Сигнал из космоса - Курт Занднер

И еще одно преимущество: теперь у меня есть время, чтобы спокойно подумать об изложении всего дальнейшего, ибо то, о чем я писал до сих пор, поддавалось обрисовке сравнительно легко. Конечно, там есть и очень волнующие моменты, но пока доминирует описание радостей; до сих пор я писал о счастливом периоде жизни. Лишь позднее стали появляться тени, все неумолимее сгущался мрак, пока не наступил конец — здесь, в этом доме.

После того вечера, когда странные звуки из космоса показались Крюгеру гимном неведомых существ, два вечера подряд сигналов совсем не было слышно. Мы перепроверили аппаратуру, меняли направление антенны, меняли настройку-ничего не помогало. На третий вечер, около одиннадцати часов, сигналы неожиданно появились вновь, но теперь они шли из направления, несколько отклонявшегося от зафиксированного раньше. Не свидетельствовало ли это в пользу гипотезы о ракетах?

Удивительнее всего было, что теперь сигналы звучали совсем по-другому. От ясных, легко поддающихся расшифровке знаков — атомных номеров и массовых чисел — не осталось и следа. Теперь все шло в бешено быстром темпе, нарастало и убывало, как прилив и отлив; слух — не говоря уже о карандаше — был не в силах улавливать эту передачу. Жужжание длилось без перерыва иногда полчаса, иногда час, и мы не могли составить себе ни малейшего представления, что это должно было означать. Может быть, далекие существа хотели сообщить о себе и о своей звезде что-то новое? Но ведь мы даже не знали, обладают ли они языком в нашем понимании. Быть может, они общались друг с другом посредством знаков, математических формул или каких-нибудь схожих способов? В общем-то их сигналы скорее свидетельствовали о попытках стать понятными, установить некие связи, и они применяли для этой цели различные системы сигнализации в надежде, что ту или иную мы поймем.

В быстроте, с которой шли сигналы, чувствовалось что-то отчаянное, но возможно, это только казалось. Некоторое время мы по-всякому пробовали толковать сигналы, но вскоре благоразумно отказались от таких попыток; элементарный научный анализ убедил нас, что при наших технических средствах ничего добиться нельзя. Для записи сигналов требовались осциллографы и магнитофоны; для расшифровки — электронный счетный мозг и многое другое. Уже то, чего мы добились с нашей сравнительно примитивной аппаратурой, походило на чудо. Вначале нам, к примеру, доставляло много хлопот наведение антенны. Автоматический часовой механизм, который точно выполнял бы эту функцию, был, разумеется, мне не по карману. Как-то раз Крюгер явился с синхронным мотором, который якобы с давних пор лежал у него дома. Я не хотел портить ему удовольствие, но в душе был глубоко убежден, что этот синхронный мотор он на свои скудные средства купил у старьевщика. При помощи шкивов и шестеренок мы подключили легко вращающуюся подставку к мотору, но, к несчастью, наш Грюнбах обслуживала слишком маломощная электростанция. Нагрузка сети все время менялась, и в зависимости от нее сильно колебалось напряжение тока, а вместе с ним и число оборотов нашего мотора. Отклонения приходилось время от времени регулировать вручную. Хотя мотор кое-как и функционировал, большой радости он нам не доставил. Словом, мы ощущали недостаток во всем, но даже и целого состояния господина Нидермейера не хватило бы, чтобы полностью обеспечить нам дальнейшую планомерную работу.

Крюгер приставал ко мне с каждым днем все настойчивее, убеждая обратиться наконец к общественности, к научным организациям, к правительству. Однако я медлил. Не знаю, приписывал ли Крюгер мою нерешительность слишком большой скромности ученого или чему-нибудь еще, но только в своем юношеском нетерпении он почти выходил из себя. Целыми часами он, так сказать, по-отечески меня уговаривал, постепенно раздражался и, исчерпав все доводы, просил разрешить ему сделать это за меня, раз я сам не хочу или не могу. Я обнадеживал его, но все откладывал и откладывал. Отчасти и в самом деле из-за какой-то непонятной робости, отчасти потому, что хотел привести окончательные результаты открытия в образцовый порядок. Мне мерещилась рукопись страниц на пятьсот, снабженная чертежами и диаграммами, переплетенная в свиную кожу… профессорская диссертация par excellence[5].

В ознаменование временного завершения работ и в честь достигнутых нами успехов я решил устроить небольшое пиршество на месте, где было сделано открытие, то есть на моем чердаке. Кроме Крюгера, мне хотелось пригласить и Янека. Насчет последнего я сначала чуть-чуть поколебался, но затем счел, что и Янек имеет право принять участие в празднике: ведь это он так успешно соорудил мне прекрасную антенну. Крюгер сразу одобрил мой план пригласить Янека, сказал, что это само собой разумеется. Вино у меня еще было, потому что вот уже две недели я откладывал очередное приглашение Нидермейеров, ссылаясь на срочную работу. Для ученого, страстно увлеченного грандиозными мировыми проблемами, болтовня о кафельных ванных и персидских экс-шахинях была бы просто-напросто невыносима. Наш праздник на чердаке я назначил на 16 ноября — канун моего дня рождения (о чем, впрочем, моим друзьям я не сообщил). В ожидании этого дня мы с Крюгером предавались мечтам и фантазиям о будущем.

Конечно, с помощью сложных угломерных вычислений и иных методов необходимо точно установить местонахождение в космосе источника, откуда шли сигналы, определить расстояние до этого источника и попытаться выяснить его движение относительно Земли. Для этого нужны дополнительные научные станции. Нам с Крюгером рисовалась на всех материках Земли мощная сеть гигантских антенн. Они должны иметь по меньшей мере от пятидесяти до семидесяти метров в диаметре, что необычайно улучшило бы качество приема. Словно гигантские уши, они должны вслушиваться в космос. В наших мечтах мы уже видели около этих аппаратов высококвалифицированных научных работников. Их дело — регистрировать сигналы, расшифровывать их с помощью электронно-вычислительных машин. Какая вдохновенная исследовательская работа — в процессе ее были бы получены потрясающие данные о тех далеких, еще совершенно неведомых нам существах. Крюгер особенно настаивал на том, чтобы дать с Земли ответ посредством гигантского передатчика. Начать надо будет с передачи сигналов, тоже обозначающих атомные номера и массовые числа, — ведь благодаря этим числам мы сами впервые поняли таинственные сигналы. Их сигналы были посланы очень давно, и минуло много лет, прежде чем они дошли до нас; еще много времени протечет, прежде чем таинственные корреспонденты примут наш ответ, которого, должно быть, давно с нетерпением ждут. Поэтому абсолютно необходимо как можно скорее успокоить их относительно нас и наших дальнейших намерений; сообщить им, что у нас на Земле постепенно побеждает разум; что мы, как и они, хорошо знаем, что атомная война равносильна нашему полному самоуничтожению.