С отцами вместе - Николай Ященко

— Кто? — спросил он, придвигаясь к окну.

— Костя, выходи скорей!

Костя выскочил во двор, одеваясь на ходу. У ворот стоял Пронька.

— Бегом к Кузе! — сказал он. — Там узнаешь, зачем. И Верке передай, а я за Индейцем слетаю да за Васюркой.

В избе у Зыковых стоял полумрак. Маленькая лампа светила тускло. Дядя Филя часто вывертывал фитиль, язычок пламени увеличивался, стекло покрывалось копотью, но проходила минута, и огонек снова уменьшался, фитиль потрескивал, должно быть, керосин был с водой.

— Все? — дядя Филя поднял над собой лампу, оглядел собравшихся.

— Все, да не все! — сказал Костя. — С нами Шурки давно нет, вот что плохо!

Дядя Филя вывернул фитиль побольше, ребята увидели его чисто выбритое лицо, с короткими торчащими усиками.

— По-моему, он здесь!

Ситцевая занавеска, натянутая между печкой и стеной, зашевелилась, из-за нее показался белокурый паренек. Все с шумом сорвались со своих мест, наперебой жали ему руки.

— Леди и джентльмены! — сказал Шурка. — Лидия Ивановна всем вам шлет привет и желает хорошо учиться!

Эдисон был в военной, как у дяди Фили, гимнастерке, в галифе цвета хаки (ребята еще раньше знали, что изобретатель выменял их у чехов на молоко) и в бурятских унтах с загнутыми носками. Широкий солдатский ремень охватил его ладную крепкую фигуру. Ремень скрипел и пах новой кожей.

— А винтовку тебе выдали? — не выдержал Индеец.

— У меня на вооружении карабин, — важно и вместе небрежно ответил Шурка. — Помнишь, когда нашего Ваню провожали, я такой же нес?

— Дай подержать! — попросил Ленька.

— Чудак рыбак! — солидно, как взрослый, ответил Шурка. — Я же в разведке, на показ, что ли, возьму с собой.

— Хватит, хватит! — успокаивал дядя Филя ребят. — Лясы точить нам некогда, хлопчики! Давайте Шурке помогать!..

А как помогать — солдат объяснил. Костя сейчас же пойдет на Гору. Если около станции или на путях его остановит патруль, то он скажет, что идет в контору узнать, когда и с каким поездом отправляться отцу в очередной рейс. Проходя мимо японского продовольственного склада, нужно приметить, сколько на ночь выставлено часовых. Вера должна отправиться в Теребиловку и постучать в крайнее окно дома, в котором была когда-то лавка купца Хайбуллина. Дом стоит на отшибе у самого берега. На стук выйдет мужчина. Он закричит: «Чего стучишь в чужие окна?» Ему следует негромко ответить: «Тетя прислала сказать: гости будут в четыре часа, надо зажечь большую лампу».

— Кузьма Иванович пойдет…

— Один? — Кузя заерзал на скамейке.

— С Прошкой!

Им задача: побывать тоже на Горе, но у дома мясника Жердева. В будочке у ворот будет сидеть дядька в черном тулупе. Нужно постучаться к нему в дверь и спросить: «Дядя, можно погреться?» Ответ его надо хорошо запомнить. Он может сказать: «Самому тесно!» Или: «И без вас нас двое».

Последним задание получил Васюрка: пробежать по реке до Большого острова и сказать дежурному на переезде: «Сегодня ворота не закрываются до утра».

— Вернуться сюда же! — строго наказал дядя Филя. — Когда мне все расскажете — тогда по домам.

Ребята слушали, затаив дыхание. Сердца стучали взволнованно и часто. Наконец-то, наконец они принимают участие в каком-то большом деле!

Глава двадцать седьмая

Отец Филарет поджимает хвост

Ночью сквозь сон Костя слышал тревожные надрывные гудки паровозов. Отец выходил на улицу. Вернувшись, он сказал матери:

— Здорово горит! Недалеко от станции полыхает… Спи, старуха!

«Гости приехали, кто-то зажег большую лампу. Вера выполнила задание». — Эта радостная мысль смутно ворохнулась в Костиной голове, но глаза он так и не смог открыть.

С утра в поселке только и говорили о пожаре. Сгорел японский склад. На дне обрыва нашли двух заколотых часовых. Пока японцы и казаки тушили пожар, партизаны открыли амбары купца Жердева и погрузили на одиннадцать подвод мясо, заготовленное для военного ведомства атамана Семенова. Машинист Храпчук хорошо видел, как обоз с мясом лихо промчался по переезду к Большому острову, а оттуда в лес. Храпчук заранее прицепил «компашку» к длинному составу пустых платформ и подкатил поближе к переезду на тот случай, если казаки с Горы вздумают догонять партизан. Старик мигом бы перегородил переезд, попробуй объехать: слева дровяной склад, справа круча. Но все занялись пожаром… Рассказывают, что в будке около дома мясника нашли связанного сторожа, во рту у него торчала рукавица. Второй караульный укатил с партизанским обозом и увез хозяйский тулуп. Дверь в доме Жердева оказалась подпертой с улицы ломом.

