Сочинения 1819 - Андре Шенье
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мне томную красу являя изначала,
На лире и моей не раз она звучала.
Мила, как женщина, как все, Венеры дщерь,
Обоих нас влекла, знакомых лишь теперь.
Я вижу, предпочла она из двух Лебрена,
Но все же верен ей останусь неизменно.
Мне нравится полет живых иль грустных строк,
Мой кипарисовый иль розовый венок.
Когда-то, лирою плененные Орфея,
40 И скалы двигались, как говорят, Рифея.[339]
Под звуки лирные взнеслась ограда Фив,[340]
И Арион[341] в беде остался с лирой жив.
Я тоже радостей с ней испытал немало.
Моим стихам порой красавица внимала,
Дивясь изменнице, моих причине слез,
Грустя, что знать такой любви не довелось.
Но как же счастлив я, когда робка, послушна,
Камилла мне в ответ вздыхает простодушно,
Иль снисходительной улыбкой одарит
50 Мой стих, что милую то молит, то корит,
Когда ее лицо вдруг вспыхнет от волненья
И нежный поцелуй приостановит чтенье.
О, мне вовек из рощ волшебных не уйти,
Где мой Тибулл мечтал и проложил пути,
Где в шелесте листвы “Коринна!”[342] различимо,
Где имя Кинфии корой дерев хранимо,[343]
Где нет французами исхоженных дорог[344]
И где с тобой, Лебрен, я повстречаться смог.
Пусть кодексом любви, забав и наслажденья
60 Для всех останутся мои стихотворенья
И мечут сотни стрел любовных там и тут,
Пусть в песнях голос мой, моя душа живут.
На ложе шелковом, в мечтах о нежной встрече
Пускай красавица мои впивает речи,
Торопит сладкий миг, чтобы обнять скорей
Счастливца юного, что всех дороже ей.
Пусть он мои стихи читает вместе с нею
И бьются их сердца от томных строк сильнее.
Когда ж от долгих ласк утихнет страсти пыл,
70 Хочу, чтоб мой огонь усталых оживил.
Пусть Лиза, черпая в моих стихах веселье,
Оставит помыслы о монастырской келье
И на груди меня, заслышав шум любой,
Скрывает, смущена, дрожащею рукой.
Почувствовав в душе неведомое пламя,
Воскликнет юноша, взяв книгу со стихами:
“Да ведь поэт со мной как будто век знаком,[345]
Так хорошо прочел все в сердце он моем!”
ЭЛЕГИЯ XXXIII
Де Панж! кто наделен душой простой и нежной,
Тот коротает дни с улыбкой безмятежной.
На что ему мечи, что королей хранят,
И стрелы, ждавшие, чтоб их пустил сармат,
И пули, что с огнем летят из пасти медной?
Не знающий обид, беззлобный и безвредный,
Готовый и дарить услады, и ловить,
Он хочет одного: влюбляться и любить.
Де Панж! Безумец тот, кто дни влачит уныло.
10 Когда бы нам судьба две жизни подарила, —
Одну для праведных занятий и забот,
Другую для любви и сладостных тенет, —
Как было бы легко одолевать напасти
Одной из них, в другой взыскуя нежной страсти!
Но если только раз на свете мы живем,
Несчастные! — зачем мы губим день за днем
Единственную жизнь и жаждаем до дрожи
Почета, барыша — всё так же, всё того же, —
Забыв, что кратки дни и все наперечет?
20 Что проку жить, коль нас любовь не увлечет?
В веселии живет Венерой одаренный —
Но если без нее окажется влюбленный,
В чем радость находить? По мне уж лучше смерть.
...........................................
На буйную листву мы, смертные, похожи:[346]
В полдневную жару, когда в разгаре зной,
Она дарует тень под кроною лесной.
Но вот грядет зима, грозя морозом ранним,
Глядишь — и мы уже пожухнем и увянем.
И листья мертвые под ветром буревым
30 Срываются с ветвей, чтоб место дать живым.
Сменяя ночью день, лучившийся так ярко,
Спешит за нами вслед внимательная Парка[347]
И перед вечной тьмой, куда лежит наш путь,
Из милости дает на солнце нам взглянуть.
Но вот и этот миг, оплаканный, растает —
И воцарится смерть, и слаще жизни станет.
О юность быстрая, как краток твой полет!
Потом болезненная старость настает —
Теснит несчастьями незащищенный разум,
40 И тело слабое к земле склоняет разом,
И ясный взгляд мрачит унылой чередой
Бессмысленных забот и суеты пустой,
Тревог о нажитом добре и о наследстве,
О плоти и душе, живущих в злом соседстве
Друг с другом... Нет, увы, в юдоли сей людей,
Избавленных от бед, свободных от скорбей.
Был горестный удел Тифону уготован:[348]
День ото дня дряхлеть и стариться — таков он,
Седой, морщинистый, в бессмертьи пребывал.
50 Был гордым лик его — но сколь же скорбным стал!
Исчезли красота, и мужество, и сила:
На старческом челе все и старо, и сиро...
Терзается старик, не в меру он плаксив,
И не живит его картина тучных нив,
И тенью плотною луга вокруг одеты,
Не шепот слышит он ветров, но шорох Леты;
И дети от него шарахаются прочь,
И высказать любовь ему уже невмочь:
Все члены старые его дрожат, трясутся —
60 И девушки над ним украдкою смеются.
ЭЛЕГИЯ XXXIV
Пусть кто-нибудь другой свою лелеет славу —
Я создан для любви; мне лавры не по нраву.
На что они, когда я должен ради них
Ученьем иссушать цветенье лет младых?
На что они, когда, блуждая одиноко
И узы нежные презрев по воле рока,
Желанья юности я должен превозмочь
И проклинать с тоской на праздном ложе ночь?
Я в детстве вырастал вдали от Геликона,
10 И Музы не меня учили благосклонно;
Еще не услыхав напев кастальских струй,
Познал я первый стих и первый поцелуй.
И бог, и судия моей поры весенней —
