Гибель адмирала Канариса - Богдан Сушинский

— Почему я не должен помнить вас, полковник? Не в моих правилах отрекаться от старых друзей.

— Не волнуйтесь, если бы отреклись, меня бы это не удивило. Теперь многие предпочитают не узнавать отставного полковника Крингера.

— Меня тоже многие не узнают, — невозмутимо утешил его адмирал. — С некоторых пор. С этим, как и со многими другими человеческими низостями, приходится мириться.

— Великодушно мириться, — поддержал его барон и тут же запнулся, так и не объяснив причины своего появления на вилле. Очевидно, решил, что объяснения удобнее давать фрегаттен-капитану.

— Не поймите меня превратно, — сразу же переключился Канарис на Брефта, — но мне казалось, что все, что мы могли выяснить, мы уже выяснили во время нашей прошлой встречи.

— Поначалу мне тоже так казалось, — охотно согласился Брефт, — но, как только что выяснилось…

— В таком случае, готов внимательно выслушать вас.

— Меня чуть было не схватили в том доме, где я намерен был некоторое время переждать, — мрачно сообщил Брефт, стараясь не встречаться взглядом с хозяином виллы.

— Он прав, так оно все и происходило, — подтвердил Крингер.

— То есть дом уже был под наблюдением? Тогда, может быть, охотились не конкретно за вами, а?..

— Под наблюдением был не дом, а я. Когда я понял, что меня выследили и сейчас будут арестовывать, я сделал то единственное, что способен был сделать, — бежал через окно, выходящее в сад, потом перемахнул через забор…

— Если я верно понял, эту слежку вы готовы связать с посещением моей виллы?

— Не подозревая при этом лично вас, господин адмирал, — предупредительно помахал раскрытыми ладонями фрегаттен-капитан. — Даже в мыслях не было.

— Тогда почему вы опять решились прийти сюда, агент Брефт? Уж кому, как не вам, помнить о законах конспирации, даже если речь идет о слежке, проводимой своими?

— Обстоятельства вынудили, господин адмирал.

— Какие еще обстоятельства?

Прежде чем ответить, Брефт многозначительно взглянул на своего спутника, чье лицо, однако, осталось невозмутимым.

— Единственный, с кем я знаком в этой части предместья, является полковник Крингер. Я пришел к нему, но полковник не советовал оставаться у него.

— Это так, — щелкнул каблуками полковник, чем очень удивил адмирала,[34] и еще больше удивил его, когда отвесил изысканный офицерско-прусский поклон. — Действительно не советовал. Из предосторожности.

— И поэтому вы оба явились ко мне, считая мой дом самым безопасным местом в Берлине?! — не мог скрыть Канарис своего изумления, под которым уже ясно просматривалось возмущение.

— Все же к вам, адмирал, гестапо вряд ли решится нагрянуть, — извиняющимся тоном молвил Брефт.

— Именно ко мне оно и может нагрянуть в первую очередь. И не думайте, что из моего дома вам тоже удастся бежать через окно.

— На виллу мы попали через заднюю калитку сада, — объяснил Крингер. — Не похоже, чтобы кто-либо заметил, как мы входили в здание. Навыки конспирации, приобретенные еще в те времена, когда мы с вами впервые готовили… Вернее, когда впервые готовы были распрощаться с фюрером.

— Сейчас не время для подобных воспоминаний, полковник, — поморщился Канарис.

— Извините, но считаю, что в этой компании оно все же уместно, — ужесточил тон полковник. Холодный прием явно оскорбил его, считавшего себя «человеком Канариса», его единомышленником и соратником. — И можно лишь сожалеть, что мы не можем вспоминать об этом, сидя сейчас за одним столом с генералом Остером.[35]

— Вам хорошо известно, что Ханс Остер арестован, — резко парировал Канарис.

— Известно, господин адмирал. Как известно и то, что вы ничего не сделали для его освобождения или хотя бы для смягчения его участи.

Это уже было не просто обвинение, это была пощечина, плевок в лицо. Но вместо того, чтобы разъяснить реальное положение дел, объяснить, в какой ситуации оказался он сам, или попросту возмутиться, Вильгельм Канарис удрученно, упавшим голосом произнес:

— Неужели вам не ясно, полковник, что я тоже со дня на день… да что там, теперь уже с часу на час ожидаю ареста?

— Постоянное ожидание ареста — естественное состояние любого разведчика, — ухмыльнулся полковник.

