Империя Зла - Юрий Никитин

– Такая страна, – сказал Коган.

Краснохарев хмыкнул:

– Вот он, типичный русский интеллигент!

Яузов вздохнул:

– Уже и Коган – русский интеллигент. А кто ж тогда я?

Министры переглянулись, я объяснил как можно серьезнее:

– Насчет русского... гм, не уверен, но что не интеллигент – точно. «Русский интеллигент», повторяю для неграмотных, это не класс или нация! Это позиция. Позиция обязательного оплевывания своего и преклонения перед более сильным. Подается как гордая позиция, но по сути – рабские души... Но с чего начинать? Запреты уже пробовали. Помню, в моем детстве оперы да симфонии из всех репродукторов... Навсегда отбили охоту к классике.

Коган сказал в пространство:

– С чего начинать?.. Кто-то предлагал чемоданный вариант.

Краснохарев строго постучал карандашом по столу:

– Вы тут не намекивайте, не намекивайте!.. Ишь, разнамекивались. Чемоданный вариант – это вообще не тема для разговоров. Нет никакого чемоданного варианта, поняли? А поговорили только затем, чтобы кто-нибудь из нас донес иностранным шпиенам, что Россию опасно загонять в угол. Могем и куснуть.

Коган зябко повел плечами:

– Атомная бомба – это куснуть?

Глава 20

Вечером прошел дождь, в мокром асфальте блестели скудные фонари. Встречные машины пугливо мигали фарами, прижимались к обочине. Если в России две напасти: дураки и дороги, но здесь, в Польше, кроме дорог и дураков, о которых по всей Европе идут анекдоты косяками, еще и дрянные авто собственного производства, о которых анекдоты издают отдельными книжками.

Сами поляки в фольклоре Европы все равно, что чукчи России, но если поляк-чукча да за рулем польского автомобиля... Сергей угрюмо крутил руль мерседеса, скорость если и превышал, то не слишком: не так страшен встречный дурак, как местные полицаи, могут обнаружить при досмотре в салоне и багажнике кое-что забавное.

За всю дорогу их никто не обогнал, а навстречу попадались, местные авто, рядом с которыми первый «горбатый» запорожец показался бы кадиллаком. За спиной Валентина весельчак Дмитрий, похохатывая, начал рассказывать, что это единственный автомобиль, который благословил папа римский, ибо только в нем невозможно согрешить, и что в этих автомобилях никогда не услышишь, как работает мотор: уши зажимают колени...

Рядом с ним молча сидели, блестя черными, как антрацит, глазами, Ахмед и Акбаршах. Оба в костюмах от Версачи, пахнут хорошими духами, безукоризненные зубы, на пальцах кольца с бриллиантами, дорогие часы на запястье. За спиной лежит тщательно упакованный в прозрачную пленку роскошный букет цветов из Израиля, даже бирку не оборвали...

Валентин часто встречался взглядом в зеркальце водителя с горящими глазами Акбаршаха. Если Ахмед – крутой боевик, прошедший выучку в боях по всему Востоку, успевший что-то взорвать в Ольстере и подстрелить охраняемого ФБР перебежчика среди белого дня в центре Вашингтона, то это совсем еще мальчишка, детский пушок не ушел со щек, во взгляде пугающий Валентина юношеский восторг, готовность каждый миг броситься на амбразуру, чтобы только доказать этим взрослым, что и он отважный и преданный общему делу мюрид.

Сергей предупредил:

– Здесь чистый участок. И полиции не будет еще с сотню километров.

– Здорово не гони, – предупредил Валентин. – Вдруг где в кустах сидят?

– Поляки? – изумился Сергей.

– С вертолета могут засечь превышение скорости, – не сдавался Дмитрий.

– С вертолета? – изумился Сергей еще больше. – Что, американцы уже начали платить за базу?

Валентин ощутил, как в наглухо закупоренном автомобиле воздух начал накаляться. Строительство базы идет ударными темпами. За высокими заборами дни и ночи рычат большегрузные грузовики, видны башни кранов, с высоких вышек по ночам окрестности освещают мощнейшие прожектора, круглые сутки чувствительная аппаратура слежения высматривает и снимает на видеопленку всех, кто приблизится хотя бы к забору.

И хотя везде заявлено, что здесь только технический центр, но даже папуасы в Новой Гвинее знают, какой здесь центр. И не удивятся, если американский мирный трактор из этого центра взлетит наперехват какому-нибудь самолетику или нанесет ракетно-бомбовый удар по Москве.

