Все кошки смертны, или Неодолимое желание - Сергей Устинов

Мне действительно было стыдно за случившееся, и после тягостной паузы я сделал еще одну попытку перевести разговор. Спросил, указывая на галерею у меня за спиной:

― Не могу понять, по какому принципу здесь собраны все эти люди?

На сей раз я угадал: профессор даже слегка смягчился лицом. Но все равно пробурчал:

― Зубы мне заговаривать не надо. Во-первых, это старое ярмарочное шарлатанство. А во-вторых, я и сам это умею.

Отодвинув от облезлого полированного стола два стула с засиженными многими задами потертой обивкой, Ядов сел сам и кивнул мне:

― Только осторожно. Клей рассохся, может и не выдержать.

Я со всеми предосторожностями опустился на этот без пяти минут антикварный раритет. И Ядов не слишком любезно, но уже без прежней откровенной неприязни, проворчал, обводя широким жестом свое художественное собрание.

― Это, если хотите, в определенном смысле тоже пациенты. У меня еще в кандидатской была глава «Психопатография гениальности». Повесил тогда как наглядное пособие, чтоб все время иметь перед глазами. Давно это было, лет тридцать уже. А снять с тех пор недосуг.

Я почувствовал, что нащупал узкую тропку, по которой, если повезет, можно перебраться от наших нынешних зыбких отношений к нормализованным настолько, чтобы продолжить доверительную беседу о семье Шаховых-Навруцких. Но для начала надо было, размеренно дыша, пройтись по этой тропиночке прогулочным шагом.

― Очень интересно! ― восхитился я. ― А о чем же была вся диссертация?

― Не так увлекательно, как кажется со стороны, -уже немного мягче пробормотал он. ― О роли наследственности в психических заболеваниях.

― Постойте, постойте, ― заинтересовался я. ― Если я правильно понимаю, все эти... э... деятели были шизиками, причем не в первом поколении?

― Не надо так упрощать, ― нахмурился Ядов. ― Во-первых, не шизиками. Такого термина, к вашему сведению, в науке нет. Психических заболеваний великое множество, но о наследственных факторах нам известно мало: не хватает материала. Все эти войны, революции, эмиграции... Гибель семейных и государственных архивов... А в результате кто из нас может достоверно рассказать о заболеваниях своих предков? Считаные единицы.

― А за людьми знаменитыми наблюдали более пристально! ― догадался я.

Он задумчиво потер пальцем переносицу и заговорил сначала как бы через силу, а потом все больше увлекаясь:

― В общем, да. Во всяком случае, не так варварски уничтожали архивы. Гений ― само по себе отклонение от нормы. А уж сколько среди них откровенно психопатических личностей, и говорить нечего. Ничто в природе не возникает на пустом месте, а возникнув, никуда потом не девается. Поскреби, и у каждого психопата найдется в роду что-нибудь этакое: нервная болезнь или на худой конец серьезное отклонение.

Ядов прервался, вяло махнув рукой:

― Да вам это не должно быть интересно. Так про что вы спрашивали? Ах, да... Как положено обывателям, нас интересуют сплетни.

И пока я раздумывал, обижаться мне на эту новую колкость или лучше не стоит, Ядов, повернувшись к стене с портретами, ткнул пальцем в дешевую репродукцию известной картины «Наполеон на острове Святой Елены»:

― Вот, например, Бонапарт. Отец ― тяжелейший алкоголик и садист. Или Гете: дядя был слабоумным, сестра страдала маниакально-депрессивным психозом. А у Льва Николаевича Толстого дед покончил самоубийством, бабка галлюцинировала, а последствия сказывались еще долго: один брат нашего классика то юродствовал, то развратничал, другой, судя по симптомам, страдал аутизмом. Плоть от плоти, кровь от крови, как раньше говорили. Ну и так далее.

― А кто вот этот, с бородой? ― поинтересовался я, показывая на золоченую раму.

В ответ доктор осуждающе покачал головой и посмотрел на меня так, будто я сморозил какую-то глупость.

― Этого с бородой, молодой человек, зовут Зигмунд Фрейд.

― Ну точно, Фрейд! ― с силой хлопнул я себя ладонью по лбу. ― Толкование сновидений!

После чего счел нужным пояснить:

― Была у меня в агентах одна гадалка, жуткая, между нами, мошенница. У нее была картинка-перевертыш, она ее перед сеансом всем клиентам демонстрировала: сперва смотришь, вроде голая тетка с длинными волосами. А приглядишься ― лицо этого самого Фрейда: нос, лысина, бородка. Вот так и сны, говорила, видишь одно, а понимать надо другое. Она тоже по снам будущее предсказывала, и знаете, что самое интересное? Иногда сбывалось!

