МЖ. Роман-жизнь от первого лица - Алексей Колышевский

Стоп! Вот оно! Кажется, нашел! И я физически почувствовал, как зародившийся страх улетучился без остатка, уступив место здравому смыслу. Итак, зачем Андрей настаивал, именно настаивал на том, чтобы этот «сотрудник посольства» помогал мне? Получается, что он тоже в деле? Тогда почему он не действовал раньше? А потому, что он имеет постоянную работу и не хочет в случае чего засветиться и попасть в аргентинскую тюрьму в качестве уголовного преступника, несмотря ни на какие дипломатические статусы. Вот ответ. Он – руководитель. Дирижер, так сказать, или, вернее, – кукловод марионетки, то есть меня. А я всего лишь разменная мелочь, которую насыпают на сдачу в пластиковый стаканчик и ставят возле кассы. Значит ли это, что изначально Андрей включил меня в игру, точно рассчитав, что я сам напрошусь выполнить то, о чем он якобы случайно проговорился? При положительном ответе на любой из вопросов, заданных мною самому себе на высоте десяти тысяч метров, вероятность получения мною денег в Москве, после перевода их из Аргентины, сводилась практически к нулю, как, впрочем, и вероятность того, что мне понадобится обратный билет на самолет. Чем больше я размышлял, тем чаще приходил к выводу о том, что устранить меня было бы очевидным благом для Андрея. Не говоря уже о гребаном посольском шпионе, который, как я думаю, сам вожделел оказаться владельцем пусть не десяти процентов от возвращенной суммы, но, во всяком случае, той, за которую он, вероятно, согласился работать.

От этих тревожных, прямо сказать, раздумий я почему-то успокоился и почувствовал у себя внутри почти безнадежную пустоту. По крайней мере, я понял, что в очередной раз пройти по легкому пути не получится, как не получится и поправить свое материальное положение так, чтобы никогда более не работать. Когда я, опустив голову, шел по длинному коридору, соединяющему самолет со зданием мадридского аэропорта «Barahos», то у меня шевельнулась было предательская мысль о том, что, наверное, продолжать свой полет и через два часа пересаживаться на самолет до Буэнос-Айреса не имеет смысла вообще: не лучше ли переждать эту ночь в аэропорту, помаяться бессонницей, а на следующий день, поменяв дату вылета, улететь обратно, в Москву? Но я смог выдавить из себя неуверенность. Представил, что меня ждут все те же безрадостные дни, тот же двор за окном, тот же промозглый гараж с бутылкой какого-нибудь, все равно какого, пойла. Представил глаза Светы и то, что от этой поездки зависит мое простое человеческое счастье, образование моей дочери и множество прелестей жизни, которые предоставляют человеку деньги. Представил свою давнишнюю мечту: большой дом, столовую с огромным столом, за которым сижу я сам, лет шестидесяти. Этакий дедушка, окруженный тремя, нет, четырьмя детьми и кучей внуков. И я похож на актера Роберта Ретфорда или Шона Коннери: мужественный подтянутый старик с орлиным взором и непременно атлантическим загаром в стиле Ulisse Nardin. А за домом поле для гольфа, где я, в своем подтянуто-загорелом виде, луплю по маленькому шарику клюшкой третий номер. А в гараже, этак вот на полу, вымощенном какими-нибудь красивыми плитами, стоит… стоят… автомобили. Семь, нет, восемь штук. И все мои. И все разноцветные. И все такие, про которые предпочитает рассказывать этот веселый Кудряш из импортной передачи Top Gear: «Ferrari» – номер первый, «Aston Martin» – номер второй, номер третий – «Porshe», четвертый, о боже, нет, это слишком круто. Нет, пусть лучше будет, эээ – «6-Вгаbus», на охоту ездить, причем трехосный, пятый номер – черный, как космос, членовоз – «Mercedes W221», шестой – огромный «Cadillac», как у Элвиса Пресли. Розовый и с белой кожаной обивкой салона. Весь в никеле и с откидной крышей. Блин, круто!!! Седьмой будет – «Corvette», желтый. Да. А восьмой, восьмой… ну не знаю пока, может быть, какой-нибудь совершенно антикварный белый «Хорьх», на котором сперва ездил Герман Геринг, а потом, кажется, маршал Советского Союза Осляковский. О! Да, бэби! Я хочу, хочу всего этого! Хочу сдохнуть под рыдания толпы родственников в возрасте восьмидесяти девяти лет, лежа на кровати размером с шесть бильярдных столов и балдахином из золотых тонких цепочек, к которым подвешены золотые бабочки с алмазными глазами, вот как! А до этого пить жизнь полной чашей: посетить все страны на свете, искупаться во всех морях и океанах и полетать на дельтаплане над альпийскими лугами. И не напрягаться. Ни хрена не делать. Не ходить каждый день на работу, «к без пятнадцати девять, а то начальник на карандаш возьмет». И не надо мне ни власти, ни руководящей должности, ни грузовика с мордоворотами сзади, а надо мне просто свободы и гармонии. Эх… А для достижения свободы и познания гармонии требуется немножко денежков, а без них свобода – это не свобода вовсе, а издевательство над самим этим словом. Бомж, он, вон, тоже свободен. По-своему. Только ему от этого не легче.

