Библиотекарь - Михаил Елизаров

Сухарев вышел на свободу, первый месяц беспутничал, но, словно по волшебству, образумился. Разумеется, его перевоспитала не тюремно-исправительная система. Егоров, освободившийся раньше, успел принять участие в невербинской битве и, когда обновленная широнинская читальня активно набирала новых членов, вспомнил о Сухареве, нашел его, и широнинцы обрели верного товарища.

В тот рекрутский набор начала девяносто седьмого года попали Гриша Вырин и уже покойный Вадик Провоторов…

Семья Вырина происходила из древнего рода староверов. Хоть последние два поколения не имели отношения к религии, Гриша оказался генетически предрасположен к жизни в закрытом обществе, к тайне и избранности.

Вырин оклемался в рекордно быстрые сроки. За неделю отек сошел, и Гриша снова смог двигаться, ожидая, когда срастутся трещины в позвонках. Врачи успокоили нас, сказав, что Гриша легко отделался и через месяц-полтора будет на ногах.

Я частенько навещал его в больнице. В одном из разговоров выяснилось, что в институтские годы Гриша состоял в кавээновской команде:

— Была такая песня Анны Герман «Надежда». Я сочинил переделку на тему олигархов… — еще слабым, но чистым голосом Вырин напел:

— Скрипнули протяжно тормозаВозле дорогого магазина.Грустные еврейские глазаДали мне совет из лимузина:«Надо только выучиться лгать,Надо стать отпетым пидарасом,Чтоб порой от жизни получатьРябчика под сладким ананасом», —

Гриша кисло усмехнулся: — Наш капитан забраковал — дескать, слишком грубо… Алексей, а вот ты взял бы эту переделку? Я имею в виду, когда капитаном был? — неожиданно, с какой-то болезненной надеждой спросил он.

Я бы эту песню тоже отверг, и не в «отпетых пидарасах» дело, хотя и в них тоже, особенно в роковом тандеме с еврейскими глазами, дающими неприличные советы. Но что стоили моя правда и двуличная мораль студенческих балаганов? Я помнил, как Вырин, не раздумывая, отдал мне свою защитную куртку, и знаю, что так же, не раздумывая, отдал бы жизнь за меня и за нашу читальню. Поэтому я сказал:

— Конечно, взял бы! Замечательная пародия. У вас в команде просто капитан был без чувства юмора.

— Спасибо, Алексей, — Вырин счастливо улыбнулся и пожал мне руку.

Денис Луцис был настоящим аксакалом громовского мира, читателем с десятилетним стажем. Крошечная самарская читальня, из которой он вышел, была по сути семейным подрядом. Обрусевшие прибалты Луцисы — родители Дениса и ближайшие родственники, общим числом одиннадцать человек — владели Книгой Памяти. Тихое благополучие оборвалось с похищением Книги и гибелью стариков. Родители и дядья Луциса пали в невербинской битве. Сам Денис, хоть и пережил схватку, сделался в одночасье круглым сиротой. Домой он решил не возвращаться. Оставшиеся в живых двоюродные сестры и тетка прибились к новой самарской библиотеке. Денис же сдружился с широнинцами. Тяжелая утрата не раздавила его. Он закончил исторический факультет университета и преподавал в автодорожном техникуме.

Человеком он был сложным, любое неловко сказанное слово больно ранило его. Причем Луцис обычно не подавал вида, предпочитая носить обиды в себе. Я быстро научился распознавать это состояние. Если Луцис вдруг становился болезненно педантичным, нарочито вежливым, а при разговоре поглядывал несколько в сторону, было ясно — Денис чем-то до глубины души оскорблен. Впрочем, стоило лишь спросить, что произошло, как он сразу открывался и со скрупулезной горечью сообщал, что же собственно его задело. К примеру, Луцис встречался со Светланой Возгляковой, но непонятно почему делал из этого страшную тайну, хотя все знали об их отношениях. Тем не менее шуток на эту тему он категорически не принимал. К счастью, Луцис был отходчив, после извинения мгновенно оттаивал.

Как и Марат Андреевич, Луцис иногда делился со мной своим книжным опытом:

— Года четыре назад я понял, что при желании смогу воспроизвести повесть в уме без помощи Книги. Я попытался это сделать, пустил в голове такую бегущую строку. Ничего не получилось. Я думал, что слова перепутал, сверился с Книгой — и все оказалось правильно. Стало быть, возникшие в голове слова без своего графического эквивалента не действовали. Я пробовал текст вслух проговаривать. Ведь на групповых сеансах конкретно читает только один человек, а на остальных Книга воздействует звуком. Снова провал. Без самой Книги звук не работает…

Благодаря Луцису я в скором времени смог ориентироваться в именах и перипетиях громовского мира. Общались мы по-приятельски, без намеков на субординацию читатель — библиотекарь.

Глядя на Луциса, я совершенно не понимал, почему Маргарита Тихоновна остановила свой выбор на мне как на преемнике дяди Максима. Решительный, опытный, храбрый, с юных лет причастный к тайне Книг, Луцис был бы самой достойной сменой. Сам же Денис говорил, что не годится для руководящей должности, и по мере сил и времени опекал меня.

Вообще, с первых дней широнинцы делали все возможное, чтобы скрасить мое заточение, обустроить быт. Сестры Возгляковы переклеили в квартире обои, покрасили оконные рамы и двери, Федор Оглоблин переложил в ванной и на кухне плитку, заменил всю сантехнику, поставил новые колонку, плиту и начал стеклить балкон. Так что я не врал, когда сообщал родителям: ремонт идет полным ходом, и денег на все хватает.

ДОЛЖОК

Временное затишье оборвалось 27 июня. Во второй половине дня раздался телефонный звонок. Я безмятежно поднял трубку, почему-то уверенный, что звонит отец, и даже приготовился выдать ему очередную порцию: «Ремонт продвигается, город хороший, люди приветливые, цены на продукты низкие».

— Товарищ Вязинцев? — спросил мужской голос, и я почувствовал, как в животе кислым кипятком растекся страх.

— Да, — мертво отозвался я. Обращение «товарищ Вязинцев» означало только одно — звонят библиотекарю широнинской читальни.

— Алексей Владимирович, это Латохин беспокоит. Мы с вами познакомились на собрании…

Хроменький руководитель колонтайской читальни. Я вспомнил его.

— Здравствуйте, товарищ Латохин, — сказал я.

— Алексей Владимирович, мы уверены, что вы не откажете нам в братской помощи…

— Товарищ Латохин…

— Алексей Владимирович, — с нажимом сказал Латохин, — я знаю, вы совсем недавно потеряли четверых, но ведь без нас результат сатисфакции был бы более плачевным! В конце концов, вы подписывали документ…

— Товарищ Латохин, — спохватился я, понимая, что нарушил этикет, — разве мы отказываемся? Я ведь тут совсем недавно, вам бы лучше с Маргаритой Тихоновной поговорить…

— Но ведь библиотекарь — вы! — удивился Латохин.

— Да, но это еще формальность, Маргарита Тихоновна решает все…

— Детский сад, — буркнул Латохин и повесил трубку.

Вечером на Гвардейцев Широнинцев состоялся военный совет. Собрались все, кроме Вырина. Маргарита Тихоновна пришла в темных очках — левый ее глаз полностью закрывало набрякшее изуродованное веко. У Сухарева рука, точно белая клешня, висела на марлевой перевязи, из-под гипса выглядывали кончики пальцев, похожие на картофельные ростки. Луцис почти оправился от сотрясения мозга, хотя в машине его укачало и Книгу он не читал, жалуясь на головокружение и тошноту. У Анны Возгляковой сломанная ключица уже срослась, но кость еще побаливала.

Увы, мои надежды отсидеться номинальной фигурой не оправдались. После короткого доклада о состоянии дел Маргарита Тихоновна свалила на меня бремя председательства.

Произошло следующее: на наших колонтайских соседей наехала мигрирующая библиотека, растерявшая в результате стычек свои Книги, а теперь снова собирающая, как разбросанные камни.

Когда-то вотчиной опасных кочевников был город Актюбинск. У них имелось три Книги Радости, Книга Памяти, Книга Терпения и Книга Ярости. Читатели называли себя павликами, по фамилии первого библиотекаря Павлика. Актюбинцев разорила не Мохова, а Лагудов, за год до Невербино, затем от души постарались мародеры, сократив внушительную группировку до размеров маленькой читальни. Павлики, спасая жизни, покинули насиженные места.

Изгнанников оставалось двенадцать человек, и была у них Книга Ярости, способная погрузить в слепое бешенство. Эта Книга не приносила удовольствия, но подаренная ею агрессивная, рвущаяся наружу эмоция хорошо помогала в бою. Неизвестно, как сложилась бы дальнейшая судьба читальни, если бы на них не вышел Семен Чахов, театральный художник-оформитель. У него был украденный список распределения Книг, в котором указывалось, кому достались захваченные Книги павликовской библиотеки. Появление списка послужило стимулом для возрождения читальни. Павлики задумали восстановить справедливость и вернуть Книги. Первой жертвой стала оренбургская читальня, по несчастью владеющая одной из Книг Радости, принадлежавшей когда-то павликам. Павлики вырезали читальню и отбили Книгу. Кровавый маршрут пролег через Челябинск и Курган. Были возвращены Книги Радости. Грозные новости пришли из Новосибирска. Актюбинские мстители получили свою Книгу Терпения.