― Боюсь, я вас разочарую! ― морщась, словно от неприятного запаха, прервал меня Ядов. ― В отличие от вашей... э... агентки... Зигмунд Фрейд будущего по снам не предсказывал. Он был великим психиатром и занимался исследованиями подсознания, в том числе использовал для этого сны людей.

― И тоже немножко... того? ― с сочувствием спросил я, кивая на соседствующие с ним изображения.

― Нет, ― ухмыльнувшись одними уголками губ, покачал головой Ядов. ― Как вообще свойственно всем психиатрам ― да. Но не более. А висит он здесь, потому что докторскую я писал по некоторым новым методам лечения с помощью психоанализа. Который Фрейд открыл и ввел в научный обиход. Вы хоть знаете, что такое психоанализ?

― В общих чертах, ― промямлил я. ― Оговорки по Фрейду?

― Вот именно, ― кивнул он, как мне показалось, с некоторым даже удовлетворением от демонстрации моего невежества. После чего заговорил медленно, как с ребенком, явно подбирая слова попроще, более доступные моему пониманию:

― Чтоб вы знали, оговорки это даже не столько психоанализ, сколько всего лишь один из подтверждающих теорию примеров. Главная же заслуга Фрейда в том, что он открыл существование подсознания, или, как он это называл, бессознательного. Куда вытесняются многие наши эмоции, детские обиды, страхи, давние психические травмы. Мы уже не помним о них, но они живут там, в глубине подсознания. И могут стать причиной психических отклонений. Так вот, психоанализ Фрейда ставил задачу вытащить их оттуда наружу, вместе с больным разобрать, растолковать их, а значит, сделать нестрашными и неопасными. Короче, нейтрализовать. Кстати, за сто лет эта наука сильно продвинулась и видоизменилась...

Мне показалось, что я снова увидел просвет в линии обороны, и живо рванул туда в надежде найти слабое место и как-нибудь разговорить неприступного доктора:

― Насколько я понял, вы тоже принимали в этом участие?

― По мере сил, по мере сил... ― пробормотал Ядов, но научная добросовестность потребовала уточнить: ― И в достаточно специфической области.

― В какой? ― тут же уцепился я.

― Не уверен, что это будет вам интересно, ― пожевал доктор губами, но все-таки не удержался, ответил: ― Я занимаюсь ролевыми играми.

Думаю, этим он хотел и ограничиться. Но выражение моего лица и собственные профессорские привычки не позволили ему оставить слушателя в состоянии туповатого непонимания. Вздохнув, он нехотя продолжил, но отрывисто, почти тезисно, как бы давая понять, что не намерен читать профану пространные лекции:

― Это, если хотите, театр. Пьеса на заданную тему. Не просто словесный разбор ситуации, а проигрывание ее. Вернее, разыгрывание. С поиском иных поворотов и финалов. Цель ― во-первых, лабилизация...

э... смягчение последствий, например, имевшей место когда-то в прошлом, часто в детском возрасте, психической травмы. А во-вторых, необходимая сублимация... Вы знаете, что такое сублимация?

― Пока нет, ― признался я.

― В очень общем виде сублимация ― это переключение. Такой защитный механизм психики, который перенаправляет аффективные влечения в более, скажем так, приемлемое русло. Классический пример: у вас садистские наклонности ― займитесь хирургией. А если вернуться к нашей теме, то речь идет о переориентации больного либидо, то есть извращенного сексуального влечения, на более безобидную цель, благодаря чему и будет снято внутреннее напряжение.

― Ага, ― сообразил я. ― Надо подсунуть насильнику резиновую куклу из секс-шопа.

― Довольно вульгарный подход, ― неодобрительно пожевал губами доктор. ― Хотя и такой метод имеет место, особенно при попытках самолечения. Мы скорее говорим о переключении на социально приемлемые цели, например творчество. Творческий подход к роли позволяет заново, причем изнутри, пережить давние травмирующие события, в идеале ― добиться катарсиса. Про катарсис вы тоже не слышали?

Я отрицательно помотал головой.

― Греческое слово. Имеет массу толкований, но ближе всего к нашей теме ― очищение через переживание чужой трагедии или драмы, обычно в театре. Только у наших пациентов драмы ― свои собственные.

― Все ясно, ― кивнул я с видом понятливого ученика, сам в то же время прикидывая, как бы это половчее и без лишнего скрежета перевести стрелки на нужные мне рельсы, не попав при этом снова под паровоз. ― Значит, чтобы стать психом, надо иметь либо проблемы в детстве, либо родственников в анамнезе. ― И тут же ловко, как мне самому хотелось верить, ввернул свое: ― Мы ведь, собственно, про это вчера с вами и толковали, помните? У Шаховых-Навруцких во всех поколениях то суицид, то садомазохизм, то нимфомания. А вчера вот и до галлюцинаций докатились...