Легенды Отрезанного Простора - Мария Токарева

но он верил, что незримый наставник не оставит его в трудный час, и черные линии никогда не сумеют поработить и перекрасить яркие переливы белых, чистых и поющих.

И сквозь сон доносились раскаты далекого грома, залпы орудий, гул конницы. Где-то далеко длилась чужая война, где-то лилась кровь во имя неизвестных идей. И все больше казалось, что армию врагов ведет безумец, опутанный грибницей, как и Хорг, а солдаты идут на смерть, не смея прекословить страшным приказам. И как все несправедливо устроено в том мире! Адхи не знал наверняка, не успел познакомиться с обычаями этих людей, но чувствовал, что в их племени орков все намного честнее.

У них не было разделения на «ваше благородие» и рядовых воинов. Все в равной мере преодолевали тяготы кочевой жизни и пасли стада. С рождения каждый орк знал, для чего пришел в этот мир – его путь рассказывал шаман.

Над всеми несколько возвышался только вождь, только у него в юрте еду подавали на золотых и серебряных блюдах, но в остальном добычу от побед над врагами делили поровну, каждый забирал свою долю. Более сильным воинам доставалось больше, но и слабых да немощных никто не обделял.

«Старики хранят нашу мудрость. Не будет их, не вспомним мы, откуда пошел наш род и какие знания хранит», – говорили в племени, когда в голодные годы некоторые роптали и предлагали отдавать меньше еды пожилым.

Да и сирот в племени не обделяли: если кто-то лишался семьи, его принимали в юрту родственников или друзей. Мама с отцом растили младшую дочь их погибшего дяди.

Несколько лет назад она перешла в свою юрту, выйдя замуж за сильного воина. С тех пор они жили отдельно, и недавно у них родились близнецы-первенцы. Адхи порой скучал по тетушке, которую с детства считал сестрицей. Если он хотел, то всегда мог пойти к ней, разве что не отваживался лишний раз мешать своими детскими расспросами. В племени никто не оставался отделенным и обиженным. Тех, кто таил зло на других, изгоняли. Но еще изгоняли тех, кто слишком отличался…

В этом крылась несправедливость кланов орков. Адхи всегда считал, что нет лучше места, чем родное стойбище, но теперь все больше опасался изменений, произошедших с ним. В племя орков никогда бы не приняли ни человека, ни кудесника. Еще могли при всех изругать нерадивую хозяйку, если она вышила своим детям неверные узоры на вороте и рукавах нижней рубашки. Если кто-то предавался праздности в тяжелое для племени время, его и вовсе били палками. А если юный орк уходил на охоту в недозволенное время, в начало полной луны, то его добычу считали проклятой и с позором закапывали за краем стойбища.

Адхи раньше и не задумывался, сколько странных запретов окутывали его жизнь. С кудесниками он и в начало полной луны охотился, и ел мясо «неправильных» животных – ничего не происходило. Вроде бы даже духи не отринули его.

Да, племена орков состояли из множества странных верований, но все-таки мучительно хотелось домой, отчего Адхи пробудился посреди ночи.

Он вспоминал сны о доме, которые уносили его в далекие годы детства, беззаботное время, когда он был в тех летах, что и Дада. Когда его когти были еще мягкими и он тоже задумывался, вкусный ли изначальный молочный океан.

«Хочу домой. В мой настоящий дом», – отчетливо понял Адхи, вставая и сбрасывая лоскутное одеяло. Нижняя рубашка и штаны, поставленные на колышки у медленно тлеющего костра, уже успели просохнуть. Раны тоже не беспокоили, пусть сонная слабость все еще перекатывалась в теле, особенно пульсируя в голенях. Но Адхи и не собирался путешествовать пешком.

Он окинул задумчивым взглядом лагерь кудесников: Ледор и Аобран спали рядом, придвинувшись к костру. Офелиса и Чигуса привычно скрывались в кибитке, только их птицы дремали в отдалении, зарывшись головами в бурые перья, всхрапывали распряженные лошади. Лагерь дышал тишиной, и никто не собирался останавливать одного пробудившегося орка.

Адхи тихонько оделся, натянул измятые стоптанные сапоги и отправился за край лагеря, а там на миг закрыл глаза и вспомнил те невероятные ощущения, которые испытывал, когда ткал двери между мирами. Теперь он сконцентрировался на родной юрте, на внутреннем убранстве, на лицах отца и матери, на всем, что оставалось где-то там, вдалеке.

И вот посреди степи выросла настоящая дверь, деревянная, осязаемая. Адхи улыбнулся и открыл ее. Вновь его на миг окутал звон голосов, но он уже знал, что не попадет в чужие края. Он шел домой и хотел попасть в родную юрту. И испугался, что окажется на пепелище, ведь племя Огненной Травы могло настигнуть в любой миг.

Но он вынырнул посреди мирно спящего стойбища. В поле паслись стада, всхрапывали кони, юрты растянулись полукругом, как выросшие из земли холмики. Адхи же направился к одному заветному жилищу, где остались в одиночестве его родители, пусть вещи все еще отталкивали его, пусть он и выглядел полупрозрачным призраком-невидимкой. Он не боялся и уже не впадал в отчаяние. Он радовался, что из любого уголка мира теперь всегда сумеет перенеслись домой, чтобы убедиться: все в порядке. Живы родители, жив старый шаман, юрты не разрушены и продолжается существование племени.

«Дома, я дома. Но я… уже другой. И это не конец пути», – подумал Адхи, опускаясь на колени и устало пересыпая в руках песок. Казалось, здесь даже земной прах выглядел иначе. Все отдавало ощущением навек утраченного, навсегда ушла пора его беззаботности и детства, даже если он еще не прошел посвящение у духов. И навсегда он перестал быть настоящей частью племени, Адхи это чувствовал со светлой печалью в сердце.

Наконец он подошел к заветной юрте, которая стояла на непривычном месте на новом стойбище, но оставалась до щемящего родной. И он видел дверь, уже не призрачный «прокол» из сплетения белых линий, а обычную свою дверь, которую он легко и без размышлений открывал каждый день еще в начале лета, даже не замечая, как красиво отец вырезал узоры, как искусно мать расписала ее яркими цветами.

А теперь его рука потянулась к изогнутой ручке и вновь не сумела коснуться ее. Адхи оставался призраком степи, сотканным из белых линий. Он скорбно опустил голову и, погружаясь в мир сияющих сплетений, вошел внутрь, пролетев сквозь войлочную стену.

«Мама… Отец!» – немо воскликнул он, когда увидел знакомые фигуры на устланном коврами ложе. Они крепко спали, тесно прижавшись друг к другу, точно застигнутые непогодой потерянные отроки. И рядом с ними пустовали еще два тесных ложа, такие знакомые, такие