

- Честно говоря, пока не знаю. Собирался отправиться на центральный автовокзал. В каком автобусе любого направления от Москвы, кроме северного, будут места, туда и поеду.

- Прости, а зачем тебе это? Все, молчу, - Софья вдруг поняла, что вопрос этот лишний. А еще она поняла другое: - Ты можешь не дойти. Да? Михаил пожал плечами:

- Я надеюсь на лучшее, но... Смутно все в голове. Что-то зовет в дорогу...

- Или кто-то?

- Верно. - После некоторого молчания спросил: - Ну что, доверишь икону?

- Конечно. - Софья взяла плащ. - Ты обязательно дойдешь, слышишь? Про кофейню я говорила?

- Говорила.

- Знаешь, где это?

- Найду.

- Когда встречаемся?

- Часов в десять утра. Нормально?

- Рановато, но я поставлю будильник.

- Понимаю, богема должна просыпаться поздно.

- Как остроумно. По-моему, тебе пора отдохнуть.

- Заметно?

- Есть немножко. А Лизе от меня привет. И Наталье Михайловне. Надеюсь, ты нас познакомишь. Через несколько минут они расстались: Софья мчалась на своей машине по ночной Москве, а Киреев спал прямо на полу, укрывшись пледом. Вместо подушки в его изголовье лежала связка книг.

Глава двадцатая

"Спешка нужна при ловле блох", - покойный Владимир Николаевич Воронов не только часто повторял эту расхожую мудрость, но и сам предпочитал жить без спешки. Софья, многому научившись у дяди, разумеется, умом понимала, что делать торопливые шаги в данной ситуации ей не следует, но... Ей ведь не было еще двадцати четырех лет. Опыт Смока, настоянный на долгих годах жизни, для Софьи, при всем ее уважении к Воронову-старшему, являлся чужим опытом. А Софье так хотелось насладиться своей победой. С другой стороны, хотелось поскорее почувствовать себя в полной безопасности. Вороновой бы подождать еще день-другой, проводить Киреева, а уж после... Впрочем, легко быть умными задним числом. А если ты еще и молодая современная женщина, привыкшая проводить значительную часть своей жизни у телефона... Одним словом, примем все это во внимание и не осудим Софью за то, что на следующий день в телефонном разговоре с Аллой она поведала подруге о болезни Михаила, о том, что он надумал идти пешком в Старгород. Алла охала и ахала: "жаль мужика", "он и впрямь ненормальный", давала Софье советы: "у тебя же есть связи, помоги ему". Соня не призналась бы даже себе, однако то, что Алла, пусть косвенно, но как-то связывала ее с Киреевым, рождало в душе неведомые ранее ощущения. Кто он был ей? Никто. Так, мимолетный знакомый, коих у Софьи - "вагон и маленькая тележка", как любила говорить тетя Вера. Но послушай кто разговор Софьи с Аллой, наверняка подумал бы другое.

- А разве я ему не говорила? - горячилась Воронова. - Говорит, операция бесполезна. Сердце у него слабое.

- Слушай, - в конце концов не выдержала Петрова, - ты, часом, не влюбилась, подруженька?

- С чего ты взяла? - неожиданно для себя Софья смутилась. - Сама говорила, жалко мужика. Он, оказывается, отца моего знал, так тепло его вспоминал, я даже растрогалась.

- Да шучу я. А какое у тебя дело к нему было?

- Так, ничего особенного. Узнала, что он из Старгорода, захотелось кое-что из прежней жизни уточнить.

- Понятно. Он мне звонил где-то около часа назад. Поблагодарил за контейнер. Сказал, что все нормально, осталось только ключи передать новым хозяевам... А потом был звонок к Селивановой.

- Юля? Добрый день, - Софья не говорила - ворковала. Когда-то Смок говорил, что в ней погибла великая актриса, на что она скромно отвечала: "Почему погибла? Живет и здравствует, просто ей подмостков не надо". - Как мои дела? Спасибо. Вашими молитвами. Уже у четверых человек по моим адресам были? Прекрасно. Нет, не стоит меня благодарить. Да, да. Мне это ничего не стоило... Юля, мне совет ваш нужен. Любой массажист, наверное, всегда еще немножко врач. Что случилось? Не пойму, то ли шею надуло, то ли повернулась неудачно... Да, болит. Остеохондроз? Не рано ли? Нет, вроде и на тренажеры хожу, и в бассейн. Может, и надуло, понимаю. Какая больница? Вторую неделю - праздники. Понимаю. Нет, Юлечка, это неудобно. Ну, если не трудно. Я буду очень благодарна. Хорошо, через полчаса жду.

