Все зависит от тебя - Гоар Маркосян-Каспер

Когда наверху открылась дверь, Дан подумал, что это Маран, и прислушался, не предполагая что-либо услышать, но вопреки ожиданиям уловил легкие шаги, а через минуту в дверь заглянула Наи.

— Добрый день, — сказала она весело. — А где Ника?

— На кухне. Вознамерилась приготовить обед.

— Отлично. Сейчас мы придумаем что-нибудь эдакое. А то случилось почти невероятное событие: мой муж выразил желание поесть.

— А где он сам? — спросил Дан.

— В горизонтальном положении, естественно, где же ему еще быть, — засмеялась Наи. — Будто ты его не знаешь.

— Спит?

— Нет. Грезит.

— О чем это?

— О своей федерации. О неведомых мирах. О чем он еще может грезить. Во всяком случае, на сегодняшний день.

— Почему сегодняшний?

— Потому что завтра об этом начнут грезить другие. А он пойдет дальше.

— Дальше? Куда?

— Кто может это знать? — сказала она с какой-то нежной гордостью, и Дан почувствовал легкую зависть.

— Тут на его имя пришло два письма.

— Поднимись, если хочешь, — предложила Наи. — Только не звони, он мог и заснуть. Дверь не заперта, просто открой.

Она исчезла, и Дан, поколебавшись, взял письма и пошел наверх. Осторожно отворил дверь, Маран лежал, как всегда, когда размышлял над чем-то, на спине, заложив руки за голову, глаза его были закрыты, но спит он или нет, понять было трудно, и Дан подошел поближе, подумав, что хотя он прожил с Мараном в одной комнате в целом не меньше года, нет, куда больше, но почти никогда не видел того спящим, Маран всегда засыпал позже него и просыпался раньше.

На губах Марана дрожала слабая улыбка, но конечно, он спал, лицо у него было таким спокойным, какого Дан никогда не видел, только теперь он понял: то, что ему раньше казалось спокойствием, было чем-то сродни затишью океана перед штормом. Беззвучно ступая, он вышел, спустился вниз и снова взялся за свой детектив, в котором живописалось убийство, совершенное на молибденовом руднике в районе Веги. Прочитав начало, Дан с усмешкой подумал, что традиционная схема убийства на отрезанной снегом или наводнением загородной вилле с ограниченным числом фигурантов получила новое выражение. На планете обитало всего восемь человек, автоматика, понятно, не в счет. Сыщика же автор, не мудрствуя лукаво, списал у Конан-Дойля, игру на скрипке и ту позаимствовал, конечно, кто теперь читает старые книги… Кто вообще читает книги… Тем не менее он погрузился в хитроумно закрученный, хотя и неуловимо знакомый сюжет и читал до тех пор, пока в комнату не вошла Наи и не стала, улыбнувшись ему, накрывать на стол. Дан сделал вид, что не отрывается от книги, но втихомолку следил за тем, как она стелет скатерть, настоящую, из сине-белой клетчатой ткани, расставляет белоснежные тарелки, хрустальные бокалы, раскладывает столовое серебро и такие же, как скатерть, салфетки. Наи на дух не переносила одноразовую посуду и клеенки-бумажки, не то что Ника, и каждый обед, к которому ей доводилось приложить руку, становился словно праздничным. Двигалась она на удивление мягко и плавно, и глядя на обтекавшее ее фигурку платье цвета морской волны, оставлявшее открытыми округлые плечи и обрисовывавшее тонкую талию и отнюдь не узкие бедра — она вовсе не была худышкой, хоть и казалась невесомой, Дан вспомнил, как увидел ее в первый раз. Она так же легко и мягко ходила по каюте, он, как и Маран, невольно смотрел ей вслед, и думал, что она воплощение женственности, и в то же время ей никак не откажешь в душевной силе. Что привлекало в ней Марана больше — первое или второе?

Маран появился неожиданно, неслышно вошел, Дан, как всегда, увидел его не сразу, только, когда он оказался за спиной Наи и обнял ее за плечи. Обнял, повернул лицом к себе, осторожно коснулся губами ее волос, потом лба, виска… Когда он добрался до губ, Дан отвел глаза.

— Перестань, — прошептала Наи. — Мы не одни.

Маран оглянулся.

— Извини, Дан, — сказал он смущенно и выпустил Наи, которая тут же выскользнула из комнаты. — Я тебя не заметил…

Он прошел к Дану и сел на диван лицом к двери, так что Дану пришлось вместе с креслом повернуться на сто восемьдесят градусов.

— Ерунда, — улыбнулся Дан. — Ты же на Земле. По земным меркам ты вполне мог бы продемонстрировать мне… вообще все.

