Меченосцы - Генрик Сенкевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На другой день по приезде старик сидел на колоде перед домом, наслаждаясь прекрасной осенней погодой, как вдруг во двор на том же вороном коне въехала Ягенка. Слуга, коловший у плетня дрова, хотел помочь ей сойти с лошади, но она, мигом соскочив на землю, подошла к Мацьке, слегка задыхаясь от быстрой езды и зарумянившись, как яблочко.
— Слава Господу Богу нашему! Я приехала поклониться вам от тятьки и спросить, как здоровье.
— Не хуже, чем было в дороге, — отвечал Мацько, — по крайности, выспался у себя дома.
— Только вам, должно быть, неудобно очень, а за больным уход должен быть.
— Мы люди крепкие. Действительно, поначалу-то удобств нет, да зато нет и голода. Я велел зарезать вола да двух овец, мяса достаточно. Бабы муки принесли да яиц, но этого мало, а что всего хуже — посуды нет.
— Я велела отвезти к вам два воза. На одном едут две постели и посуда, а на другом разная еда. Есть там лепешки с мукой, солонина, сушеные грибы, есть бочонок пива, другой с медом; и вообще всего понемногу, что у нас было.
Мацько, который всегда рад был всякой прибыли, протянул руку, погладил Ягенку по голове и сказал:
— Пошли Господь за это тебе и твоему отцу! Как наладим хозяйство — так и отдадим.
— Да бог с вами! Немцы мы, что ли, чтобы подарки назад отнимать.
— Ну так еще большее спасибо вам. Говорил про тебя отец, какая ты хозяйственная. Ты, значит, целый год всеми Згожелицами правила?
— Ну да… Если вам еще что-нибудь понадобится, так пришлите человека, только такого, чтобы он знал, чего надо, а то другой раз приедет дурак и не знает, за чем его посылали.
Тут Ягенка стала поглядывать по сторонам, а Мацько, заметив это, улыбнулся и спросил:
— Ты кого ищешь?
— Никого я не ищу.
— Я пришлю к вам Збышку; пусть от меня поблагодарит тебя и Зыха. Понравился тебе Збышко? А?
— А я и не глядела.
— Ну так теперь погляди, вот он идет.
В самом деле, Збышко шел с водопоя и, заметив Ягенку, прибавил ходу. Одет он был в лосиную куртку и круглую войлочную шапочку, такую, какие обычно надевались под шлем; волосы его не были подобраны в сетку и, ровно подстриженные над бровями, по бокам золотыми волнами падали на плечи; он шел быстро, высокий, красивый, похожий на пажа из владетельного дома.
Ягенка совсем повернулась к Мацьке, чтобы показать этим, что приехала только к нему, но Збышко весело поздоровался с ней, а потом, взяв ее руку, несмотря на сопротивление девушки, поднес ее к губам.
— Почему ты у меня руку целуешь? — спросила она. — Разве я ксендз?
— Не отнимайте руку. Это такой обычай.
— Надо бы тебе и другую поцеловать за то, что ты привезла, — заметил Мацько, — и то не было бы слишком.
— А что она привезла? — спросил Збышко, оглядывая двор, но не видя ничего, кроме вороного коня, который стоял привязанный к столбу.
— Воза еще не пришли, но придут, — отвечала Ягенка.
Мацько стал перечислять, что она привезла, ничего не пропуская, а когда сказал о двух постелях, Збышко сказал:
— Я и на зубровой шкуре хорошо сплю, но спасибо, что и обо мне подумали.
— Это не я, это тятя… — отвечала, краснея, девушка. — Если вам больше нравится на шкуре, то никто вас не неволит.
— Мне на всем хорошо, на чем придется. Бывало, в поле, после битвы, спал я, положив под голову убитого меченосца.
— А разве вы когда-нибудь убили хоть одного меченосца? Небось нет?
Збышко вместо ответа стал смеяться. А Мацько воскликнул:
— Побойся ты Бога, девушка, видно, ты его не знаешь. Он ничего больше и не делал, а все только меченосцев бил. Он на всем готов драться: на копьях, на топорах, а как увидит издали немца, так хоть на веревке его держи: так рвется в драку. В Кракове он даже посла Лихтенштейна убить хотел, за это ему чуть голову не отрубили. Вот каков парень. И о двух фризах я тебе расскажу, после которых получили мы слуг и такую добычу, что за половину ее можно бы Богданеи выкупить.
Тут Мацько принялся рассказывать о поединке с фризами, а потом о других приключениях, которые с ними случились, и о подвигах, совершенных ими. Дрались они и из-за стен, и в чистом поле, дрались со славнейшими рыцарями, какие только живут в чужих странах. Били немцев, били французов, били англичан и бургундцев. Бывали они в таких битвах, что лошади, люди, оружие, немцы и перья — все мешалось в один клубок. И чего только они при этом не видели. Видели замки меченосцев из красного кирпича, литовские деревянные крепостцы, церкви, каких нет возле Богданца, и города, и непроходимые чащи, в которых по ночам стонали выгнанные из храмов литовские божки, и разные чудеса; и везде, где дело доходило до битвы, Збышко шел впереди, так что дивились ему славнейшие рыцари.
Ягенка, присев на колоде возле Мацьки, внимательно слушала эти рассказы, поворачивая голову, точно она была у нее на винтах, то в сторону Мацьки, то в сторону Збышки и смотря на молодого рыцаря все с большим удивлением. Наконец, когда Мацько кончил, она вздохнула и сказала:
— Хорошо бы было родиться мальчиком.
Но Збышко, который во время рассказа так же внимательно присматривался к ней, думал при этом, видимо, совсем о другом, потому что неожиданно сказал:
— А вы тоже красивая девушка.
Но Ягенка ответила, не то с досадой, не то с огорчением:
— Вы видели и красивее меня…
Однако Збышко мог без лжи ответить ей, что много таких не видел, потому что Ягенка блистала здоровьем, молодостью и силой. Старик аббат не попусту говорил про нее, что она похожа и на калину, и на сосенку. Все в ней было прекрасно: и стройная фигура, и широкие плечи, и грудь, точно каменная, и красные губы, и голубые глаза. Одета она была старательнее, чем в тот раз, на охоте в лесу. На шее у нее были красные бусы, на плечах кожух, расстегнутый спереди, крытый зеленым сукном, а снизу самодельная юбка и новые сапожки. Даже старик Мацько заметил этот прекрасный наряд и, поглядев на Ягенку, спросил:
— А что это ты так разрядилась, точно на ярмарку? Но она вместо ответа стала кричать:
— Воза, воза идут…
Когда же воза подъехали, она побежала к ним, а Збышко за ней. Разгрузка продолжалась до захода солнца, к великому удовольствию Мацьки, который разглядывал отдельно каждую вещь и за каждую хвалил Ягенку. Спускались уже сумерки, когда девушка стала собираться домой. Когда она садилась на лошадь, Збышко внезапно обхватил ее, и не успела она выговорить и слова, как он уже поднял ее и посадил на седло. Она покраснела, как заря, и, обернувшись к нему, сказала слегка задыхающимся голосом:
— Какой вы сильный…
Он же, благодаря сумраку не заметив ее румянца и смущения, засмеялся и спросил:
— А вы не боитесь зверей? Ведь уж ночь?..
— На возу есть копье, подайте мне его.
Збышко подошел к возу, взял копье и передал его Ягенке.
— Будьте здоровы.
— Будьте здоровы.
— Спасибо вам. Я завтра или послезавтра приеду в Згожелицы поклониться Зыху и вам за соседскую ласку.
— Приезжайте. Рады будем.
И тронув коня, она через минуту исчезла в придорожных кустарниках. Збышко вернулся к дяде.
— Пора вам возвращаться в комнату.
Но Мацько ответил, не вставая с колоды:
— Эх, что за девка! Даже на дворе от нее веселее стало.
— Еще бы!
Наступило молчание. Мацько, казалось, о чем-то думал, глядя на восходящие звезды, а потом сказал, словно обращаясь к самому себе:
— И ласковая и хозяйственная, хоть ей не больше пятнадцати лет.
— Да, — сказал Збышко, — старый Зых бережет ее пуще глаза.
— Он говорил, что за ней в приданое пойдут Мочидолы, а там на лугах есть стадо кобыл с жеребятами.
— Говорят, в мочидольских лесах — ужасные болота?..
— Зато в них бобры живут.
И снова наступило молчание. Мацько несколько времени искоса поглядывал на Збышку и наконец спросил:
— Что это ты так задумался? О чем думаешь?
— Да вот… увидел Ягенку, и вспомнилась мне Дануся… даже в сердце у меня что-то заболело.
— Пойдем в комнату, — ответил на это старик. — Поздно уже.
И с трудом поднявшись, он оперся на плечо Збышки, который отвел его в каморку.
Однако Збышко на другой же день поехал в Згожелицы, потому что Мацько на этом очень настаивал. Он также заставил племянника для почета взять с собой двоих слуг и получше одеться, чтобы таким образом почтить Зыха и выразить ему должную благодарность. Збышко уступил и поехал разодетый, как на свадьбу, в том самом отбитом в бою кафтане из белого атласа, обшитом золотой бахромой и украшенном золотыми аграфами. Зых принял его с распростертыми объятиями, с радостью и пением, а Ягенка, войдя в комнату, при виде юноши остановилась на пороге, как вкопанная, и чуть не выронила из рук бутыль с вином: она думала, что приехал какой-нибудь королевич. Она сразу лишилась всякой смелости и сидела молча, лишь время от времени протирая глаза, точно хотела пробудиться от сна. Збышко, которому недоставало житейской опытности, думал, что она по неизвестным причинам недовольна его приездом, и разговаривал только с Зыхом, восхваляя его соседские чувства и дивясь згожелицкому дому, который, действительно, нельзя было и сравнивать с домом в Богданцах.