Слово живое и мертвое - Нора Галь

Столкнувшись с обычным для английского слуха оборотом вроде It wouldn’t have worked if she had been a different kind of a girl, if she had been a coquette or greedy or foolish, очень многие пишут: если бы она была девушкой иного сорта, склада, с иным характером. А вот находка одного молодого переводчика: «Ничего бы из этого не вышло, не будь Марта Мартой, будь она кокеткой, жадиной или дурой». Свободная, очень современная интонация, для этого автора и этих героев самая верная.

В подлиннике: «этому вопросу цена миллион» – оборот обычный у американцев, но мало говорящий нашему читателю. И переводчик дает наше, естественное: вот это всем вопросам вопрос!

Отличная находка другого переводчика. Роман второй половины прошлого века повествует о середине века позапрошлого: юный провинциал впервые видит большой портовый город и зрелище это brought my country heart into my mouth. В переводе ни тени кальки и не просто какое-нибудь ахнул или пришел в восторг, но, в полном согласии с характером героя, стилем, эпохой: «у меня, деревенского жителя, дух занялся от восторга».

В подлиннике: это единственное место, где я чувствую себя in a congenial atmosphere. Иной буквалист так бы и написал: «в конгениальной атмосфере»! Но ведь случай и впрямь не легкий. Нельзя сказать как дома, ибо речь именно о доме; нельзя как рыба в воде – говорящий только что умылся. Переводчик нашел простое и правильное решение: в своей стихии. Или еще: he always had a left-handed brain (буквально у него неуклюжий мозг) – в переводе у него всё не как у людей.

Обычное в Америке white trash не однозначно. Нередко это – белые бедняки. В применении к таким личностям, как насильник и детоубийца Юэл из романа Харпер Ли «Убить пересмешника», это подонки. А в другом недавнем романе переводчик нашел отличную замену: «Мясо енота не станет есть ни один белый, разве что голь перекатная»!

Конечно, всегда лучше иноязычное речение заменить живым, образным речением русским. Но надо еще, чтобы оно подходило к характеру и событиям.

Если в подлиннике герой силится to keep a stiff upper lip, ему незачем в переводе заботиться о том, чтобы не дрожала верхняя губа, а лучше не унывать, не вешать носа, не падать духом – смотря когда это написано, кто автор, каков характер героя. Чопорному, замкнутому англичанину пристало держать себя в руках или сохранять хладнокровие, а бойкий паренек в современном американском рассказе (или при сходном речении разбитной итальянец, француз), пожалуй, скажет другому: «Держи хвост морковкой!»

Сварливая жена наверняка выкрикнет не «что ты такое говоришь», а что ты мелешь!

You cannot make head or tail of it – человек немолодой, интеллигентный заметит спокойно: ничего понять нельзя. А кто-то грубоватый у современного автора скажет, пожалуй, не смыслит ни уха ни рыла!

«Рабочие сцены разбились в лепешку, а потом ударились в другую крайность». А речь о том, как упала актриса. И начинает казаться, что рабочие из солидарности тоже расшиблись.

Не может чопорный англичанин даже об очень неприятном ему человеке, тем более о женщине, сказать: «она как банный лист»! В Англии не парятся березовыми вениками, да если бы и парились, человек очень сдержанный, смолоду приученный к учтивости (по крайней мере внешней), такого себе не позволит.

А в канадской книжке об эскимосах переводчику пришлось отбросить отличное «он на этом собаку съел»: жителям тундры чужд и непонятен переносный смысл этого оборота, они, пожалуй, оскорбились бы за своих верных спутников и помощников.

В романе английского классика моряк, уезжая от невесты, говорит: «I have to go again». Переводчик попытался заменить тусклое «мне опять надо уехать» чем-то более живым, образным: что ж, приходится отдать концы.

Да, звучит по-моряцки, но переводчик не учел современно-жаргонного значения этих слов – и чуть не насмешил читателя. Герой вовсе не собирается помирать. И правильно найдена тоже вполне «моряцкая», но более верная замена: надо сниматься с якоря.