— Только не того, с которым к тебе нагрянут свои, в мундирах офицеров СД или гестапо, — возразил Канарис. — Мне же приходится опасаться не врагов, а своих. И вам это прекрасно известно, Франк, — почему-то адресовал он свою тираду не полковнику, а Брефту.

— Думаю, что теперь вам опасаться уже нечего, — обронил фрегаттен-капитан.

— Почему вы так считаете?

— Если бы вас намеревались взять, то взяли бы в первой волне арестов, — ответил вместо фрегаттен-капитана полковник Крингер. — Но коль уж ни фюрер, ни Гиммлер не решились на это, значит, у них есть веские причины для того, чтобы не трогать вас.

— Какие еще причины? — скептически поинтересовался Канарис.

— Например, фюрер не может забыть, что вы являетесь личным другом правителя Испании Франко, с которым ему не хочется портить отношения.[36] Не хочется уже хотя бы потому, что Испания рассматривается им как одна из стран, в которой после войны он смог бы найти убежище.

— Мне и в голову никогда не приходило связывать свое нынешнее положение с моими отношениями с генералом Франко.

— …Или же, наоборот, у Гитлера все еще нет достаточно веских причин и доказательств, которые позволили бы подвергать вас аресту.

— Что значительно ближе к истине.

— Но в любом случае фрегаттен-капитану Брефту лучше всего пробыть у вас до ночи, а уж потом попытаться уйти за город, — он взглянул на часы. Адмирал тоже бросил взгляд на свои старинные, настенные: шел пятнадцатый час. — Надеюсь, его визит не окажется слишком уж обременительным для вас, господин адмирал.

«А твой собственный визит? — мысленно поинтересовался Канарис, нервно поиграв острыми желваками. — Благодаря которому ты пытаешься спихнуть мне человека, на арест коего уже наверняка выдан ордер?»

— Коль уж так сложились обстоятельства, — проворчал адмирал, — вы, Брефт, конечно, можете какое-то время побыть у меня, но замечу, что это не самое удачное решение проблемы вашей безопасности.

— Я понимаю, — пробормотал фрегаттен-капитан, ощущая, что мужества покинуть дом, который казался ему единственным надежным пристанищем, у него не хватит.

— Может быть, к ночи выяснится, что еще не провалена квартира, в которой господин Брефт сможет несколько дней отсидеться, — вновь попытался вступиться за него полковник Крингер.

— Что будет не так-то просто выяснить, — проворчал Канарис. — И, главное, кто станет заниматься сейчас подобным выяснением?

Адмирал все еще смутно представлял себе, что именно произошло. Еще недавно Брефт чувствовал себя очень уверенно. Он говорил о машине с двумя автоматчиками, о покровительстве кого-то из высших чинов рейха, о явочной квартире, в которой он, Канарис, спокойно может отсидеться.

А какие перспективы открывались в связи с приглашением Каталонской Герцогини! И вдруг сам он ищет приюта под крылом опального адмирала. Как-то нелогично все это выглядит.

— Мы постараемся. Если дом окажется «чистым», это сразу же облегчило бы его участь. Я несколько раз звонил туда, однако трубку никто не поднимал. В крайнем случае у вас тоже, очевидно, найдется какое-то логово.

— Нужно подумать, — отрубил Канарис, подумав о том, как мудро он поступил, отказавшись во время последней встречи от предложения Франка-Субмарины. — А пока что прошу к столу, самое время отобедать.

— Весьма великодушно с вашей стороны, господин адмирал, — признал барон, первым направляясь к одному из кресел.

28

Адмирал вызвал наверх Амиту, попросил приготовить закуску, а сам принялся разливать коньяк. Несмотря на прозвучавшее приглашение, Брефт садился за стол с видом незваного гостя, которого уже однажды изгоняли из этого дома и который появился, чтобы и впредь оставаться обузой для хозяев.

Бывший шеф абвера заметил это и благодушно успокоил:

— В конце концов, вы могли бы и не уходить отсюда, Брефт. Но вы уверяли, что владеете надежным пристанищем.

— И даже предлагал его вам. Счастье, что вы не клюнули на эту приманку.

— Ну-ну, так уж и приманку.

— Но ведь вы же решили бы, что это я заманил вас в ловушку.

— О вас я бы такого подумать не смог, Брефт.

— Смогли бы, адмирал, смогли.

— … И потом, эти ваши испанские воспоминания… Которые, признаюсь, тронули меня. Уж они-то, надеюсь, не плод ваших фантазий?

— Согласен, теперь трудно доверять «кому-либо, трудно и опасно полагаться даже на самых проверенных.