Матрешка - Владимир Соловьев

— Папа…

Я заплакал.

Внизу раздались выстрелы. С улицы? Из бейсмента? Потом мы услышали шаги по лестнице. Я обернулся — у всех моих спутников в руке по пистолету. Борис Павлович выхватил у меня Танюшу и, как неживую, пихнул под кровать. Таня не сопротивлялась — за эти три недели, похоже, она научилась наконец-то слушаться старших.

Дверь распахнулась, на пороге стоял мой бывший студент. Как он изменился с той нашей встречи в Саг-Харборе! Не узнал бы, только темные очки те же. Лицо небритое, вид измученный, на левой штанине кровь.

— Где девочка?

Танюша покорно выползла из-под кровати.

— Смывайтесь, — сказал Тарзан и вытолкнул нас с Таню-шей в коридор. — Как можно скорее. «Карамазовы» пронюхали, что дом оцеплен. Думают, по нашей накатке. Кто бы легавых ни вызвал, переговоры сорваны. Уходите, пока не поздно, я вас прикрою, — шепнул он, когда мы ринулись в коридор.

Вдруг он схватил Колобка и впихнул обратно в комнату, а дверь запер.

— На всякий случай. От этой сучары всего ожидать можно. Иди с ними, — приказал он Володе.

. Снаружи все изменилось. Метрах в пяти от входа корчился подстреленный бугай. Пригибаясь, к нему с разных сторон бежали несколько человек. Из машин торчали стволы.

— Сюда! — услышал я крик и узнал Стива, хотя лицо негра сливалось с окрестной тьмой.

Я побежал на его голос, держа крепко Танюшу за руку и припадая на левую ногу. Проклятая нога! В минуту наивысшей опасности она совсем отказала. Я волочил ее за собой, а она тянула назад. Дорого бы дал, чтобы от нее сейчас избавиться, — уж лучше скакать на одной, чем с этим балластом. Снова раздались выстрелы — из дома. В ответ оперативники обрушили огонь по снайперам в окнах. Шанс уцелеть в этом перекрестном огне был не так уж велик.

Кто-то вдруг рухнул на Танюшу, повалил, прижал к земле. Я упал рядом и услышал то ли комариный писк, то ли жужжание пчелы, но вмиг стихло, звук выключили, упала мертвая тишина, будто я уже умер и со мной — весь мир. Я протянул руку к Танюше и тут же отдернул, вляпавшись в липкое и горячее. Как свист пули я принял за писк комара, так же не сразу понял, что это кровь. Господи! Ранена? Убита?

Подоспел Борис Павлович и стал осторожно вытаскивать Танюшу из-под лежащего на ней плашмя тела.

— Жива? — прошептал я, боясь нарушить мертвое безмолвие.

— Он ее спас. — И потащил Танюшу на ту сторону улицы, к машинам.

Только теперь я увидел, кому принадлежит безжизненное тело, и вспомнил, как Лена защищала от меня Володю. И вот он мертв, мертвее мертвого, а моя Танюша жива, и я в неоплатном долгу у мертвеца, который из злодея в мгновение ока превратился если не в святого, то в жертву.

Едва успели укрыться за машинами, все пространство перед домом осветилось фарами и прожекторами. Тут только я заметил, как на первом этаже, в единственном неосвещенном окне, мелькнула женская фигура и тут же исчезла. Как будто кто-то отволок ее от окна. Лена? Я метнулся было обратно к дому, но Борис Павлович меня удержал. Тишину огласил усиленный мегафоном голос Стива — он предлагал окруженцам сдаться, сопротивление бесполезно. Особняк осажден со всех сторон, повсюду полицейские и фэбээровцы с обнаженными стволами. На заливе, у берега, покачивался полицейский катер. Стив сдержал слово и начал действовать после того, как Танюша оказалась в безопасности. А как е Леной? Я уже не сомневался — это была она.

В окне второго этажа возник Колобок и замахал белым полотенцем. Действовал он от имени всех осажденных или по собственной инициативе? Тишина стояла, как в немом кино. Звуковой штиль. Прожекторы были нацелены теперь на входной портик. Дверь распахнулась, первым появился Колобок с поднятыми руками. Он пугливо озирался, вид пришибленный. Один за другим вышли еще несколько боевиков, потом женщина, но это была не Лена. Чтоб я обознался? Полицейские и агенты тут же хватали вышедших, надевали на них наручники и заталкивали в машину. Ярко освещенная прожекторами дверь была широко распахнута, но никто больше не появлялся. Как в театре — спектакль окончен, поклоны, зрители ждут выхода премьера, а его все нет. Ладно, в Лене я мог ошибиться, но Тарзана видел собственными глазами, а его среди сдавшихся не было.

Стив повторил в уоки-токи приказ сдаваться, его подручные все теснее окружали дом, приготовившись к штурму. И тут мы услышали всплеск и сразу за ним — треск заводимого мотора. Полицейский катер снялся с места и стремглав помчал в залив. На берег весь мокрый вылез фараон, скинутый с катера.

