Запах ночного неба - Энни Вилкс

держащего поводок человека. Не зря Роберт рассказывал об этой женщине с таким восхищением: и правда, стержень в ней был алмазным. Ни капли страха не проступало сквозь ее умение держать себя. Ингард вспомнил, как побледнела Лианке, когда поняла, что старшая сестра Хелки Рианон, ее любимая племянница, пропала вместе с остальными, и как быстро справилась она с собой, показывая пример остальным.

— Итак, два кровных представителя каждой семьи, если это возможно. По пять воинов — хоть маркизов, хоть безымянных — из вашей свиты. Все очень просто. Есть кто-то, кто не хочет принимать участия? — осведомился Роберт деловито.

— Я, — усмехнулся Теренер. — Но я все равно пойду, верно? Молитесь, чтобы я не сдох по пути.

— Да услышит Свет наши молитвы за ваше здоровье, красный герцог, — иронично улыбнулся Роберт.

21. Алана

Еще вчера она на мгновение поверила. Когда Келлан обнял ее, согревая, и Алана уложила ему голову на колени, а он нежно расчесывал ей волосы, гладил плечи и шептал, что нужно потерпеть еще всего денек, она и подумать не могла, что на исходе следующей ночи, прямо перед рассветом, будет молиться Свету, чтобы Келлан позволил ей убежать. Накануне вечером она ловила его руку, смеялась над тем, какой неуместной смотрится на нем простая одежда и какой странный земледелец из него бы получился, а уродливая повозка казалась ей не такой уж и ужасной. И Келлан вел себя совсем как раньше: он не упоминал ни Даора Кариона, ни Пар-оол, ни возможную казнь, а только рассуждал, жизнь в каких землях пришлась бы Алане по вкусу. Сравнивая романтику гаваней Серых земель и уют полей Зеленых, Алана заснула, крепко сжав его рукав, и еще долго сквозь сон ощущала его похожие на дуновения ветра прикосновения к своей спине.

.

Проснулась Алана от крика крестьянина. Вскочив так быстро, что чуть не ударилась о держащие полог тонкие доски, девушка выскочила наружу — и тут же была поймана за край рукава Келланом. Раздался треск, но прежде, чем несчастный кусочек ткани остался в его руках, Келлан перехватил ее руку, будто Алана была воровкой.

— Куда ты? — иронично осведомился он, сжимая ее запястье до боли.

— Я никуда не собираюсь, — упавшим голосом ответила Алана, прощаясь с недавними иллюзиями. — Я только услышала крик и вышла посмотреть. Что произошло?

Стараясь не глядеть в родное, искаженное безумием лицо, Алана выглянула из-за плеча наставника. Их недавний кучер бежал, будто спасаясь от гарпий, и постоянно пригибался, будто кто-то пытался атаковать его сверху.

— Он забыл о нас, — усмехнулся Келлан. — Ему не до того.

— Что ты сделал? — почти беззвучно спросила Алана, холодея.

Глаза Келлана были совсем стеклянными, даже более пустыми, чем раньше. Если бы она увидела на улице человека с таким взглядом, немедленно пошла бы прочь, стараясь не оборачиваться. Но сейчас эти колодцы безумия смотрели прямо на нее, ловя каждое ее движение с безжалостной точностью. Келлан снова улыбался этой ужасной, чуждой его лицу улыбкой.

— Отпусти мою руку, пожалуйста, — мягко попросила Алана. — Я с тобой. Куда скажешь.

Келлан покачал головой, будто поражаясь ее хитрости, но пальцы разжал, а затем, будто пародируя жест верного слуги, раскрытой ладонью указал на уходящую вглубь чащи тропу, будто девушка должна была знать, к чему ведет эта звериная дорожка. Алана поспешила вперед, не желая оглядываться: теперь, когда Келлан снова выглядел как обычно, видеть его сил не было.

Сейчас Алана корила себя за излишнюю самоуверенность, даже откровенную глупость: подумать только, она и правда решила, что лишь по наитию, вчера смогла облегчить действие вредоносного заклятия, а то и вовсе его прогнать! Она, неумеха, неуч, ничего в этом не понимавшая! Сколько же скрывалось в ней гордыни, раз она смогла хоть на миг предположить подобное! «Возомнила себя великим магом, — ругала она себя. — Таким, которому даже и заговоры произносить не нужно, у которого просто желания исполняются сами по себе. Божеством. Ура божественной Алане без имени!».

— Прекрати этот ор, — услышала она сзади холодный приказ. — Мне не сосредоточиться.

— Почему ты снял иллюзию? — спросила она его, стараясь отвлечься.

— Она бессмысленна. Все это бессмысленно.

— А перерождение? — попыталась пробиться сквозь стену Алана. — Оно имеет смысл? Расскажи мне, пожалуйста!

Келлан не ответил. Его шелестящие шаги позади — и тишина.

— Келлан, почему ты молчишь?! — спрашивала она его снова и снова. — Пожалуйста, поговори со мной! Куда мы идем? Что такое перерождение?

Келлан шел за ней, не подгоняя и не останавливая. Алана оборачивалась, ища его взгляд, но он смотрел лишь под ноги. Губы его едва различимо двигались — он творил заговоры. Алана силилась понять, что же Келлан делал, тревожно прислушивалась к собственным ощущениям — но все и вокруг, и внутри нее казалось неизменным. Лес был похож на лес, а ноги ныли от усталости.

Однако стоило ей пошатнуться и случайно отступить с тропинки сорвавшейся с края кочки ногой, воздушная стена встала между ней и свободой. Первый раз ударившись о нее, девушка не поверила своим чувствам, но потом, задевая ее то плечом, то рукой, ясно увидела тоннель, который Келлан выстраивал прямо на ходу, чтобы она не могла сбежать. Это не было путами, не было кандалами, но этот невидимый кокон вогнал ее в такое отчаяние, что Алане не удалось сдержать слез. В отчаянии она бросилась к Келлану на грудь, ища у него защиты от него же, и прошептала:

— Ты будто ведешь меня на смерть!

Келлан обнял ее, сжал до хруста и прошептал куда-то в волосы:

— Не бойся. Перерождение — не смерть. Все скоро закончится. Ты изменишься и будешь свободна.

— Пожалуйста, расскажи мне больше, — попросила Алана, уже не ожидая ответа. Ужасные образы роились в ее голове: как что-то ломает ее изнутри, что-то коверкает ее душу и тело, сминает ее как комочек влажной глины, и как над тем, во что она превратилась, стоит безумный Келлан, довольный ее изменениями. — Я все-таки очень боюсь.

— Если я заговорю, то могу навредить тебе, — ответил Келлан с трудом, и его объятия показались ей настоящими капканом. — Замолчи, я больше не могу этого слышать.

— Келлан. — Алана погладила его по лицу, отмечая, какими неприятными стали прикосновения к его сатиновой коже. — Верни мне