Мёд жизни (Сборник) - Святослав Логинов

Виктор Андреевич обнял за плечи прижавшуюся к нему Таисию. Он вообще любил свою жену, хотя привычка, кажется, преобладала в нём над всеми прочими чувствами. И пусть в далеко идущих мечтах Виктора Андреевича Таисия не появлялась, но в то же время как бы и присутствовала, потому что Виктор Андреевич всегда знал, что у него есть дом. А дом – это Таисия. Виктор Андреевич был ласков с женой и, даже думая о Светочке, Тасю любить не переставал.

– До чего же обидно, – сказала Таисия. – Жизнь прошла, а как – я и не заметила. Сначала, студентами, думали, вот будем зарабатывать, начнётся настоящая жизнь, потом ждали, что дети подрастут, что зарплату прибавят… Теперь и ждать нечего, а жизнь ещё не начиналась.

«Сейчас снова о деньгах заговорит», – догадливо подумал Виктор Андреевич.

– …нигде не были, ничего в жизни яркого не случалось…

«Как же не случалось, – мысленно возразил Виктор Андреевич, – у тебя, может, и не случалось, а у меня всё было. Меня Тургор ждёт, там люди гибнут, а она…»

Его уже начинал тяготить этот разговор, с небольшими вариациями происходивший каждый день. Виктор Андреевич мог предсказать его полностью, со всеми изгибами, он знал, как будет меняться настроение Таисии, как от лирических признаний она перейдёт к жалобам и упрёкам. До скандалов, впрочем, доходило крайне редко, чаще, вспомнив о делах, Таисия принималась за хозяйство, а его оставляла в покое. Надо было лишь отмолчаться, но не демонстративно, а как бы и отвечая, но ничего не говоря. Но сегодня лавировать было трудно – мешали неприятности на работе, которые никак не удавалось выбросить из головы, и всё более настойчиво звал к себе вновь проявившийся Тургор. Никогда ещё дела не обстояли так страшно, впервые угрозе подвергалась вся страна, и ближе к вечеру эта реальная опасность начинала тревожить Виктора Андреевича сильнее, чем причитания жены. Он видел, что Тургор открылся для него, но не мог сосредоточиться, чтобы уйти туда.

– …все годы не то чтобы съездить куда или купить что-нибудь, – бубнила Таисия, – а еле концы с концами сводим. Надоело копейки считать. Другие как-то устраиваются, тысячами ворочают, а мы с тобой…

– Я не кооператор и не вор, – привычно возразил Виктор Андреевич.

– В кооперативах теперь денег не зарабатывают, а только налоги платят. Нормальные люди деньги делают неофициально. Ты знаешь, сколько сейчас стоит изготовить качественный чертёж какому-нибудь дипломнику?

– Я откуда знаю?.. Рублей двадцать пять, – предположил Виктор Андреевич. – Смотря по насыщенности…

– А вдвое больше не хочешь? – торжествуя, спросила Таисия.

– Где её достать, эту халтуру, – законно возразил муж.

– Я достала, – Таисия протёрла стол и выложила перед ошарашенным Виктором Андреевичем толстую папку. – Вот, надо сделать восемь контрастных чертежей. В лист. Сделаем – как раз хватит на праздник.

«Опять всё на меня сваливается», – обречённо подумал Виктор Андреевич.

Таисия раскатала на столе рулон ватмана.

– Ты хотя бы начни, – сказала она, – расчерти форматы. Я потом тоже подойду, а сейчас – никак, у меня бельё вчера замочено, простирать надо, а то затухнет.

Таисия исчезла в ванной. Виктор Андреевич подошёл к столу, провёл пальцами по хирургической белизне ватмана.

«На работе полный день ишачишь, дома снова запрягают, – тяжело подумал он, – и главное, ведь это никому не нужно, и так с голоду не помрём… и вообще, не настоящее всё это, пустое, фальшивое».

Ждущий помощи Тургор с неудержимой силой звал к себе.

Виктор Андреевич прошёл в комнату, стащил с кровати покрывало, медленно, словно лунатик, начал раздеваться. Скрипнула дверь, в комнату, держа на весу мыльные руки, вошла Таисия.

– Виктор, – сказала она, – я же тебя просила…

– Я сделаю, – сказал Виктор Андреевич, чувствуя себя словно школьник, пойманный на мелком жульничестве, – ты же знаешь, я не могу вечером, я очень устал сегодня, я лучше с утра пораньше встану и сделаю всё.

– Да уж, знаю, – сказала Таисия, – опять всё на меня навалил. Ладно, что с тобой делать, спи себе…

Таисия развернулась и вышла, прикрыв ногой дверь. Виктор Андреевич обессиленно ткнулся в подушку. Обида жгла грудь.

«Обязательно было куснуть, что угодно сделать, лишь бы побольнее, жизнь вместе прожили, но в таком удовольствии отказать себе не может… Все они такие… Не могу больше… Серость эта душит. Уйду… В Тургоре остаться навсегда – там жизнь, а здесь… не хочу…»

На этом мысли оборвались, не стало замученного пошлостью, униженного всеми и от всех претерпевшего Виктора Андреевича Малявина, а взамен выпрямился под низким небом Блёклого Края неустрашимый боец Виктан, твёрдо сжимающий живой меч харраков и готовый, если придётся, отдать и собственную жизнь, и бесцельное существование своего двойника ради того, чтобы и впредь мёд жизни тёк по беспредельным просторам Тургора.

Он угадал и место, и время, материализовавшись прямо на крепостном дворе. За его спиной громоздился приземистый, вросший в землю дворец Фартора, по сторонам тянулись стены, облепленные готовыми к бою стрегами. В одном месте стена была покрыта трещинами и словно осела. Она бы давно рухнула, если бы не подпорки и неутомимая работа каменщиков, наращивающих полуразрушенное укрепление. А прямо перед ним, посреди крепостного двора поднимался невысокий скальный зубец, и на нём, видимая отовсюду, стояла чаша. Она была полна: мёд, густой и текучий, прозрачный, тёмный и светящийся изнутри, горкой поднимался над гладкими краями. До солнцестояния оставалось всего несколько минут, и Фартор в своём истинном безликом виде стоял у подножия скалы, готовый подняться наверх и осквернить мёд нечистым прикосновением.

– Светлая богиня! – прошептал Виктан и ринулся вперед.

В один прыжок он достиг подножия скалы, свободной рукой схватил тяжелую, приготовленную для Фартора лестницу и метнул её прочь. Лестница грохнулась о стену, сбив подпорки и разметав суетящихся стрегов. Стену больше ничего не удерживало, и она рухнула, подняв облако пыли. В проломе показался Шш. Он попытался двинуться на помощь Виктану, но ноги, подсечённые кривыми ножами стрегов, не держали его, лесной богатырь мог лишь ползти, отмахиваясь от наседающих противников. На равнине под стенами продолжалась битва, но Виктан мгновенно понял, что подмоги оттуда тоже не будет. Потерявшие командиров рыцари были отрезаны друг от друга и сражались в одиночку, окружённые толпами врагов. В одиночестве предстояло биться и Виктану, но в отличие от друзей ничто, кроме рубахи, не прикрывало его грудь, а ряды оправившихся от неожиданности стрегов смыкались вокруг него. Тускло блестели натёртые маслом звериные черепа, острия копий целили в лицо. Виктан поднялся на уступ, ближе к чаше, взялся за меч двумя руками, поднял его над головой, ожидая нападения.