Все складывается как нельзя лучше, думала Софья. Икону она сначала завернула в целлофан, а затем положила в пакет. Софья была очень довольна собой: по ее замыслу икона должна все время находиться в комнате во время ее беседы с Селивановой. Если блефовать, так красиво и до конца. Юля была точна, как фрейлина королевы. Звонок в прихожей раздался ровно через тридцать минут. Пока Даша открывала дверь, пока гостья раздевалась, Софья взяла мобильник и легла на диван. Пакет с иконой лежал рядом.

- Можно? - В двери появилось улыбающееся лицо Юлии. - Здравствуйте, Софья Николаевна. Что, так плохо?

- Здравствуйте, Юлечка. Проходите, пожалуйста. Вы готовьтесь, хорошо? Я сейчас халат сниму. Мне из Германии звонят, я договорю сейчас, - произнесла Софья почти шепотом. - Ладно?

- Конечно, конечно, Софья Николаевна, делайте, что вам надо. Юля вымыла руки, достала из сумочки крем. Разумеется, она успела заметить, что иконы на месте не было. Все оставалось на своих местах: картины, фарфор, даже эта маленькая изящная вазочка на столике - иконы не было. "Спокойно, Юлек, спокойно. Улыбайся и не дергайся. Икону могли перенести в другую комнату? Вполне. Сейчас все выясню. Судя по всему, у Софьи Николаевны настроение неплохое".

А Софья, сняв халат, лежала на диване в одном белье. Даже думая о другом, Юля тем не менее оценила его. Ей частенько приходилось льстить своим клиенткам - уроки Карнеги усвоены были хорошо, но Воронова на самом деле нравилась ей. Нравилось то, как Софья одевается, нравилась обстановка и убранство квартиры. Завидовала ли она ей? Конечно. И Юля от этого не стала бы открещиваться. А вот признаться в том, что, подружись с ней эта синеглазая красотка с лицом будто с обложки модного журнала, привлеки к себе - и более счастливого человека, чем она, не было бы на свете, - Юля не могла даже себе. И поэтому ей просто до жути, до боли сердечной хотелось сделать Вороновой какую-нибудь пакость. Вариант с иконой был просто идеальный - моральное удовлетворение сочеталось с огромной материальной выгодой. Кузьмич нашелся быстро. Кстати, жил он уже с другой телкой. Дело его заинтересовало. Сошлись на пятидесяти процентах. И хотя Юлька была одна, а Кузьмич с ребятами, он не спорил. Он понимал, что идея, наводка, да и разработка операции, а потом и сбыт краденой вещи стоили пятидесяти процентов. К тому же Селиванова понимала, чем рискует. Но даже в такой ситуации она приняла решение не трогать Воронову. Юля знала, что Кузьмичу и его орлам без разницы - оторвать голову голубю или убить человека, но ей-то было не все равно. Своих подельников она убедила в том, что убивать хозяйку, человека известного, означает дополнительный риск и ничего, кроме головной боли, это не дает. На самом деле причина была в другом. Морально победить можно только живого врага. К тому же план, предложенный Юлей, в самом деле был хорош. Главным действующим лицом в нем становилась домработница Даша - не очень далекая хохлушка лет тридцати, приехавшая в Москву на заработки. Впрочем, план уже вовсю воплощался в жизнь. С домработницей будто совершенно случайно познакомился один из людей Кузьмича, здоровенный парень, которого все звали Бугай. Он один раз проводил деваху до дома, где она жила, а потом сводил ее в кино. Женщина приняла ухаживания Бугая за чистую монету. Идея была до гениальности проста: кража должна совпасть с поездкой Бугая вместе с домработницей куда-нибудь под Шатуру или Зарайск на шашлыки. Разумеется, вернуться оттуда он должен был один. Одновременная пропажа иконы и других ценных вещей и исчезновение прислуги любого следователя наведет на определенные выводы. Будут ли искать в огромном городе живущую без прописки гражданку другого государства - тот еще вопрос. Параллельно велось наблюдение за Вороновой. Этим занимался Шурик, человек, пользующийся особым доверием Кузьмича. Шурик имел абсолютно неприметную внешность и очень умело этим пользовался. Он обожал детективы и шпионские романы, но в жизни никогда не употреблял такие традиционные реквизиты их героев, как очки, шляпы, плащи с поднятыми воротниками. Курносый нос, серые глаза, небольшие залысины, рост не высокий и не низкий - таких людей вокруг тысячи. Добродушная улыбка располагала к себе. А вместо шляпы и плаща - кроссовки, спортивные штаны с надписью "Adidas", видавший виды свитер. Шурик умудрялся весь день находиться за спиной человека, а тот даже в ус не дул. Через день он должен был принести полный график дня Вороновой. И вдруг этот неожиданный звонок.