Помнишь меня? - Маделин Уикхем

Стало быть, у нас не какой-то свободный брак с возможностью свинга. На всякий случай мне нужно было выяснить этот вопрос.

Я задвинула ящик с бюстгальтерами, наугад открыла другой и уставилась на три ряда аккуратно скатанных колготок, напряженно размышляя. Нужно было как-то уходить от опасной темы, но я не могла пересилить искушения задать еще один вопрос.

— А этот гость… — Я картинно сморщила лоб, показывая, что даже не запомнила имя. — Ну, архитектор…

— Джон.

— Джон, да. Он показался мне очень приличным человеком. — С деланным безразличием сказала я.

— О, это один из моих лучших людей, — решительно заявил Эрик. — Можно сказать, мы обязаны ему своим успехом. У этого человека воображение богаче, чем у всех, кого я знаю.

— Воображение? — В душе вновь зашевелилась робкая надежда. — А его никогда не заносит? Ну, в область фантазий?

— Нет, — озадаченно ответил Эрик. — Никогда. На работе Джон — моя правая рука. Ты можешь доверить ему даже свою жизнь.

К моему облегчению, зазвонил телефон и Эрик не успел спросить, почему это меня так заинтересовал его архитектор.

Муж вышел в спальню — ответить. Я закрыла ящик с колготками, уже решив отказаться от поисков в собственном шкафу, но вдруг увидела то, чего прежде не замечала, — потайной ящик в самом низу, с крохотной кнопочной панелью справа.

У меня есть потайной ящик?!

Сердце сильно забилось. Я медленно набрала код, который всегда использовала, — 4591. С тихим щелчком ящик приоткрылся. Поглядывая на дверь, чтобы Эрик не застал меня врасплох, я осторожно сунула руку в ящик и нащупала что-то твердое, вроде рукоятки…

Это хлыст.

В первую минуту я была слишком ошарашена, чтобы шевельнуться. Маленький кнут с полосками черной кожи, словно только что из интим-магазина. Я как загипнотизированная смотрела на собственную руку с хлыстом. Это что, бич для порки за прелюбодеяние? Неужели я стала совершенно другим человеком? Теперь я фетишистка, которая ходит по клубам садомазохистов и командует мужиками, затянувшись в корсет с шипами?

В этот момент я почувствовала на себе чей-то взгляд и, обернувшись, увидела Эрика на пороге. Его взгляд упал на хлыст, и он многозначительно приподнял брови.

— О! — запаниковала я. — Я вот… Нашла это здесь! Я не знала…

— Лучше не бросай где попало, чтобы Джианна не нашла. — Судя по тону, Эрика немало забавляла ситуация.

Совершенно сбитая с толку, я уставилась на мужа, а мой бедный мозг, по ощущениям, начал перегреваться. Эрик знает о хлысте. Он улыбается. А это может значить только одно…

Нет. Никогда.

Никогда-никогда-никогда…

— Но о нем не было ни слова в энциклопедии, Эрик! — Я хотела сказать это легко и шутливо, а получилось отрывисто и довольно резко.

— Да, туда кое-что не вошло. — В его глазах мелькнул лукавый огонек.

Так, а вот это уже называется менять правила на ходу. Я-то считала, в энциклопедии есть все!..

Я с тревогой покосилась на хлыст. Так для чего мне эта фишка? Я что, секу им Эрика? Или он…

Нет, я просто отказываюсь думать об этом. Сунула хлыст обратно и с размаху задвинула чертов ящик до щелчка. Ладони вспотели.

— Вот и правильно, — подмигнул мне Эрик. — Храни его в надежном месте. Все, я пошел. — Дверной проем опустел, и через несколько секунд я услышала, как закрылась входная дверь.

Пожалуй, мне не помешает хлопнуть немного водки.

После недолгой борьбы с собой я согласилась ограничиться чашкой кофе и двумя печеньями, которые добрая Джианна выдала мне из собственной заначки. Господи, как мне хочется печенья! И хлеба. И тостов. Умереть готова за ломтик тоста, мягкий, но с золотистой хрустящей корочкой, щедро намазанный маслом…

«Ладно, хорош грезить об углеводах, И прекрати возвращаться мыслями к хлысту. Подумаешь, один крошечный хлыстик, а шуму-то…»

Мать обещала приехать в одиннадцать, а до тех пор мне было совершенно нечем заняться. Я прошла в гостиную, села на подлокотник девственно-чистого дивана и открыла журнал. Меня хватило ровно на две минуты — я была слишком взвинчена, чтобы читать. Картина моей идеальной жизни начала покрываться мелкими трещинками. Я не знала, чему верить. Я не знала, что делать.

