Как убивали СССР. Кто стал миллиардером. - Андрей Савельев

К историческому письму «большого демократа» был приложен проект о введении «столичности» на Москве. «Столичность» заключалась прежде всего в том, что «мэр является главой исполнительной и распорядительной власти и подчиняется непосредственно Президенту СССР и Председателю Верховного Совета РСФСР (Президенту РСФСР)». Ну, а сессия Моссовета собирается один раз в год — не более чем на две недели. Раз в квартал на срок также не более недели собирается Муниципальный Совет — десятая часть особо уважаемых депутатов, которые вправе направлять мэру свои решения, а тот вправе их отклонять.

Как точно воспроизводит все это предысторию Советов, подмятых номенклатурой КПСС! Как раз такие Советы и нужны были новой номенклатуре, только такие Советы и могли обслуживать ее интересы. Вот Попов и старался обосновать то, что Лужков реализовал в декабре 1993 года, а потом постоянно поддерживал — фальшивую «надстройку» над тиранической властью самых отпетых разбойников.

Что касается политики, то, согласно мыслям Попова, вся она должна была сосредоточиться в Политическом Консультативном Совете при мэре, состоящем из представителей организаций Москвы, документально подтвержденная численность которых превышает 1 % списочного состава избирателей Москвы, т. е. 60 ООО членов. По тем временам такое могла позволить себе только компартия, которая и составила бы половину нового Совета. А вторую половину, по замыслу Попова, он подобрал бы сам. Теперь известно из кого — из уголовников, мздоимцев и прочей нечисти:

Победа на выборах мэра воодушевила Попова на новые «подвиги». Пообещав накануне обсудить административную реформу в городе «с депутатами и с районами», он тут же об этом забыл. Заявив сразу после выборов о необходимости сотрудничества с продуктивно работающим Моссоветом, Попов в действительности начал переманивать кадры и материальные ресурсы в мэрию. Моссовет опустел и был предоставлен сам себе. Если бы не сопротивление тех, кто не потерял совесть и честь в начавшемся тотальном разграблении страны, можно было бы считать, что вступившее во власть ворье действовало при молчаливом согласии большинства.

Попов и его группировка страстно ненавидели народное представительство, поскольку и в самом народе чувствовали враждебность к своим завиральным идеям. Они воевали против народа, а потому считали себя обязанными обманывать его. Воспитанный коммунистическим режимом в полном неведении политических процессов, народ оказался малочувствителен ко лжи, и многое принимал на веру. Попову верили, и оттого он лгал наглее. Первыми Попову перестали верить депутаты, быстро избавившиеся от наивности. И оттого Попов их ненавидел до безрассудности.

Не смягчило Попова, к тому времени ставшего мэром Москвы, даже совместное участие московских чиновников и депутатов в подавлении ГКЧП в 1991 году. Уже через месяц после разгрома ГКЧП на московских депутатов со всех

сторон посыпались постоянно повторяемые в прессе обвинения в непрофессионализме и болтливости. Попов сам показывал пример: для телезрителей он постоянно находил время, чтобы ответить на полтора десятка вопросов, почти никогда не требующих конкретных действий. С депутатами же работать было неудобно: они владели необходимыми знаниями, надуть их показным народолюбием оказалось труднее. Вот и стало привычным для Гавриила Харитонови- ча повсеместно поносить «советскую власть».

Агитаторы и пропагандисты нового режима стремились убедить доверчивых избирателей, что само название «Совет» изначально означает порочность. Советы мешали грабить страну, потому что в то время купить большинство депутатов было еще невозможно. Поэтому их дискредитировали в глазах легковерных граждан, часть которых и сама была не прочь поживиться на растаскивании страны и втаптывании в грязь национального достояния.

После ликвидации ГКЧП мэр и его компания старались всячески отметить свою роль в сооружении баррикад у Белого Дома. На сессии Моссовета Попов говорил: «Администрация города действовала в соответствии с указаниями правительства, активно помогая. Строительные конструкции, баррикады, транспортные средства выходили на посты, перекрывали улицы, загруженные песком самосвалы становились там, где нужно, и в тех количествах, которые нужны. Короче говоря, все службы города в этот критический момент работали так, как требовало российское руководство, обеспечивая блокирование действий путчистов». Все это было ложью. «Столько, сколько нужно» — это количество, достаточное для создания декораций, состоящих в основном из слов.

Во время торжеств по поводу провала «путча» Попов энергично выступал на всех крупных мероприятиях. В этих выступлениях трижды прозвучала фраза о том, что москвичи на баррикадах отработали свои талоны, свои привилегии. Дважды Гавриил Харитонович предлагал присвоить Президенту РСФСР звание Героя Советского Союза. Оба пассажа говорят, пожалуй, о полном отсутствии внутренней культуры.

