Секреты обманчивых чудес. Беседы о литературе - Меир Шалев

Иаков дал Богу интересный ответ, свидетельствующий не только о глубоком страхе, но также о врожденной подозрительности и хитрости. Он сказал: «Если Бог будет со мною, и сохранит меня в пути сем, в который я иду, и даст мне хлеб есть и одежду одеться, и я в мире возвращусь в дом отца моего, и будет Господь моим Богом»[100].

Уже тот факт, что его ответ начинается со слова «если», показывает, что Иаков отличается от своего деда Авраама, который верил любому обещанию Бога, выходил в любой путь и слушался любого приказа, вплоть до принесения в жертву своего собственного сына. Иаков, напротив, ставит Богу условие: если дашь мне пищу, если дашь мне одежду, если дашь мне защиту и если благополучно вернешь меня домой, только тогда Ты будешь моим Богом.

С этой точки зрения, с Иакова начинаются настоящие отношения сынов Израиля со своим Богом — отношения личного и требовательного диалога, спора, просьбы, взаимозависимости, претензии и обвинения, который впервые сложились в ту ночь в Бейт-Эле, где ночевал Иаков, и продолжаются, к нашему удовольствию, до нынешнего дня.

Интересно, что Иаков добавляет еще одну фразу, которая показывает, как хорошо он знает, что любит еврейский Бог. А если не Бог, то, уж конечно, Его представители на земле: «Этот камень, который я поставил памятником, будет домом Божиим, — возвещает он, — и из всего, что Ты, Боже, даруешь мне, я дам Тебе десятую часть»[101]. «Дом Божий», то есть храм, и десятина, которые составляют материальную опору священничества и религиозного истеблишмента, обещаны здесь впервые. Но и это обещание подчиняется условию, которое Иаков поставил Богу раньше: сначала, Владыка, подавай товар и только тогда получишь Свою плату.

Если я не ошибаюсь, Иаков — первый и последний в Библии, кто так говорит, и это свидетельствует не только о его хитрости и подозрительности. Это попытка самому владеть своей судьбой и направлять ее, подобная попыткам пророка Ионы и Томаса Трейси. И действительно, в продолжение пути Иакова ждут большие неожиданности, по части — весьма неприятные, но теперь, после разговора со своим Творцом, он знает, что останется в живых и вернется на свою землю.

Кстати, если вы позволите мне еще немного задержаться в Бейт-Эле, перед тем, как мы проснемся вместе с Иаковом и продолжим путь в Харран, то я бы обратил ваше внимание на слова, которые Бог говорит ему в ту же ночь: «Землю, на которой ты лежишь, Я дам тебе и потомству твоему»[102]. Эта фраза — другая и более интересная версия обещания, данного Аврааму: «Всю землю, которую ты видишь, тебе дам Я»[103]. Иными словами, границы, обещанные Аврааму, ограничены полем зрения, а границы, обещанные Иакову, — размерами его тела. Поле зрения много шире места, занятого телом, но оно отдаленнее и холоднее и лишено того интимного контакта с землей, который ощущает лежащее тело. Стоит отметить тут и обещание, данное по тому же вопросу Иисусу Навину накануне захвата Земли обетованной. Там нет речи ни о телесном контакте с землей, ни о ее обозревании, там сказано: «Всякое место, на которое ступят стопы ног ваших, Я даю вам»[104], то есть речь идет о попирании, захвате и господстве.

Итак, Иаков лежит на земле, данной ему и его сыновьям после него, и касается ее всем телом. Кстати, если кого-нибудь беспокоит ограниченная площадь этого владения, то я могу успокоить вас комментарием одного из наших мудрецов, который разъяснил, что Господь Бог, благословен будь Он, свернул под Иаковом всю Страну Израиля[105]. Аутром, надо полагать, наш праотец поднялся веселый и умиротворенный, развернул свою складную землю и продолжил свой путь.

Все длинное путешествие от Ханаана до Харрана, путь в многие сотни километров, Библия удостаивает всего одной фразой: «И встал Иаков, и пошел в страну сынов востока»[106]. Любители приключений не найдут здесь пищи и для осьмушки своего любопытства. К нашему счастью, Томас Манн описывает это путешествие весьма подробно и осязаемо, и нужно отметить к его чести, что он не поленился посетить Ближний Восток и внимательно все тут изучил, прежде чем приступил к этой части своей книги.

Когда я снова просматривал «Иосифа и его братьев» для этих наших бесед, я удивился той остроте восприятия, с которой Томас Манн увидел ландшафт нашей земли, и припомнил, что зимой 1991 года здесь гостил еще один немецкий автор, имени которого я не назову и которого я повез тогда в Иудейскую пустыню.

Зима того года выдалась особенной — вся Иудейская пустыня была покрыта поразительно большими участками травы и цветов, подобных которым давно не бывало. Я объяснил немецкому гостю, что он видит чудо, потому что пустыня цветет так интенсивно лишь раз в пятьдесят лет, что здешние растения научились долгие годы ждать в земле такого редкого часа, как нынешний, и тому подобные ботанические изыски. Я был очень взволнован, но мой гость сидел в джипе с довольно скучным видом, а в конце обвел пухлой белой рукой зеленеющие и цветущие холмы и вынес вердикт: «Just like in Bavaria».

Томас Манн был наделен намного более любопытствующим взглядом и более глубоким умом. Он произвел серьезное исследование здешнего ландшафта, и книга «Иосиф и его братья» свидетельствует об осведомленности автора в мельчайших деталях. Так, например, Манн описывает, как Иаков сошел с верблюда и пошел рядом с ним: «Он вел его в поводу, и тогда верблюд шагал по одной из параллельных тропинок, из которых состояли дороги, а сам он шел по соседней, меся ногами каменистую пыль». И действительно, тесная сеть тропинок, покрывающая склоны, характерна для пустыни — это вечные тропы, которые копыта пасущихся коз и овец протаптывают здесь каждую весну.

Так двигался он вперед, против течения Иордана, во впалую Сирию, к теснине Оронта и к подножию Белых гор, но продвиженье было медленным, ибо способ, каким он добывал себе хлеб, требовал много времени… На своем пути он видел много прекрасного и священного, видел, как сверкает словно бы огненными каменьями царственная гора крайнего севера, и молитвенно восхитился ею, видел земли, превосходно орошенные горными снегами, где высокие, тонкие стволы пальм подражали чешуйчатым драконьим хвостам, где темнели кедровые и смоковные рощи, а иные деревья угощали его гроздьями сладких, мучнистых плодов.

В этих описаниях природы воссозданы не только библейские пейзажи и библейские стихи — мы видим перед собой также древние рельефные изображения Месопотамии и слышим забытые стихи из «Эпоса о Гильгамеше».

Потом Иаков со страхом и отвращеньем увидел пустыню. Она была красная, как и полагалось. Одетая багровой дымкой, она уходила на восток, море порока, обиталище злых духов, преисподняя. Да, преисподняя была теперь уделом Иакова. Бог посылал его в пустыню за то, что он исторг у Исава громкий и горький вопль, как того пожелал Бог.

Итак, путь, в который отправляется Иаков, — это наказание. Возможно, это также искупление и очищение от грехов, но в любом случае это навязанное ему путешествие. То же самое можно, кстати, сказать и об Одиссее. Но Одиссей влеком к Пенелопе и стремится к ней, тогда как Иаков, напротив, хочет бежать от Исава и удалиться от него. И он до последнего шага не знает, что в конце пути его ждут Рахиль и любовь. Это знает только Господь. Таким образом, только с того момента, когда наши праотец и праматерь встретились у колодца в земле сынов Востока, становится понятно — и Иакову, и Рахили, и нам, читателям, — что это путешествие с самого начала имело некую скрытую цель, которая откроется только в его конце.

Встреча Иакова с Рахилью — это особенная встреча, и стоит перечесть ее описание и в Книге Бытие, и в книге Томаса Манна «Иосиф и его братья», чтобы увидеть, как по-разному описывают ее два великих писателя — безвестный библейский автор и Томас Манн, стоящий на его плечах.

Библия, как всегда, очень лаконична. Иаков подошел к колодцу и увидел пастухов с их стадами.

Иаков сказал им: братья мои! откуда вы? Они сказали: мы из Харрана.

Он сказал им: знаете ли вы Лавана, сына Нахорова? Они сказали: знаем.

Он еще сказал им: здравствует ли он? Они сказали: здравствует; и вот, Рахиль, дочь его, идет с овцами[107].

Так начинается цепочка действий, начало которой интересно, а конец неожидан: Иаков видит Рахиль и отваливает тяжелый камень от устья колодца. Могучие силы, которые неожиданно в нем обнаруживаются, способны удивить читателя. Откуда взялись у него эти силы? Что, это вид Рахили их породил? Или облегчение конца пути? Или волнение? Обретение безопасности?

И тут он производит следующее действие: «И напоил овец Лавана, брата матери своей».

Затем наступает черед действия третьего: «И поцеловал Иаков Рахиль».