Шёлковая тишина (ЛП) - о&#39

— Он — мой, — она смотрит на меня с превосходством, а я на неё — с жалостью.

Я уверена в Максе — после его поступков, после его слов по-другому и быть не может. Но он все ещё молчит, и я перевожу на него вопросительный взгляд.

— Просто пытаюсь понять, как я мог быть таким слепцом, — бормочет Макс и продолжает разглядывать свою бывшую.

Я не знаю, какой он видит ее сегодня, не знаю, какой он видел ее раньше. Но я радуюсь, что его взгляд на неё изменился.

— Уезжай, — говорит наконец он Майе. — И забудь сюда дорогу. Если хочешь — встретимся в суде. Но я бы предпочёл закрыть дело без огласки.

Макс обнимает меня за плечи и утягивает за собой к дому. В его объятиях тепло, рядом с ним уютно.

За спиной я слышу разъярённые возгласы:

— Как ты можешь?! Ты мне клялся в вечной любви! Предатель!

Хлопает дверь золотистого джипа, мотор ревет и уносит свою пассажирку прочь.

Стас закрывает чуть скрипучие ворота и идёт за нами в дом.

— Слава Богу! — всплескивает руками Таня на кухне при виде нас.

Она не поясняет, что именно ее так радует, но она спешно обнимает нас с Максом вместе.

— Это была Майя? — кубарем по лестнице скатывается Тимур. — Я немножко видел из окна чердака.

— Да, — коротко кивает Макс.

— Мне она не нравится, — замечает мой сын, и я думаю, что не так уж плохо он разбирается в людях.

— Мне тоже, — улыбается сыну мой мужчина и крепче сжимает меня в объятиях.

— Давайте кушать? — предлагает Таня, и все с ней соглашаются.

Стол накрываем на улице — под навесом воздух свежий и приятный. Стас выносит кувшины с квасом, а Макс — салатницу, полную салата для окрошки. Тимур скачет вокруг со стаканом сметаны, а мы с Таней несём тарелки и ложки.

Родители Макса садятся с одной стороны, а мы — с другой. Разговор, сначала неловкий из-за приезда Майи, но постепенно становится веселее и непринужденнее. Мы обсуждаем разные глупости, смеёмся шуткам друг друга и передаём стакан сметаны по кругу.

Я чувствую такую легкость и беззаботность, такую всепоглощающую искренность в это мгновение, что хочу остановить свою жизнь — прямо здесь, за столом, с окрошкой в тарелке — хочу нажать на паузу, хочу замереть и существовать здесь всегда.

Я впитываю в себя смех Тимура, тёплый голос Тани, руку Стаса, когда он поправляет ей волосы, впитываю летний зной, жужжание пчёл над яркими цветами неподалёку, немного соленый ветер с моря, запах летней зелени. Но особенно полно я впитываю Макса — его мимолетные добрые взгляды, случайные прикосновения рук, наши колени, опирающиеся друг на друга под столом, и его улыбку — мужскую, широкую, открытую. Настоящую.

Я напитываюсь всем этим ворохом мелочей жизни — напиваюсь моментом жадно, как путник в пустыне — и чувствую бесконечную благодарность за этих людей рядом, за их смех и за их любовь.

Глава 30

На следующий день я еду в такси. Таня и Стас уговорили меня привезти немного наших с Тимом вещей к ним, а не уезжать от них. Макс заговорщицки улыбался и делал вид, словно он тут не при чем. Он по-прежнему был в поисках новой квартиры, но подходил к делу с меньшим энтузиазмом, и мне казалось, что ему тоже вполне комфортно снова жить с родителями.

Я поехала за вещами одна. Тимур был увлечён вскапыванием клумбы со Стасом, а Макс с самого утра уехал по своим делам в город.

В машине такси пахнет на удивление нормально, и я задумчиво смотрю на пролетающий за окнами город, когда таксист вдруг радостно хлопает себя по лбу.

— Точно! Вспомнил!

Я перевожу на него удивленный взгляд, и мы встречаемся глазами в зеркале заднего вида.

— Вспомнил, где вас видел, — воодушевленно поясняет он. — Вы же та самая писательница, да? Не та, которая с детскими книжками, а та, которая крадет чужих мужей, — он произносит это с таким одобрением в голосе, словно кража кого бы то ни было — очень похвальное дело. — Эх, вот меня бы вы тоже украли, а?

