Нашествие - Юлия Юрьевна Яковлева

— Давай, Самсон, ты скажи.

Высокий мосластый мужик с чёрной бородой выступил вперёд:

— Ваську, ивинского-то, мы давно знаем. Башковитый. Если говорит, то дело.

— Дело, дело, — закивали остальные.

— Ну. Так что вам не так? — Шишкин чувствовал, что закипает.

— Так ежели деревья-то рубить… лес надобен, так?

— Так, — подтвердил Шишкин.

— Много леса.

— Верно.

— Так ведь в Мочаловке такого нет.

«Не ори», — приказал себе Шишкин. Перевёл дух. Заговорил, сдерживаясь:

— А я почти сговорился с соседом, прикуплю Борщовский лес.

Мужики всколыхнулись, их восклицания и ахи прокатились волной.

— Вы его хорошо знаете, — попытался перекричать ропот Шишкин. — Лес большой, старый.

— Борщовский-то? — с деланым равнодушием уточнил Самсон, не сводя с Шишкина острого, пронзительного взгляда. — Это в котором людей укокошили?

«Сам знаешь, скотина, — начал беситься Шишкин. — Нарочно ведь спрашиваешь, чтоб народ раззадорить».

— В убийстве дознаватель разберётся! Уж вызван. Лиходея надут, поймают! Накажут.

Но мужики не слушали, гудели:

— Борщовский! Ни в жисть… Поганый лес. Поганый.

Шишкин рассвирепел.

— Молчать! — гаркнул, не сдержался.

Все умолкли. Бороды перестали кивать. Глаза смотрели твёрдо и недобро. Шишкин засопел, глотая собственный гнев. Проглотил. Снова попробовал вразумить:

— «Поганый». Слушать противно. — Он сплюнул. — Как бабы трясётесь. Самим не стыдно? Или деньги не нужны?

Выступил вперёд не Самсон, а другой, с седым клином посреди бороды:

— Вот что… — Он смерил Шишкина красноречивым взглядом. — Барин. Ты нас не суди. Ты сам умный, но недавний. А поживёшь здесь, так сам поймёшь, что к чему.

— Пожить-то поживу, да сколько ж времени убежит, пока пойму. Скорее договоримся, ежели толком объясните.

Спокойный его тон убедил мужиков. Они опять посовещались взглядами, кивками уполномочили оратора.

— Водится там, — будто нехотя выдавил Самсон, — всякое. Разное.

— Что?

Они молчали.

— Зайцы? Белки? Мыши? Лисы? Да хоть и волки…

— Он только с виду волк, — перебил Самсон.

Шишкин запнулся. Закатил глаза. Надул щёки. Шумно выпустил воздух.

— Вот что, ребята. Я таким же мужиком родился, как вы. Точно так же в избе своё пожил. Точно так же босым дитём бегал, те же сказки от баб слушал.

Он уловил несогласное движение, гаркнул:

— Сказки!!!

Ему не возразили.

— И на бабские сказки мой ответ таков. Фабрика — дело решённое. Борщовский лес — на древесину пойдёт. Поганый он или не поганый. С оборотнями, лешими или ещё какими кикиморами, хоть с дьяволом самим — вырублю! Уяснили?

Молчание висело, как влажный пар в бане: ничего не разглядишь, лицо наливается кровью, и в груди давит. «Догонишь с такими Англию, как же, — думал Шишкин. — Ещё станки, чего доброго, переломают».

Не такого разговора он хотел. Но что ж поделать.

— А ежели кто в лес ходить боится, мне только шепни, не стесняйся. Я с полным уважением. Найду другое дело. Государь-батюшка дополнительный рекрутский набор объявил. В солдаты как раз и отдам. С Бонапартием пойдёте воевать, ежели в Борщовский лес боитесь. Ась? — Он приложил ладонь к уху. — Не боитесь уже? Никто? Ну и славно, ребята. Храбрецы! Бывайте.

Он развернулся и направился к господскому дому: подчёркнуто не спеша, качая боками.

Мужики натянули шапки и переглянулись — теперь уже за его спиной.

— Из огня да в полымя, — пробурчал один.

— Уж лучше с Бонапартием воевать. Там хоть, глядишь, повезёт — живым воротишься.

— Живым, раскатал губу. А как ногу оторвёт? Толку потом в хозяйстве от калеки.

— Упырь прав: если фабрика заработает, то всем деньги будут.

— На гроб? Вон тем четверым деньги терь сильно нужны.

При напоминании об убитых все загалдели:

— Как ни крути — хоть в лес, хоть в солдаты, всё подыхать!

— Подымать мужиков надо, вот что! Несогласные мы!

Самсон поднял ладонь:

— Погодим. Есть третья дорожка.

Разговор расступился, как море перед Моисеем. Но Самсон не спешил. Разглядывал господский дом, куда удалился Шишкин. Точно забыл об остальных.

— Так какая ж?

Самсон медленно повернулся:

— Пошлём к Армяну.

Все на миг оторопели. Потом кто цыкнул, кто крякнул, а кто и обмахнул себя исподтишка крестным знамением.

— Умён ты, Самсон, ничего не скажешь. Кто ж к Армяну сунется?

Самсон сплюнул в сторону барского дома:

— Сам и пойду. Два раза всё равно не помрёшь.

Груша постояла в тёмных сенях. Толкнула дверь наружу. Петли смазаны — не скрипнули. Вышла, постояла на крыльце. Послушала удары топора. Тюк, крак — раскалывалась чурка надвое. Половинки невидимо и неслышно укладывались в поленницу. Затем — крак. И всё по новой. Тихо. Темень. Любой звук казался громче. Ну как услышит кто? Груша затаила дыхание.