Сент-Экзюпери - Марсель Мижо

– А у вас еще есть близкие?

– Да, сударь, во Франции. Хотелось бы повидать их. Не дохнуть же здесь в одиночестве.

Напомнил ли ему этот несчастный Барка, счастлив ли был Антуан предоставившейся возможности на сей раз без чьей-либо помощи повторить свой жест в Кап-Джуби, но он подумал немного, коснулся плеча рабочего и сказал:

– Подождите меня здесь.

Походив в задумчивости по набережной, никого не замечая, Антуан зашел в мореходную контору.

– Когда уходит во Францию очередной пароход?

– Завтра вечером отходит «Мендоза». Остались места только в третьем классе.

– Дайте мне билет, – попросил Сент-Экзюпери. Рабочий с удивлением посмотрел на него, когда Сент-Экзюпери протянул ему билет.

– Но, сударь... сударь... – бормотал он в растерянности, не веря своим глазам.

Сент-Экс добавил к билету немного денег и сказал:

– Завтра на «Мендозе»! Счастливого пути!

Он удалился в глубокой задумчивости. Он и раньше встречался с нищетой и несчастьем, думал о них, но противоречие между богатством и бедностью не казалось ему главным злом, устранив которое можно излечить мир. Он думал о великом хаосе жизни, непрерывно родящем противоречия, возводящем бетонные города и рождающем трущобы, создающем высокие посты с крупным жалованьем и предлагающем крохи людям, неспособным ни на что, кроме физического труда. Он думал о неестественности своего собственного положения в жизни, рожденной этим хаосом. И он все сильнее испытывал потребность осознать, какими путями можно установить такой порядок в мире, чтобы никто не страдал от этого порядка, чтобы, наоборот, он давал возможность пробудиться всему лучшему в человеке.

Все было не так, как хотелось бы, от больших событий до мелочей. Сент-Экзюпери приходил в бешенство, если портились его электрические бритвы или авторучки. Он хотел любить мир техники, технической цивилизации, да он и любил его: все, от самолета до электрической бритвы. Но он хотел, чтобы бритвы не портились, самолеты доставляли почту вовремя, а люди, производящие и потребляющие все это, имели человеческий облик. Он хотел, чтобы техническая цивилизация служила любви, чтобы летчики Линии несли духовную пищу миллионам влюбленных.

По-видимому, Сент-Экзюпери был все же хорошим директором-организатором, хотя его всегда мучила необходимость распоряжаться своими товарищами, ничуть не менее опытными и достойными, чем он сам. И то, что позднее его отозвали во Францию, скорее всего объясняется затруднениями Линии, связанными с началом кризиса. На своем посту он вел себя так же, как Мермоз на своем: личный пример был для него не воспитательным средством, а глубокой внутренней необходимостью. Служба директора с ее мелкими хозяйственными заботами не увлекала его. Он старался не жить проблемами дня, как бы их много ни было. Он справлялся с ними, не замечая их. Можно думать, что в своих повседневных заботах Сент-Экзюпери старался походить на Дидье Дора. Он наверняка был тверд и требователен к подчиненным.

Однажды он узнал, что начальник одного из аэродромов проиграл все казенные деньги в карты. Какую феерическую административную драму мог бы извлечь из этого случая бюрократ! Сколько расследований, волокиты, бумаг! Но вот как поступил Сент-Экс: он предупредил аэродром о том, что завтра прилетит с инспекционным смотром. Проигравшийся начальник мигом позанимал деньги у знакомых, и к прилету Сент-Экзюпери касса была полна. Каково же было удивление и огорчение начальника, когда, проверив кассу, Сент-Экс взял ее с собой и улетел! Игроку пришлось самостоятельно выяснять отношения с заимодавцами.

Как ни стремился Антуан не давать волю своему мрачному настроению, оно подчас одолевало его. Он настолько погружался в себя, что порой забывал даже близких людей. Длительные рейсы над Патагонией, над Кордильерами, особенно ночные полеты, которые он полюбил в это время, возвращали его к размышлениям, к плодотворному одиночеству, подобному тому, какое он находил в пустыне. Пролетая над огоньками Байя-Бланка или Комодоро-Ривадавия, замечая среди бесконечных джунглей крохотный огонек какой-нибудь хижины, он уподоблял их свету человеческого сознания, этому единственному чуду, которое может привести мир в порядок. Он находил общую меру вещей: если мир хаотичен, если в своей беспорядочности он подобен нагромождениям скал, то существуют все же силы, способные преодолеть этот хаос. Эти силы пробуждаются в человеке в столкновении с силами природы, их верно или неверно направляет воля человека, ответственного за действия и жизнь других людей.

Свободными вечерами, запершись в комнате своего бетонного небоскреба, он пишет новую книгу. На этот раз он куда более определенно знает, что хочет выразить. Омытый, освеженный долгими и трудными полетами, он решает жизненно важную для него задачу: выясняет, как воля руководителя передается другим людям, как она строит мир, какое несет в себе созидание и что разрушает в мире.

Позже он расскажет и о своих полетах над Южной Америкой, дававших ему необходимое для писательства напряжение чувств и очищение души.

«Ночной полет»

В Буэнос-Айресе Сент-Экзюпери пишет новую книгу. В сущности, для него это была задача, подобная теореме, которую надо решить. В жизни возникло новое явление: Линия, летчики, повседневно рискующие жизнью и добровольно принимающие суровую дисциплину, руководитель, внушающий своим подчиненным весьма жесткие правила. Все это заставляло задуматься над тем, какое место занимает человек в эпоху технического прогресса, человек, владеющий прогрессом как орудием, направляющий его, – и рядовой исполнитель. Какое место в жизни таких людей занимают любовь, долг, страх смерти, другие извечные движущие силы человеческих поступков, чувства и новые ощущения.

В «Почте – на Юг», как хорошо понимал Антуан, концы с концами не сведены. В эту свою первую книгу он вложил чересчур много личного. Он тогда лишь предчувствовал новый великий смысл дела, которое захватило его.

Теперь он пытался отстраниться от всего личного, уподобляясь аналитику-ученому, склонившемуся над лупой. И вот он принялся исследовать этот причудливый организм – Линию, а через него и развитие человеческих отношений, вытекающих из новых условий жизни века.

На этот раз Сент-Экзюпери взялся за перо с точно определенными намерениями, от этого и образы книги и ее построение так походят на символы, которыми оперируют точные науки. Пилот Линии, директор, инспектор и т. д. – это летчик, руководитель, бюрократ, обобщенные до той грани, за которой начинается абстракция. Превозношение действия спасает от абстракции и метафизики лишь то, что это действие во имя человека, требующее проявления высоких человеческих качеств.