Он подмигивает мне, а я заливаюсь краской. Пусть он и не осуждает меня, но мне все равно неприятно и даже грязно от такого облика в его голове.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Нет, я не… — но таксист не хочет слушать мои оправдания и перебивает.

— Да ладно, дело житейское, — отмахивается он. — Та, вторая, поди, тоже не сидит дома одна. Вы ж, писатели, народ такой, творческий… Вам всякую экзотику подавай. Вот только книжки мне ваши… Ну, не очень, — таксист смущенно качает головой. — Жена моя их любит, и дочка зачитывается. А я вот больше про рыбалку люблю.

— Да, про рыбалку у меня ничего нет, — растерянно соглашаюсь я.

— Вот это вот зря! — снова загорается мыслью водитель. — Рыбалка — она, знаете, какая непредсказуемая? Вот зимой, значит, дело было, сейчас вам расскажу, а вы потом и напишете. Только и про меня в книжке словцо добавьте, лады?

Он пускается в путанные объяснения об удочках, наживках, друзьях и карпах, в которых я ничего не смыслю. Его рассказ не требует от меня никакой реакции, и я быстро теряю нить истории, уплывая мыслями в начало нашего разговора.

Меня узнал таксист! Как ту писательницу, которая крадет чужих мужей! Ну, спасибо Майе, создала мне образ, от которого теперь не отмыться. Такое ведь люди любят обсудить, даже таксист на кухне с женой, наверняка, обо мне судачит. И сегодня вечером с гордостью ей обо мне расскажет.

И в магазине кассиры тоже узнают меня? А как же Тимур будет в садике? Дети такие темы с легкостью подхватывают у взрослых…

Я теряю всякое чувство комфорта и хочу скорее оказаться в квартире. Интересно, соседи тоже видели это ТВ-шоу? Я поджимаю губы. Соберу вещи и уеду на своей машине под крылышко Макса. Да, трусливо. Но известность такого рода слишком противна для меня.

Такси останавливается у моего подъезда. Водитель ещё раз просит написать книгу о рыбалке и многозначительно добавляет, что его зовут Иваном Теревым.

— Впрочем, фамилию можете изменить на что-то более звучное, — великодушно разрешает он. — Главное, имя оставьте.

Я не обещаю ничего конкретного и спешно выбираюсь из салона на воздух. Нахожу глазами свою алую машинку, а рядом с ней вижу хромированный мотоцикл. Антон. Поджидает меня под дверью?

Мне вспоминается наша последняя встреча на пляже. Он ушёл тогда с Кирой…

Кира!

Я срываюсь с места и несусь со всех ног домой. Перепрыгиваю через ступеньки лестницы, выдергиваю ключи, которые зацепились за что-то в кармане.

Пусть они просто общаются! Пусть пьют чай! Или даже лучше — пусть Киры не будет дома!

Но сердце мое стучит, оглушая, и я знаю, чувствую, все мои надежды пустые.

Резко вставляю ключ в замок, три оборота влево, дёргаю дверь на себя и застываю на месте.

В полутемном коридоре стоит Антон и прижимает Киру к стене. Глаза выхватывают детали: ее задранная кофточка, его приспущенные штаны, ее румянец на щеках, его страсть в глазах. Ее руки на его спине. Его руки под ее бёдрами. Ее ноги обхватывают его тело.

Ее взволнованный вздох.

Его насмешливое:

— Ты как никогда вовремя, цветочек.

Я захлопываю дверь и прислоняюсь к прохладной стене подъезда.

Это провал. Фиаско. Моё личное поражение.

Я так увлеклась Максом и своей жизнью с ним, что забыла про девушку. Конечно, она уже взрослая, но даже взрослые не застрахованы потерять голову, а она, в сущности, ещё ребёнок. И я бросила ее один на один с Антоном, зная его привычки, зная его суть.

Я закрываю лицо ладонями и проклинаю себя, проклинаю Антона.

Если только он разобьёт ей сердце — а он это сделает. Если только она забеременеет — а это может случится. В любом варианте событий я буду виновата.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Дверь квартиры тихо открывается, и в коридор выглядывает Кира. Она ещё разгорячена, щеки красные, волосы спутаны, но она волнуется за меня, и от этого я чувствую ещё больший укол совести.

— Прости, Лиля, — шепчет она. — Я помню, ты просила держаться от него подальше, но…

— Не извиняйся, — перебиваю я и порывисто обнимаю девушку. — Это ты меня прости.