Послепутчевая горячка явилась причиной появления Указа Ельцина № 96, поставившего под сомнение конституционные права Моссовета (утверждение бюджета, определение правил распоряжения землей и собственностью в

городе, порядка проведения приватизации) и перепоручающего — в нарушение целого ряда законов РСФСР — функции представительной власти мэрии. Нет сомнений в том, что проект такого Указа на стол Ельцину положил Попов, пользовавшийся в то время у президента особым доверием. Это доверие простиралось до такой степени, что позволяло Попову нагло заявлять: Моссовет ему не указ, а все конфликты должны разрешать «вышестоящие организации». Пытаясь дать своей позиции какое-то обоснование, Попов сформулировал удобный для него принцип: «Горизонтальных вторжений в деятельность исполнительной власти не предусмотрено» («Куранты», 12.12.91). Так он говорил, так поступал, а вся правоохранительная система безмолвствовала. Она уже тогда была поражена гнилостными процессами и мало чем отличалась от банд преступников.

К осени 1991 года Г. Попов почти добился своей цели. В лице мэрии была сформирована сила, обладающая монополией в принятии решений по всем вопросам жизни Москвы. Эта сила стремилась не к реформированию, а к удушению представительных органов власти, к превращению их в неполноценный придаток мэрии. При этом продолжалась недобросовестная кампания дискредитации депутатского корпуса Москвы, и создавались невозможные условия для его работы. Создание монопольной структуры мэрии отразило общую тенденцию подчинения всей политической жизни интересам альянса новой и старой номенклатуры. У Попова была попытка создать заменитель КПСС, но в дело вмешались люди более толковые, и по-настоящему такой заменитель был создан лишь при Путине — усилиями невероятно обогатившейся олигархии, «проплатившей» партийные структуры свою холопов.

Менять всю систему — такова была установка Попова, оправдывающая тунеядство. Мы помним: с грязью на улицах Москвы без того, чтобы переломать все, что только возможно, справиться он был не в состоянии. Когда же вкус к разрушению был удовлетворен, управлять городом стало и вовсе не с руки.

Для чего же москвичи избирали Попова мэром? По Попову — вышло, что для продавливания его понимания концепции реформ. И если уж не удалось подменить собой Президента, то этот самый Президент должен именно в Москве уничтожить всякое подобие законности. До каких- то пор Ельцин шел на поводу у Попова, и целая цепочка противозаконных Указов вышла из-под его пера.

К осени 1992 года назойливость Попова перешла все границы. Ему не терпелось получить совсем уж диктаторские полномочия. Четырежды Попов ходит к Президенту за новыми полномочиями, нужными якобы для радикальной приватизации жилья и торговли. Безрезультатно. Полномочий и так через край, а управление хозяйством Москвы никак не налаживается. Наконец, Попов восклицает: «Что это за система, в которой подчиненный должен висеть на шее у начальника!», — и уходит (в который уже раз, но все-таки теперь окончательно) в отставку («НГ», 11.06.92).

В другом печатном месте Попов заявляет, что его уход связан с тем, что российское законодательство не позволяет ему совмещать пост мэра и пост председателя «Российского движения демократических реформ» («Куранты», 06.06.92). Будто бы Попов когда-нибудь всерьез воспринимал законы!

В третьем варианте обоснования своего бегства Г. Попов говорит: «Я собирался быть мэром в условиях, когда обществом командует КПСС». К роли хозяина Москвы он оказался не готов. Эта роль, по Г. Попову, сводится к тому, чтобы делить блага («НГ», 10.12.93). Делить он не хочет и не умеет. Потому и уходит.

На деле же причина ухода, а точнее — бегства, проста. Прошел год, и настала пора отчитаться о деятельности на посту мэра, но отчитываться было нечем. Опять нечем! И вот почему: «Я хорошо знаю свои способности — в моем возрасте пора все это хорошо знать. Я теоретик, я способен разработать политику, способен защищать эту политику, пропагандировать ее. Есть и участки практической деятельности, которые я могу вести. Но мэром я оказался в силу обстоятельств, и при первом удобном случае, как только обстановка будет благоприятной, с удовольствием уступлю свой пост любому другому, который действительно пригоден для такой работы». И еще одна причина: «Я по советским понятиям — богатый человек. Ни в чем не нуждаюсь, все у меня есть. Поэтому знаю, что после ухода с поста мэра буду жить и работать нормально» («ДМ», 28.05.92).