Разочарование разбуженной девочки - Роузи Кукла

Что потом? Потом я понимаю, какая разница между девочкой и жрицей любви.

Ее язык порхает в моем волшебном саду, между клумбами розочек губ, пестиком и валиками мягкой травы волосиков и нежной кожи. Такого волшебства я не получала еще никогда. Я теряюсь, я вся поражаюсь этой неистовой силе ее языка и ее опытностью, ловкостью. Не успеваю прочувствовать это, как на смену приходит нечто, еще более нежное, что меня потрясает от ее прикосновений там. Там, где, несмотря на все мои запреты и установки опять порхает волшебная птичка любви, колибри. Она нежно и легко, своим тонким язычком, словно мягоньким клювом, смахивает, выпивает волшебный нектар прямо из глубины моего лона, что все еще ненадежно и шатко прикрыто моей девственной пленочкой. Ее клювик, мягко и нежно, кажется, проникает ко мне за эту физическую преграду. Ее прикосновения так нежны, как дуновения легких крылышек этой маленькой птички любви, колибри, что опять опрокидывают и низвергают мою добродетель. Наконец я раздавлена желанием ее и своим, я не в силах более терпеть все это неистовое волшебство и когда она в страстной агонии кончает, то и я следом. И я кончаю еще от того, что ее язычок, так настойчиво и так страстно упирается, бьется в мою тоненькую пленочку, что отделяет меня, почти незаметной паутиночкой и только физически, от иного моего состояния, все еще девочки, от взрослой женщины. От того, что мне кажется, что в этот момент ее язык превращается в член, тот, что я все еще не могла целовать, но он уже влез в меня, в мою голову ощущениями, которых я не могла чувствовать от него, вместо них, только эти. Только эти, только эти…

Ее нежные прикосновения к груди, кончиком языка, возвращают меня.

Какая легкость, какая нега! Уже тысячу раз говорю себе. Спасибо тебе Господи, что ты, в материнском лоне не сшил, не соединил какую-то, там ложбинку у моего эмбриона на седьмой недели и я по воле твоей, так и остаюсь девочкой, женщиной. Спасибо тебе, что нет у меня такого торчащего пениса и этих яичек, а только то, что я ношу в себе и чем могу так наслаждаться, так этим гордится. Господи! Благодарю тебя за совершенство моего тела, мою кожу, нежные пальцы, губы. За то, что ты оставил меня все той же, самим совершенством. Наделил меня этими ощущениями, чувствами и вывернул наружу, к любви, такой нежной и чувствительной кожей. И это я, только я и подобные мне могут все это чувствовать и всем наслаждаться. А когда время придет, то это я и мне подобные, сможем рожать и продолжать на Земле твое великое дело из совершенных тобой и задуманного.

И пока я лежу и млею, не знаю того, что им опять приготовлены мне испытания.

Открываю глаза. Она рядом, лежит и смотрит мне в лицо пристально. Лицо и так красивое, а тут просто прелестное. Складочек никаких, глазки ласковые, голосок нежный.

— Кисунька, я такая счастливая. Правда! Ты даже представить не можешь, как я хотела такую, как ты девочку. Такую не порченую, все еще целую. Ой! Аж, не вериться, что я наконец-то с тобой.

Толик нас явно заждался. Конечно же, он все слышал. Я это понимаю по тому, как он прищурился и выжидает момент, что бы меня расспросить об этом. Нет. Пока ты будешь вести себя так, как я задумала, А там, посмотрим. По обстоятельствам.

Я ей опять напоминаю, про не выученные уроки. Мы снова присаживаемся к нему на кровать, и теперь она меня по-другому, более ласково и по дружески, больше поучает.

— Кисунечка, ты все осторожненько делай, медленнее. Вот так, правильно.

Я уже обвыклась. Мне приятно держать в руках его член, предназначенный не только для поддержек, как в фигурном катании, но и еще для чего-то. Я, конечно, догадываюсь для чего, но в мои планы не входит испытания его, а вернее, свои испытания. Я решила, что в меня войдет только тот, кто меня заслужит, кого я пущу к себе и кому доверю. Пока горизонт чист, нет его мачты и мой парусик безвольно трепится на ветру, перетирая складочки моих ждущих губок.

Между тем Мурка не спит, не дремлет. Это не мартовский кот, это Мурка. Да еще вон какая! Она обхватила мою руку и водит ее вместе с моей рукой по его мужскому достоинству, отвечающему на ласки. Я действительно ощутила, как в моих руках начинает прибывать мужская сила. Как крепнет его ствол, набухают вены и подтягиваются жилы. Он мне все еще напоминает что-то такое, чего я никак не могу вспомнить.

— Ну, вот Кисунька, ты и у цели. Кстати, какую же цель ты поставила? Что ты будешь с ним делать? Смотри, какой он у нас получился? Красивенький, живой. У, какой! Дай, я его поцелую.