— Ну если говорить откровенно, по бакнианским меркам я не только мог бы, но и должен был тебе это «все» продемонстрировать, — усмехнулся Маран. — Не по нормам бакнианской морали, конечно, но по правилам кевзэ. Ты просто ошибся в выборе наставника. Правда, и ситуация не самая подходящая…

— Ты хочешь сказать, что в Бакнии принято публично…

— Ну во-первых, не в Бакнии вообще, а в школах кевзэ. Во-вторых, «публично» это не совсем то слово. Учеников одновременно может быть не больше двух.

— Понятно. То есть… Наоборот! Я не совсем понял.

— Чего ты не понял? Старик Тита показывал нам, что и как. Правда, никакой он был не старик, конечно, это мы с Поэтом его так прозвали, на самом деле, ему только-только перевалило за пятьдесят пять, для мастера кевзэ это не возраст. Да что там, в последний раз я его видел за месяц до того, как он умер, совершенно по-дурацки, его сбил мобиль, мобиль в Бакнии времен Изия, когда они проезжали раз в час!.. Я встретил его… кажется, это случилось уже после вашего появления в Бакнии… да, но до того, как ты пришел ко мне, словом, лет пять назад, то есть ему уже стукнуло семьдесят, а встретил я его в одном питейном заведении, где, собственно, почти не пьют, а, в основном, знакомятся. Там собираются профессионалки, а мужчины ходят только те, у кого высшая ступень. Он подобрал себе подружку у меня на глазах.

— Профессионалку? — удивился Дан. — В семьдесят лет?

— Да.

— Ты мне никогда не говорил…

— Забыл, наверно. Сейчас говорю. Можешь быть спокоен, Нике никогда не придется искать молодого любовника… У него отбоя не было от соискательниц, у этого старика. Я сидел с ним за столиком, и ей-богу, хоть я и на тридцать восемь лет моложе, три четверти женщин смотрело на него, а не на меня. Такая у него была слава. И заслуженная, я тебе скажу. Не знаю, как в семьдесят, но за пятнадцать лет до того он… Ну просто слов нет!

— Погоди-погоди! Я опять не понял. Это же невозможно показывать в одиночестве.

— Разумеется.

— А с кем? — Дан вытаращил глаза, и Маран рассмеялся.

— Не со своей женой, не пугайся. Впрочем, жены у него не было. Вокруг этих школ крутилось немало разочарованных профессионалок, которые больше нигде не находили достойных партнеров. Так что проблем, с кем показывать, не было… Мы еще поговорили с ним о странностях жизни. Не жизни вообще, а именно, второй сферы. Об обратной стороне, как сказал бы шеф.

— Обратной стороне чего?

— Гармонии.

— А в чем это заключается? — спросил Дан с любопытством.

— Не знаю, обратил ли ты внимание, что в Бакнии много одиноких, особенно, мужчин? И мало детей.

— Обратил. Главным образом, на второе. Но я считал, что причина в трудных условиях жизни.

— Это тоже. Особенно теперь. Но и раньше дело обстояло не лучшим образом. Не случайно ведь Изий запретил разводы. Любое тоталитарное государство поощряет рождаемость. Чтобы было из кого выбирать. Оставлять лояльных и уничтожать несоответствующих. Я уже не говорю о присущей таким режимам агрессивности. Он, а вернее, он со товарищи сочли, что если разводов не будет, детей родится больше. Получилось, как всегда, наоборот. Стало меньше браков. Правда, от того, что раньше чаще женились, одиноких меньше не становилось.

— В чем же дело?

— В гармонии, конечно. С одной стороны, возможность ее достигнуть стимулирует, с другой, подавляет. Стимулирует поиск. Кстати, уже на этом этапе создается противоречие, женщина ведь по своей природе склонна к моногамии и, меняя в процессе поиска много партнеров, она в определенной степени насилует себя. Потому и женщины нередко готовы отказаться от дальнейших поисков и остаться с партнером не идеальным, но более или менее подходящим. Но мужчины не готовы. Они же в большинстве полигамны, и поиск подводит под их полигамию как бы идеологическую базу. Это, кстати, нравится и нравилось не всем. Положение или учение о гармонии вышло, в сущности, из кевзэ. Когда утвердилось Установление…

— Кевзе ведь древнее, не так ли?

— Намного. Если экстраполировать земную последовательность, можно сказать, что оно возникло в языческие времена… Впрочем, подобная экстраполяция неуместна, потому что в языческий период на Земле тоже верили в бога или богов, неважно.

— Да, ведь на Торене другой веры вообще не было. Кстати, тебе это не кажется странным? Ведь человечество… землян, я хочу сказать… всегда сопровождали боги. Стремление к сотворению божества считалось неотъемлемым от человеческой сущности. Почему же вы так долго обходились без богов?