Отставив чашку, уставилась на свои идеальные ногти. Я была нормальной девушкой с растрепанными кудряшками, неправильным прикусом и паршивым бойфрендом. Плюс плохонькая работа, подруги, с которыми хоть посмеяться можно, и уютная маленькая квартирка.

А сейчас… я до сих пор вздрагиваю и с недоверием вглядываюсь в зеркало, когда мне случается увидеть свое отражение. Я вообще не чувствую отпечатка моей индивидуальности в этой роскошной квартире. Телешоу… туфли на шпильках… дружно отказавшиеся от меня подруги… мужчина, заявляющий, будто онмой любовник… Я просто отказываюсь понимать, в кого превратилась. Не могу представить, что, черт бы все побрал, меня к этому побудило.

Повинуясь внезапной решимости, я отложила журнал и направилась в кабинет. Вот мой стол, на котором ни пылинки и ни царапинки, а вот аккуратно задвинутый стул. Никогда в жизни у меня не было такого стола; неудивительно, что после возвращения из больницы я не считала его своим. Я села и открыла верхний ящик, набитый письмами, аккуратно скрепленными вместе и разложенными по пластиковым файлам. Второй ящик содержал банковские уведомления, нанизанные на голубую офисную нитку.

Интересно, с каких это пор я стала такой до тошноты дотошной?

Я открыла последний, самый большой ящик, ожидая увидеть аккуратные ряды пузырьков с «Типпексом»[18] или чем-нибудь еще, но он оказался пуст, лишь на дне лежали два клочка бумаги.

Вынув банковские уведомления, я бегло их просмотрела. Глаза полезли на лоб, стоило мне увидеть сумму зарплаты — по крайней мере в три раза выше, чем я получала три года назад. Судя по документам, большая часть денег переводилась с моего счета на общий счет с Эриком, кроме одной и той же крупной суммы, которая каждый месяц направлялась в какой-то «Юнито». Предстояло разобраться, что это такое.

Отложив банковские уведомления, я полезла в нижний ящик за теми двумя бумажками. Одна была испещрена моими собственными каракулями, однако там было столько сокращений, что я ничего не могла понять. Практически шифр. Другая оказалась уголком, оторванным от листа формата А4; на ней я бегло написала карандашом всего три слова: «Я лишь хочу…».

Я всматривалась в записку до боли в глазах. Чего? Чего я хотела?

Медленно повертела в пальцах бумажный утолок, пытаясь вспомнить свое состояние, когда писала эти слова, хотя отлично понимала: это невозможно. Когда я это написала — год назад? Полгода? Три недели? О чем я думала в тот момент?

Мои размышления прервал звонок интеркома. Аккуратно свернув клочок бумаги, я положила его в карман, затем захлопнула пустой ящик и вышла.

Мама привела с собой трех собак. Трех здоровенных засидевшихся без движения уиппетов. В безукоризненно чистую квартиру, полную девственно-чистых вещей.

— Привет, мам! — Я взяла видавшую виды стеганую куртку матери и попыталась поцеловать родительницу, но две четверолапые зверюги вырвали поводки и понеслись к дивану. — Ого, да ты с большой компанией?

— Бедняжки выглядели такими одинокими, когда я уходила. — Мама обняла одного из питомцев и потерлась щекой о его морду. — Агнес сейчас особенно уязвима…

— Понятно, — сказала я, пытаясь говорить сочувственно. — Бедная старушка Агнес. Может, ей лучше подождать в машине?

— Дорогая, не могла же я ее покинуть! — Мать возвела очи горе с видом мученицы. — Ты должна понимать, мне было совсем не просто выкроить время на эту поездку в Лондон!

О Господи, опять. Я знаю, она не хотела приезжать. Моя просьба шла вразрез с ее планами. Но я сказала по телефону, что чувствую себя довольно странно в окружении незнакомцев, и мамуля немедленно с вызовом заявила, что давно собиралась меня навестить, И мы договорились на сегодня.

Я с ужасом заметила, что одна собака кладет передние лапы на стеклянный кофейный столик, а другая стоит на диване и жует диванную подушку.

Господи, если диван обошелся в десять тысяч фунтов, одна подушка стоит примерно тысячу…

— Мам, нельзя ли убрать собаку с дивана?

— Рафаэль ничего плохого не сделает! — тут же обиделась мать. Она выпустила Агнес, которая большими скачками понеслась составить компанию Рафаэлю и другому, пока не известному мне псу.

Теперь все три уиппета радостно буйствовали на диване Эрика. Хоть бы он не вздумал включить свою камеру.

— У тебя есть диетическая кола? — спросила вошедшая за матерью Эми, не вынимая рук из карманов.

— Наверное, есть в кухне, — рассеянно предположила я, указав направление. — Собаки, а ну пошли с дивана!

Все три уиппета меня проигнорировали.