Наследник - Алексей Кулаков

- Сто-ой! Поворачивай!

Полусотник дворцовой стражи резко вскинул руку, привлекая внимание бойцов, а затем направил своего жеребца к виднеющейся чуть поодаль от дороги деревушке, и что гораздо важнее - большому колодезному срубу. Времени до первых сумерек как раз хватало на то, чтобы не торопясь обиходить коней, подготовить лежанки для ночевки под открытым небом, да приготовить хлебово. Поглядев, как слуги принялись сноровисто устанавливать его шатер, Дмитрий с некоторым трудом покинул седло, мимоходом отмахнувшись от вопросов о своем самочувствии, поглядел на темнеющее небо и решил прогуляться. Где он только за обе свои жизни не был, на что не насмотрелся - а вот в обычной крестьянской деревеньке шестнадцатого века бывать пока не пришлось!.. Опять же, удобный случай проверить кое-какие утверждения оставшихся в прошлой жизни приятелей-историков... Не обращая никакого внимания на глазеющих на него (и его стражу) селян, он без особой спешки прошелся по главной, а заодно и вообще единственной улочке, разделяющей с одной стороны четыре, а с другой сразу пять домов, затем немного повертел головой, сравнивая внешний вид приземистых строений. Постоял в легком сомнении, а потом направил свои стопы к предполагаемому "середнячку"...

Для крепкого хозяина Офанасия вечер поначалу не нес никаких неожиданностей. С утра ворошил зерно, затем забрал и привез с покосов еще один стожок сенца, днем проверил и чуть подновил крышу над конским стойлом, ну а ближе к ночи закончил очередное утепление (жар костей не ломит!) дерном и землей просторного хлева, где стояла кормилица Пеструшка и ее трехмесячный теленок. Хоть и молодая да спокойная и умная, а уж какая щедрая на молоко - прямо сокровище, а не корова! За привычными хлопотами он даже не сразу и сообразил, с чего это все переполошились, а как поглядел, так невольно и перекрестился. Впрочем, особой боязни не было - чай свои воины, а не (упаси Господи!) тати литовские или какой разбойный люд. Грозно шикнув на малышню, чтобы та не отбегала далеко от избы, (впрочем, об этом уже позаботилась жена), он с немалым удовольствием поглядел на суету оружных коннников, особо отметив небольшой татарский шатер в самой середке воинского стана. Затем погадал, кто есть такой богато одетый, и весьма смазливый ликом малец, что его стерегли аж двое воев с саблями?.. А пока гадал, с удивлением понял, что тот идет именно к нему. Шикнув еще раз, только уже на жену, чтобы скрылась с глаз долой, Офанасий на всякий случай подготовился к возможным неприятностям. Вблизи малец оказался еще красивее, а когда он скинул свою богатую шапку на руки подскочившего слуги-ровесника и тряхнул головой, так и вовсе стал похож на юную и весьма пригожую девку. Губы припухлые, ресницы длинные, а уж глазищи-то какие!

- Дай.

Проследив за рукой мальчишки, крестьянин понял, что того интересует заткнутый за опояску топор.

- Зачем это?

Негромкое хмыкание мальчишки совпало с тихим шелестом извлекаемой из ножен сабли. Стараясь не косить глазами на подшагнувшего ближе правого охранника, крестьянин тут же вытянул вперед свой главный рабочий инструмент. И с тревогой наблюдал, как его вертят в холеных руках, примериваются к топорищу, а потом и вовсе - с помощью богато изукрашенного булатного ножа снимают тоненькую железную стружку с обуха. Только когда имущество вернулось к владельцу, тот облегченно вздохнул. Мужик без топора как без рук! Ни дров поколоть, ни по хозяйству чего справить, да и отмахаться им от лихих людишек тоже можно. При удаче.

- Нож?

Сызнова покосившись на обнаженную саблю, хозяин осторожно ответил:

- В избе.

На что малец, чуть тряхнув своей гривой, приказал:

- Веди!

С ножом повторилась та же история: осмотрел, покрутил в руках, снял тоненькую стружку-волосинку и без интереса вернул. Ничуть не стесняясь ни хозяйки, ни самого хозяина, мальчик с интересом разглядывал немудреную крестьянскую обстановку и утварь, легко прикасаясь или поглаживая особо понравившиеся предметы. Небольшая самодельная мельничка, аккуратно и с явной любовью вырезанные ложки, потемневший от времени и впитавшегося жира половник, добротная посуда из глины, резное пряслице жены, кожаный мешочек с солью... А на прадедову икону в красном углу перекрестился мимоходом, словно бы и нехотя!

- Какое еще железо у тебя есть?

- Разве только серп?.. Тогда все, более ничего нету.

Давно уже вернувший изогнутую саблю в ножны охранник вышел обратно в сени.

- Часто ли голодаете?

Офанасий с достоинством и заслуженной гордостью перекрестился:

- Господь миловал, нечасто. Последний раз было три лета назад, да и то немного, перед самой новью .

И с неясной тревогой наблюдал, как более чем странный малец подошел поближе к его деткам и внимательно разглядывает их. Начал с трех, мал мала меньше дочек, затем ненадолго остановился рядом со своим сверстником Ванькой, и напоследок мазнул взглядом по старшенькому, Перваку. Кхм, ну то есть Титу во Христе.

- Чем болеет?

Растерявшись как от самого вопроса, так и от того, что сыновья хворь заинтересовала гостя незванного и негаданного, отец семейства все же ответил:

- Под дождь мы с ним попали... Выстудился.

Вернувшийся в избу охранник принес с собой то, что Офанасий предпочел бы и вовсе не показывать. Недлинную охотничью рогатину с заметно истершимся, и даже чуток поржавевшим наконечником.

- Нашел, или купил?

- Выменял. По случаю.

История повторилась в третий раз - нож, тоненькая стружка, и полное отсутствие дальнейшего интереса. Спокойно оглядев притихшую хозяйку и детей, мальчик вышел, поманив вслед за собой хозяина.

- Скажи...

Не зная, как обратиться ко второму отроку, чуть задержавшемуся с выходом на свежий воздух, Офанасий выбрал самый безотказный вариант:

- Воин. А кому ты служишь? Как его звать-величать?

Приосанившийся поначалу малец вытаращился на нестарого еще мужчину так, словно увидал вместо него былинную Жар-птицу.

- Государем наследником.

- Ох ты ж, Господи!..

Изрядно пришибленый открывшейся правдой, крестьянин как во сне отвечал на все вопросы Димитрия Иоанновича, показал ему хлеб нового урожая, хлев, укрытую от дождя и прочей непогоды соху, доставшуюся по наследству от отца-покойника, еще какие-то мелочи... А в себя пришел только по возвращению в родную избу (потому как дома и стены помогают), и то, наблюдая как царевич быстро и с изрядной ловкостью делает непонятные записи, разложив на столе поднесенный ему малолетним "воином" лист пергамента и переносную чернильницу.

- Хорошо... Я узнал, что хотел, добрый христианин.

Голос будущего великого князя, прежде властно-холодный (а думалось-то, что спесивый!), едва заметно изменился. Самолично свернув записи в свиток и передав слуге, дабы тот надежно упокоил их в специальном кожаном туле, мальчик подошел к приболевшему сыну хозяина. Коротким жестом поднял его на ноги и удивительно плавно провел рукой вдоль груди, прикоснувшись затем ладонью к ее правой половине: