Волк. Рождение - Александр Авраменко

…Мы вместе с матушкой и Эрайей, которая благополучно разрешилась от бремени здоровенькой девчушкой, пока я был в гостях у сьере Ушура, фактически – на второй день после моего отъезда в Саль, наслаждались тёплым летним вечером. Молодая мамочка возилась с дочкой, восседающей в изготовленной по моему рисунку кроватке и весело гулькающей на своём языке. Я осматривал окрестности, на которых ещё кипела работа – летом день год кормит. Матушка вместе с Эрайей так же занималась девчушкой. От замка и к замку непрерывно двигались подводы огромным конвейером, и потому я не заметил, как под их прикрытием во двор замка въехал всадник на усталом, покрытом пылью коне. Бросил привратному серву, не осмелившемуся остановить благородного рыцаря, поводья, спрыгнул с седла, демонстративно помочился на стену и потребовал подать ему хозяина. Вот вынь, да положь ему владельца Парда. Слуга, стоящий у ворот, выкрикнул ещё двоих, один забрал лошадь, второй повёл его в башню… Надо сказать, что молодой человек, года на три старше меня, но зато имеющий шпоры, вёл себя по хамски: плевал на ходу на чисто вымытые ступени, пару раз высморкался на изготовленные на моей мануфактуре ковры, лежащие на полу… Когда мне доложили, то я рассвирепел не на шутку, но больше всего меня поразила реакция Эрайи, сжавшейся в комок и прикрывшей собой дочку. Я заподозрил неладное…

– Эй, ты, сопляк! Мне нужна эта девка!

Рыцарёнок ткнул пальцем в ещё больше съёжившуюся молодую женщину.

– Я хозяин замка Парда. Потрудись вести себя вежливо, когда разговариваешь с лендлордом.

– Бу-га-га! Ты, лендлорд?! Мальчишка ещё! Отдавай мне девку! И её отродье!

Тут до меня дошло, и я обернулся к Эрайе:

– Девочка… Это – он?

Она еле ответила, стуча зубами:

– Сьере барон… Только не отдавайте, я не хочу опять… Сьере барон…

Значит, ублюдок, изнасиловавший беззащитную девушку – этот хам… Понятно. Ну, что же…

– Эй, кто там!

Высунулся слуга.

– Быстро сходи вниз, принеси мне ведро сухого мела сюда. И моё оружие.

– Всё, сьере барон?

– Только грушу…

Серв исчез в люке, а рыцарёнок приободрился, похоже, он отчаянно трусил, несмотря на наглый вид.

– Желаешь вызвать меня на поединок, сопляк?

– Угадал, щенок. Тявкаешь, как дворняга. Раз в шпорах, думаешь, тут тебе обломится?

…Тем временем появились сервы, волокущие мои новенький щит и булаву. Ну и ведро с белым порошком. Я взял щит в руки, продел руку ременную петлю, прикреплённую к шипастой здоровенной палице, которую слуги и прозвали грушей. Обернулся к Эрайе, та всё ещё дрожала, как осиновый лист:

– Малышка, сейчас твоя дочка лишится папочки. Ты, как, не возражаешь?

Рыцарёнка даже затрясло от злости, но я уже начал погружаться в боевой транс, из которого можно было выйти, лишь убив противника. Но тут вмешался непредвиденный фактор – девушка еле слышно прошептала:

– Не убивайте его, сьере барон… Лучше избейте, раньте, но пусть он останется жив…

Твою ж мать! Стокгольмский синдром в действии! Не было печали, так геморрой пришёл… Ну, зараза шпорчатая, сейчас я тебя убивать не стану. Но ты у меня запомнишь урок на всю оставшуюся жизнь и научишься уважать меня!..

– Мой учитель всегда рисовал на чучеле мелом крестик и заставлял меня попадать в него.

Рыцарёнок хвастливо выпятил грудь:

– Ты, щенок! Рисуй, где хочешь! Девка будет моя!

– Ну-ну… Эй, кто там? Посыпьте его мелом.

– Зачем?!