И вот поэтому я не имею права отступать. Не могу вернуться потому, что мне некуда возвращаться. У меня в жизни есть цель, и в моих силах достичь ее или хотя бы приблизиться. Какие еще могут быть сомнения? И я, подняв голову, уверенно шагнул на ленту пассажирской дорожки-ускорителя.

Часть II

Город счастливых ветров

Клаудия и ночной полет

В самолете я познакомился с испанкой Клаудией. Двенадцать часов полета до Буэнос-Айреса мы провели рядом, на соседних местах, иногда задавая друг другу вопросы. Она рассказала мне, что из аэропорта лучше всего ехать не в такси, а заказав прямо на выходе так называемый «Remis», автомобиль с водителем, оплатив его в месте заказа. Что ситуация с криминалом в городе нормальная и что Recoleta – район, в котором находится мой отель, – это самый респектабельный район города и лучшие магазины расположены неподалеку, в районе улиц Santa Fe, Cordoba и Florida. Что мистер Доллар давно и прочно завоевал эту страну и чем больше у тебя зеленых бумажек, желательно большего номинала, тем ты более свой на этом празднике жизни. Эти несколько немудреных житейских советов должны были очень помочь мне после посадки. Клаудия настолько хорошо описала мне процесс заказа этого самого «Remis», что я решил подстраховаться и избежать возможного контакта со своим, а я уже не сомневался в этом, будущим палачом–дипломатом.

Проспав несколько ночных часов в самолете, я проснулся на рассвете и принялся наблюдать дивную картину небес, начинающих окрашиваться в оранжево-золотые тона. Я счел это добрым знаком. Рассвет – это победа над иллюзией ночи. День – естественная среда обитания человека, то, чем бескорыстно делится с нами мироздание. Рассвет, который ты встречаешь над океаном, находясь выше всех уровней облачности, это самая чистая проба естества. Я улыбнулся Клаудии, она ответила мне шикарной улыбкой в тридцать два крупных белых зуба:

– Прекрасный день, не так ли?

– О да! Рассвет сообщает, что будущее вновь стало настоящим и вновь превращается в будущее.

– Клаудия, я не знал, что лечу рядом с поэтессой.

– О, нет, Марк, я вовсе не поэтесса – просто испанцы почти такие же романтики, как и вы, русские. Мы тоже обладаем страстной душой, способной страдать совершенно искренне. Наши гитары плачут на разные голоса, совсем как люди. Свойства испанской и русской души во многом схожи, по-моему.

– Клаудия, вы удивляете меня все больше и больше. Откуда такие познания о русской душе у испанской девушки?

– Я культурная и образованная испанская девушка. Окончила университет в Севилье, отделения филологии и экономики.

– О! А я как-то заходил в ваш университет. Тот самый, в здании которого ранее была знаменитая табачная фабрика, где трудилась не менее знаменитая цыганка Кармен.

– Да, да, совершенно верно, вы бывали в Севилье?

– Да. Я бывал в Севилье. И в моем сердце живет любовь к этому городу.

– Марк, мне очень приятно, что вы так говорите о Севилье.

– Я говорю то, что думаю, Клаудия. Так что насчет русской души?

– Я читала Есенина.

– Сергея Есенина?! В переводе на испанский? Это величайший русский поэт, но я считал, что иностранцу невозможно понять Есенина. Ведь я приготовился услышать двух излюбленных иностранцами русских писателей – это Tolstoy & Dostoevsky.

– Марк, Достоевский, безусловно, великий писатель. Но он все время ходил по дну души и исследовал все ее самые черные закоулки, а Есенин… Есенин летал в облаках. И иногда он находился в пасмурном небе, а иногда он поднимался до таких вершин, откуда так же хорошо видно солнце, как сейчас из иллюминатора нашего «Airbus».

– Клаудия, я просто потрясен тем, что со мной рядом оказалась девушка из того крайне невеликого числа людей, при общении с которыми наступает духовный передоз. Я и сам влюблен в поэзию Есенина и считаю его русским поэтом уровня Пушкина. А Пушкин – это эталон русской поэзии. А кто же еще известен вам именно из русских поэтов?

– Пушкин, безусловно.

– Вы знаете, у нас был замечательный писатель, Рыбаков. Из современных. Он написал несколько книг об одном честном и порядочном молодом человеке, которого звали Крош, Сергей Крашенинников. Так вот, этот самый Крош, он тоже любил Пушкина. Там, в этой книге, даже есть место, когда некто Веэн, очень образованный человек, искусствовед, говорит ему, что «любить Пушкина – это уже само по себе признак хорошего вкуса». Быть может, кто-то еще?