Машину слегка потряхивало, чужой странный мир бежал навстречу. Валентин вжался в сидение поглубже, расслабил могучее тело. Ислам он принял пять лет тому, когда подолгу гостил у своих друзей в Дагестане. Сам сперва полагал блажью, выходкой, но затем ощутил, что на самом деле нравится их непримиримость, их злость, их готовность за святое дело какого-то Аллаха идти за горизонт, до последнего моря или просто отдать жизнь за идею, которую и сами-то не понимают толком. Он помнил, что когда слушал старые отцовские песни вроде «Дан приказ ему на Запад...», «Вставай, страна огромная...» или «За рекой засверкали штыки...», то на глаза наворачивались слезы непонятного восторга, хотелось тоже нестись на горячем коне навстречу вражеским штыкам, и пусть погибнет, но это красиво, это благородно...

А эти исламитяне и сейчас поют подобные песни. Он встал под их зеленое знамя, толком не понимая ни учения их пророка, ни идей, но лишь повинуясь, зову души, что жаждала чего-то высокого, яростного, ведь по всей Руси одна гниль: хоть политика, хоть церковь, хоть проститутки на экране и страницах газет.

Сергей, что за рулем, принял ислам за время войны в Афганистане. Как стал мусульманином третий русский, Дмитрий, никто не знал, но, похоже, тоже больше из неприятия дряни на каждом шагу, чем потому, что в исламе медом намазано.

Валентин до сих пор помнит загадочные слова муллы Джафара:

– Вот и ты мусульманин... Это навсегда! Обратной дороги нет.

– Почему? – насторожился Валентин. – Убьете?

Джафар, по возрасту одногодок, но почему-то уже мулла, расхохотался весело и беспечно. Белые неровные зубы блестели в черной бороде, как жемчужины.

– Да знаешь ли, что в ислам ваши христиане переходили массами?.. Но обратного оттока никогда не было. Никогда.

Эти слова Валентин помнил и когда в составе русских миротворческих сил служил в Боснии. Уже триста или сколько там лет нет там турецкой оккупации, а та часть славян, что приняла в те нелегкие годы ислам – то ли по убеждению, то ли чтоб легче жилось, – так и осталась тверда в чужой... нет, уже родной вере. И сколько бы их ни давило окружение православных, держатся, черти! Не отрекаются, сколько им ни доказывали, что настоящая их вера – православная, а ислам их отцов был навязан силой...

Его качнуло, Сергей заложил рискованный на такой мокрой дороге поворот. Валентин очнулся от воспоминаний, снова ощутил, как под ложечкой сосет неприятное ощущение близкой беды. Взгляд беспокойно поднялся к зеркалу заднего обзора, и тут же увидел блестящие от перевозбуждения черные глаза молодого Акбаршаха.

– Отдыхай, – проговорил Валентин на английском. – Еще далеко...

Он с усилием растянул губы в усмешке. Ощущение беды усилилось, и даже когда перевел взгляд на Дмитрия, тот на заднем сидении третьим, легче не стало.

Если Ахмед европеец, даже родился в Германии, в семье богатого владельца сети отелей, то Акбаршаха прислали из самих Арабских Эмиратов. По тому, как с ним говорил Ахмед, Валентин понял, что юный мюрид – член очень знатного рода, отпрыск каких-то кровей. Но вместо того, чтобы прожигать жизнь в увеселениях, рвется воевать за веру Аллаха. И там тоже действует закон: «...пока сердца для чести живы...»

Все же связи и деньги делают свое дело и здесь, подумал он зло. В терроризме! Все прошли нелегкую школу выживания, только этот птенец здесь ни к месту. Какие деньги заплатил, каких великих шейхов потревожил, но как Валентин ни настаивал на своем праве отбирать людей для опасного задания, ему шли навстречу во всем, но с условием, чтобы взял этого юного мюрида.

Нельзя сказать, чтобы парень не понравился: такому Валентин доверил бы и кошелек, и жену, чист настолько, что плюнуть хочется, но подготовки у парня никакой. А то, что они считают подготовкой... Так теперь и козы, наверное, умеют стрелять и передергивать затвор.

Правда, Ахмед крут и умеет драться за двоих, если не за дюжину. Такие были бы украшением любого подразделения коммандос, собирали бы урожай орденов и наград, получали бы звания и огромные деньги... но все это в грязной Империи Зла или подвластных ей странах, а в чистых землях сражаются не за деньги, не за кружки металла на груди. Аллах велик, он видит все и всякого насквозь, не обмануть наградными листами того, кто читает в сердцах!

Шоссе то взбиралось на горки, то ныряло круто вниз. На одном из холмиков Валентин увидел, как на востоке темная полоска земли отделилась от светлеющего неба. Еще ни намека на розовую зарю, но хмурое утро трудно и медленно все-таки теснит ночь, словно тугой поршень выдавливает черноту, за которой придет рассвет, а на рассвете в их руках уже будут автоматы.