Всю браваду и наглость горе вояки словно сдуло ветром, он даже отшатнулся на шаг, когдя я крутанул массивную булаву так, что воздух загудел. Матушка заулыбалась, да и Эрайая тоже чуть отошла от страха – когда я сделал себе палицу, то пришлось им рассказать анекдот про рыцаря и дракона, ну, где они другу мелом крестики рисовали. Сначал рыцарь дракону на чешую начертил, и объяснил, что мол, сюда поразит чудище мерзкое своим мечом. Ну, дракон, недолго думая, обсыпал всего рыцаря в ответ и взял вот такую же булаву, как у меня. Только больше намного. Драконы, они ведь не маленькие…. И долго потом смотрел вслед облачку пыли удирающего рыцаря… Это рыцарь про анекдоты не слышал. Но насторожился… Его движения такие неуклюжие и смешные… Меч медленно выходит из ножен, поднимается в замахе… Дзинь! Удар, в который я вкладываю всю свою злость к наглецу! Его словно сметает ураган! Мощь тяжёлой, шестнадцатикилограммовой болванки, плюс моя далеко не фиорийская сила, плюс злость, умножающая удар в несколько раз… Рыцаря буквально уносит вместе с доспехами. Меч вылетает из его руки, жалобно звякнув, падает на площадку, и пока наглец пытается подняться, я нагибаюсь, и, не выпуская булавы, которая висит на петле, нагибаюсь, подбирая чужое оружие. Кручу кистью, проверяя баланс, затем просто берусь за остриё. Хруп, вау! Меч ломается, резко, жалобно. Швыряю обломки снова на площадку, нагибаюсь, вздёргиваю наглеца на ноги, тот никак не может вздохнуть – доспехи не дают этого сделать, потому что вмяты молодецким ударом. Пинь! Лопаются ремни, потому что я зацепил пластину своей клешнёй, накачанной в кузнице тяжёлым молотом, и отодрал её с мясом. Пулемётной очередью разлетаются в сторону кольца порванной в клочья кольчуги. На! Кулак врезается в челюсть, и рыцарёнок улетает внутрь башни! Хлюп! Сапог подбрасывает распростёртое тело, не подающее признаков жизни, откидывает на несколько метров. Я с трудом давлю свой гнев и тщательно контролирую силу ударов, чтобы не искалечить, и, тем паче, не убить дурачка. Тресь, шмяк! Бум-бум-бум, сочный шлепок внизу лестницы, которую тот пересчитал своей головой. Раскрывается дверь, и я со всего маху вышвыриваю обеспамятевшее тело на улицу. Замираю, потому сверху слышу отчаянный женский крик:

– Сьере барон! Не надо!!!

Поднимаю взгляд – из-за зубцов высунулась голова Эрайи с искажёнными страхом чертами лица, она действительно переживает за этого ублюдка, который изнасиловал её… Но, раз так хочет дама – Нижайший с ним. Сервы, собравшиеся во дворе, с ужасом смотрят на безжизненное тело, болтающееся в моей руке. Уж кто-кто, а они не раз видели то, на что я способен… Бросаю тушку на землю. Она дёргается. Но это бессознательное движение.

– Привязать этого дурачка к его лошади и выгнать обоих прочь.

Разворачиваюсь, вновь уходя в башню…

Молодая женщина с непередаваемым выражением смотрит на меня. Матушка тоже. Понятно.

– Да жив он, жив. Я даже ему ничего не сломал. Просто когда придёт в себя, всё тело будет болеть очень сильно… Нечего волноваться.

Облегчённый вздох Эрайи. Но у меня уже нет настроения, и я разворачиваюсь к люку, ведущему внутрь:

– Я к себе. И не беспокоить. Надо поработать.

Не дожидаясь ответа или пожеланий с их стороны, ухожу к себе в покои, плюхаюсь на кровать. Вот так всегда – прояви доброту, вступись за честь женщины, и будешь ещё и виноват. А ведь полгода назад ещё глазки строила, да и опять тут попыталась намедни меня соблазнить, явившись в кабинет и начав меня обхаживать, вовремя выгнал. И вот – вся она благодарность… Тьфу! Если бы не матушка – выдрал бы тебя розгами уже не раз, зараза! Графиня она, подумаешь…

…Утро начинается с понурой лошади. Это первое, что я вижу, выйдя из башни после завтрака. Бедное животное стоит, опустив голову, потому что её поводья зажаты в кулаке у стоящего на коленях в пыли посреди ворот моего вчерашнего знакомца. Парень весь синий от кровоподтёков, лицо безобразно распухло, а глаза превратились в узкие щёлочки. Но не это главное – он не просто стоит на коленях, на его шее висит ремень с пустыми ножнами и кинжалом. Щита нет. Я размолотил его первым ударом булавы. Доспехов, если ту срамоту, что была на нём вчера, можно назвать так, тоже нет. Кольчуга порвана, пластина лежит в кузнице, смятая в нечто неудобоваримое. Обломки меча тоже там. Сервы сгрудились у выхода, потому что не могут вывести повозки на работу и не знают, что делать. Подхожу ближе, парень видит меня, но не шевелится, стоя неподвижно. Лишь ещё ниже опускает голову с грязными, спутанными волосами, залитыми кровью.

– В чём дело?

Он пытается что-то сказать, но вместо звуков голоса из груди вырывается сип.

– Дайте ему воды.

Кто-то из сервов подносит ковш с ледяной водой, парень жадно пьёт. Капли падают ему на окровавленную рубаху, ходит кадык, и я замечаю, какой он тощий. Да у меня сервы упитаннее. И конь… Вот кто бедолага. Рёбра едва не прорывают шкуру.

– Ты мешаешь моим людям.

– Простите, сьере барон… Но я бы… Я… Прошу прощения за вчерашнее…

– Ладно. Ты прощён. Можешь идти. Не мешай людям работать.

Но парень не двигается. Вновь сглатывает слюну. Потом выдавливает из себя:

– Сьере барон… Я бы хотел наняться в вашу дружину…

Опаньки… Первый рекрут… А может… Вроде дурь из него вылетела… Оборачиваюсь, заметив краем глаза движение за спиной. Есть у меня привычка – терпеть не могу, когда кто-то подходит сзади. Эрайая! Стоит, держа дочку на руках, застыла. Только в глазах такая жалость! И к кому? Да к этому… Рыцарёнку… Твою ж мать… Графиня с голой задницей…