Она наклоняется медленно, специально так. Я это понимаю, но не могу себя сдержать, мне хочется видеть ее прикосновения к нему. Я становлюсь на колени и смотрю с замиранием, что она делает.

Она высовывает самый кончик язычка и легонько касается им самой верхней части его головки. Там, где я заприметила маленький, крошечный ротик. Я вижу, как она нежно прижала кончик и медленно протягивает им по головке с самого верха к жилке, натянутой ее рукой, вместе с крайней плотью. А потом она приподнимает член и продолжает касаться им под головкой в ямке, откуда расходится по сторонам его крайняя плоть. Я вижу, как у него посредине тела начинает вздуваться трубочка и как она по этой выступающей трубочке все время скользит язычком. Потом она опять возвращается к головке, но остается все в той, же ямочке. Она много раз то прижимает весь язык, то трогает эту ямку самым кончиком. Я все внимательно запоминаю. Мне интересно видеть такое впервые. Потом она приподнимает лицо и сразу захватывает губами его головку. Она водит своими губами вокруг, изредка, делает на него резкие выпады и тогда вся головка исчезает у нее во рту. Но она опять с нее соскакивает. При этом я вижу, что ее язык все время работает, двигается. Так продолжается десяток секунд, а потом она вытаскивает его головку изо рта и начинает своим языком быстро и часто касаться головки, тела самого члена. Она так быстро и невероятно ловко обхаживает его, что я этому просто удивляюсь. Ее язычок просто порхает, то вверх, то вниз, то слева, то справа. Видеть такое интересно и мне даже нравиться. Она еще минуту трудиться, а потом отрывается и поворачивается ко мне.

— Давай ты, Киска, прикладывайся. Осваивайся.

Она видит, что я пока что не собираюсь прикладываться к этому, ее удовольствию и уж тем более к удовольствию того, из которого эта штучка торчит. Она опять дипломатично говорит, что ей надо в туалет. Поднимается и выходит. Что-то в этих ее частых выходах мне не нравится, и я уже собираюсь с этим разобраться, но меня отвлекает Котобик.

— Ну? — Спрашивает он, с приоткрытыми глазами. — Ты, как?

— Что, как?

— Ну, она же тебе сказала?

— Что?

— Ты, осваивайся. Она сказала, чтобы ты осваивалась и прикладывалась.

— Что! — Возмущаюсь. — Ты, что себе возомнил? Да она же знаешь, какая хитрющая?

Она тебе напела, и ты уже себе возомнил, что ты геркулес без листочка? Я, например, так не считаю. И вот еще, что? Лежи и помалкивай. Твои удовольствия от тебя никуда не уйдут. Наслаждайся ими, пожалуйста, без меня. Понял. — Он утвердительно кивает головой.

— У тебя по прейскуранту, мин нет, потом с резинкой спереди и сзади. Ну и дурак же ты! Сзади, это как с собачкой. Понял. А о том, что ты думаешь, у тебя просто времени не хватит. Ну, ты и развратник! Готовься, сейчас тебя затрахает профи. Идет. Все!

Входит профи. Я на нее смотрю и вижу, что она немножечко не в себе. По глазам вижу. Она их прячет, но я все равно успеваю заметить, их неестественный блеск и расширенные, как мне кажется, зрачки.

— Я вот, что подумала. — Говорит она. — А ты мне скажи, сначала, он не слышит, что мы говорим?

Поясняю, что он, мол, слышит, но ничего не запомнит. Для того, что бы ему запомнить мне надо ему слова маркеры сообщить. Ну, что бы он зацепился за них в памяти и запомнил сопутствующие слова. А пока я это не буду делать, так что говори и не стесняйся. Она уже хочет выдать мне очередные перлы, но я ее перебиваю и напоминаю ей, что она еще мне должна кое, что показать с моим человеком. Она пытается что-то предпринять и даже начинает говорить мне, чтобы я продлила ей на час встречу, иначе она не успеет и то, и это. Нет, говорю. У меня нет больше времени, нам с ним надо ехать по делам и у нее на все про все. Смотрю на часы и говорю, что у нее еще тридцать минут и все. И расстаемся. Она начинает нервничать. Потом действовать. Не стесняясь, прямо при мне задирает ногу, обнажается вся и, подловив рукой, его торчащий стволик, садится на него сверху. При этом поясняет.

— Ты должна осторожно садиться. Так можно беды наделать. Главное, это свои ушки разведи шире и потом не спеша, с удовольствием. Вот, так! Вот! Ой, хорошо!

Я все прекрасно вижу. Вижу, как она бесстыдно, при мне, широко растянула пальцами свои губки в стороны и, удерживая второй рукой пенис, приблизилась к его верхушке. А потом легко и свободно опустилась.