— Не стрелять! — успел крикнуть Стив, первым заметив на борту, кроме Тарзана, еще и женщину. Стив вызвал по мобильному телефону вертолет и предупредил береговую охрану. Катер тем временем удалялся от берега на предельной скорости, пока не исчез во тьме залива.

И тут я понял, что потерял Лену окончательно.

Навсегда.

P.S. ГОД СПУСТЯ

На этот раз я жил в Риме в раю — в самом что ни на есть буквальном смысле. Площадь, на которой стоял мой альберго, так и называлась — «райской»: пьяцца Парадизо. Окна выходили в патио, в нем стояли горшки с экзотическими цветами — «райские птицы». Неподалеку — пьяцца Фарнезе с одноименным палаццо на ней и маленькой, не обозначенной в справочниках церквушкой, где однажды вечером, утомившись от скитаний по злачным местам, я слушал ангельское пение юных монахинь — что-то всколыхнулось в моей душе, сидел и плакал.

Альберго был дешевый — комната без душа и даже без уборной (а зачем, когда две на этаже?), 65 долларов в день без завтрака, завтрак я себе варганил сам, добывая ингредиенты на соседнем Кампо де'Фьори, хотя на этом рынке продают что угодно, а не только цветы, — от выловленной ночью рыбины до собранной рано утром земляники, которой так хотелось бы поделиться с моими девочками, но одна из них жила в Нью-Йорке, другая — неведомо где. В том числе грибы, к которым меня пристрастила Лена, — итальянцы, судя по всему, не менее страстные их собиратели, чем русские, хотя и более разборчивые. Не площадь, а рог изобилия. И всегда в наличии свежевыпеченный, еще горячий хлеб, жирные пирамидки рикотты и в полтора охвата мортаделла — моя утренняя трапеза. Кофе я кипятил себе сам с помощью купленной еще в Стамбуле электрической спиральки. Дешево и сердито.

Днем, подобно заправскому туристу, я обходил любимые места. Их у меня в Риме так много, что месяца бы не хватило, а у меня в запасе была от силы неделя, потому что Рим был не первой и, как я полагал, не последней остановкой в моих странствиях по публичным домам Европы. Включая упомянутый Стамбул, с которого я начал, памятуя рассказ — точнее, пересказ — Лены об ужасах житья-бытья там русских проституток. Хотя если быть топографически и географически пунктуальным, «русский» Аксарай с его печально знаменитым невольничьим рынком расположен как раз в азиатской части города. Следующим пунктом были Афины, где в «польских склепах» вокруг площади Омони (там тусуются русские) я рассматривал в альбомах, а потом и живьем симпатичных славяночек, и был, признаюсь, соблазн — скорее все-таки по аналогии, но я его преодолел, чтоб не размениваться по мелочам и не отвлекаться от цели. В Париже меня привлекла реклама «Russian girls с площади Бастилии», я побывал там тоже — вдобавок к списку, которым меня любезно снабдил Борис Павлович. Не знаю, что бы делал без этого путеводителя по борделям европейских столиц, где можно повстречать русских девиц. Прочесывал их один за другим, основательно, без исключений. В Рим прибыл без какой-либо надежды, скорее формально, из свойственного мне педантизма и для очистки совести. Впереди была Вена, где, по моим расчетам, мне светило чуть больше.

Танюшу оставил в надежных руках. Вскорости после событий на Стейтен-Айленде Жаклин уволилась с прежней работы, переехала к нам и благодаря протекции Стива устроилась в ФБР. Пока что на канцелярскую должность — в архив, но с перспективой дальнейшего продвижения в карьере. Стив, похоже, не прочь перетянуть ее в свой отдел по борьбе с организованной преступностью русских в Америке и ждет федеральных ассигнований на расширение штата. Его личной карьере очень способствовала операция на Стейтен-Айленде, хотя раненному в бедро Тарзану и удалось уйти под покровом ночи — брошенный полицейский катер нашли на противоположном берегу залива, а его и след простыл.

Не так давно Тарзан вынырнул вдруг в Москве, слегка прихрамывая — зазеркальный мой двойник. Он завел там вполне легальный бизнес и прошел в Думу, получив депутатский статус неприкосновенности. Выделяется среди других думцев пиджаком с пуговицами из чистого золота, гайками на пальцах и черными очками в пол-лица, которые никогда не снимает. Избран был, кстати, по списку коммунистов и сейчас входит в дюжину ведущих политиков России — вот уж воистину пути Господни неисповедимы. Легализация русской мафии? Криминализация Кремля? Куда уж дальше! Или он в самом деле человек идеи, русский граф Монте-Кристо? На кого он держит зло? Против кого нацелена его вендетта, если для ее осуществления ему нужны большие бабки и неограниченная власть? Продолжает ли под депутатским прикрытием торговать наркотиками и оружием? Все попытки американского правительства добиться его выдачи кончились провалом. Что мне доподлинно известно благодаря Борису Павловичу: Лена не с ним. А что она вернулась к прежнему ремеслу, это я сам вычислил, хоть и нет, конечно, стопроцентной уверенности, и предпринял розыски по притонам Европы, без большой, впрочем, надежды на успех.