Зареченские ребята, идя в школу, на месте склада увидели одни головешки! Пожарище было оцеплено японцами. Всем, кто подходил близко, солдаты угрожали винтовкой и кричали:

— Руски борьшевику!

Перед звонком к Косте в коридоре подошел высокий старшеклассник в очках.

— Как себя чувствует дворянин Драверт?

— Не знаю. А что?

— Наши, горные, вчера устроили ему мялку!

— Ну? — удивился Костя, не скрывая радости. — Достукался!

Очкастый оглянулся.

— Будет нас помнить, а то все время тарахтит: «Мой папа переходит на бронепоезд, я теперь прижму вас, красноперых»… Вон его отец идет! Сейчас начнется буза!

Зазвенел звонок… Женька Драверт уже сидел за партой. Одна щека у него была перевязана, нос и губы распухли.

— Когда уезжаете, Женя? — спросил Костя притворно ласково.

— А тебе какое дело? — огрызнулся Женька.

— Проводить хотел!

— Отцепись, ичиган!

Женькин отец нажаловался директору, обвинил учеников в избиении сына, а учителей — в попустительстве хулиганам. Ушел он злой. Директор обещал принять меры, и теперь, обдумывая их, пощипывал маленькую, подстриженную в виде лопаточки, светлую бородку.

В кабинет вошел вызванный с уроков отец Филарет.

— Займитесь, батюшка, делом Евгения Драверта. Прощупайте почву на уроках у старших, не нападете ли на след злоумышленников. Папаша Драверта взбешен, вдруг начальству жалобу подаст?

Отец Филарет подошел к окну, вставил в мундштук японскую сигарету, закурил и по своей привычке начал пускать дым на цветы.

— Вы бы, Александр Федорович, обратились к жандармам, это их дело!

Директор с недоумением оглядел священника, будто не узнал его.

— А вы, наставник божий, в сторону? Вас не касается?

Священник резко повернулся к директору и заговорил раздраженно:

— Меня все касается, но надо и времечко учитывать, уважаемый Александр Федорович!

— Ах, вот оно что! — директор засуетился, зачем-то открыл и сейчас же закрыл ящик стола. — Вы, я вижу, трусите, отец Филарет!

— А вы разве не трусите? — священник ткнул в пепельницу недокуренную сигарету, окурки и пепел посыпались на зеленое сукно стола. — Вы тоже трусите!

— Побойтесь бога, отец Филарет!

Филарет заложил руки в карманы своего темно-малинового подрясника и уставился сквозь очки на директора.

— Гнев божий — штука страшная, а гнев народный пострашнее. Вчера они жандармского ротмистра повесили, сегодня японцев прирезали, завтра нас с вами, к ответу потянут. Вот кого надо бояться!

— Кого? — горячился директор, хотя прекрасно понимал, о ком идет речь.

Священник наклонился к нему через стол, дыхнув винным перегаром.

— Да этих, Александр Федорович, рабов божьих партизан! Не прикидывайтесь дурачком!

Директор развел руками, ударил себя по бедрам.

— Какой вы умник, отец Филарет!.. Я говорю об учащихся. О тех, которые избили Евгения Драверта. А вы, бог знает, о ком!

Отец Филарет грузно сел в кресло и заговорил, размахивая широкими рукавами подрясника.

— И я об учащихся, милых отроках наших. Сегодня они с книжками, а завтра с винтовками. Давно ли с дверей вашего кабинета сняли листочек? Помните? «Но мы поднимем гордо и смело знамя борьбы за народное дело!» Кто писал сие? Наши с вами отроки! Поручик из контрразведки сказывал мне утром, что к партизанам ушел этот… исключенный нами… Александр Лежанкин. И Лидия Ивановна там! И разные рабочие из поселка там! Нет, уж вы увольте меня от всяких расследований. Ученика избили? Эка важность! Мы с вами в таком возрасте тоже ухарями были. Бросьте, говорю вам, бросьте, тем более, что Драверт уезжает!

— Однако, когда Лежанкина исключали, вы не так рассуждали!

Поп шумно поднялся, показывая, что ему надоел этот разговор.

— Что «однако»? Времена другие наступают! Другие молитвы подбирать пора. Так-то!

— Похвально! Похвально! — на высокой писклявой ноте прокричал директор: — Вы и при большевиках будете говорить: «Несть власти аще не от бога»?!

Не оглядываясь на директора и не ответив ему, Филарет ушел, сильно хлопнув дверью…

Вечером бородатый казак принес Храпчуку топор.

— Устроил себе нары, теперь спать можно! — сказал он, усаживаясь на табурет и снимая шапку.

— Спать? — деланно удивился старый машинист. — А кто же Матроса будет ловить? Ну и ротозеи же вы! Матрос ночью сам приходил, напрашивался, чтобы его поймали, а казаки нары устроили да спят. Чудеса!