Настоящий литератор – только тот, кто владеет образной речью, неисчерпаемым богатством русских речений, присловий, идиомов – всем, что оживляет, красит всякий рассказ и всякую печатную страницу.

Ибо искусство, как известно, есть мышление в образах.

3. И голова и сердце на месте?

Предки Адама

Бывает так.

Переводит человек серьезного западного прозаика. Автор – культурнейший, энциклопедически образованный. Исторические, мифологические имена и события, Библия и античность, живопись, музыка и архитектура – во всем этом он как дома. Переводчик обязан донести до читателя все богатство мысли, образов и ассоциаций – сложных, многоплановых, разветвленных. Такой книге необходим продуманный комментарий, но и от переводчика, и от редактора требуются культура и внимание.

Никому не под силу знать все. Но можно и нужно проверять все, что для себя мало-мальски сомнительно, неясно. Можно не знать назубок «Макбета», но недопустимо и чудовищно написать так: «Слава богу, пока бирнамская древесина не окажется в Дансинейне… ему нечего опасаться».

Что представлял себе переводчик, когда выводил на бумаге эту фразу? Лесосплав? Плоты на Лене или Оби?

В арсенале языка немало оборотов, речений, которые требуют от пишущего известной культуры. Не зная их вовсе или зная только понаслышке, легко попасть впросак.

«Хлебные крошки над водой, которые воздадутся сторицей». Человеку явно не хватило ни чутья (а как не почувствовать, что фраза в таком виде странна и не очень осмысленна!), ни обыкновенной добросовестности, ибо, запнувшись на месте не очень понятном, надо рыться в справочниках, словарях, цитатниках. Не так уж трудно убедиться, что ведьмы пророчили Макбету безопасность до поры, «покуда Бирнамский лес не двинулся на Дунсинан», а библейское изречение гласит: «Отпускай хлеб твой по водам» (Екклезиаст).

По счастью, ни «древесина», ни «хлебные крошки» до типографии и до читателя не дошли. Но не всегда заставы, преграждающие бездумью и бескультурью путь в печать, бывают достаточно зорки и вооружены. А ведь каждая невразумительная или корявая строка проходит не через одни только руки и видит ее, как известно, не одна пара глаз.

Не запнулся и не доискался переводчик – должен запнуться редактор. Тогда читателя не будет веселить и озадачивать, к примеру, «заповедь (!), наложенная на Адама и его предков»! А ведь было напечатано такое, да еще в двух разных переводах одного и того же романа! (Правда, тому уже полвека.) Поди пойми, как могли два человека порознь сделать такую забавную ошибку: предками наградить единственного, у кого предков не было. Двое перевели breed (племя, потомки) как «предки», и два редактора столь же бездумно этот несусветный вздор пропустили. Оба переводчика наверняка неплохо знали Священное писание. Но вот переводили они явно не думая.

А литератору полагается думать.

Порой уже не переводчик, а журналист не думает, не слышит, не ощущает корня слова и путает, что было «пред», то есть раньше, а что «потом». И в газете мы с изумлением читаем:

«Потомки тех, кто живет и трудится здесь сегодня, были мореходами и рыбаками…»

Еще удивительней та же нелепость у поэта:

Остывшие звезды, вы черные вздохиВселенной,Вы разума вехи,забытых потомков кострища.

И стихи ведь неплохие, но… не обидна ли такая, мягко говоря, путаница в очень простом случае? Чего же тогда ждать в случаях посложнее?

Да, конечно, всего знать нельзя. Но надо же хоть как-то разобраться, допустим, в банковских, финансовых делах, если переводишь Бальзака или Драйзера, в золотоискательстве – если занимаешься Джеком Лондоном, в авиации – работая над переводом Сент-Экзюпери, в каких-то хотя бы начатках физики, химии, биологии, астрономии – если переводишь современную фантастику. Нужна хоть малая толика знаний, нужна культура общая – и культура работы. Без этого не обойтись ни редактору, ни переводчику.